«Возражение Лашоссе, который утверждает, что в продолжение семи лет находился на службе у покойного и что дал ему на сохранение два года назад сто пистолей[13] и сто экю серебром, каковые деньги должны лежать в холщовом мешочке в кабинете за окном, и в оном же мешочке находится записка, удостоверяющая, что деньги эти принадлежат ему, а также документы о передаче трехсот ливров, оставленных ему покойным советником г-ном д'Обре, о чем и написаны три расписки, каждая на сто ливров, каковые деньги и документы он требует вернуть ему».
Лашоссе ответили, что ему придется подождать, когда снимут печати, и ежели все обстоит так, как он утверждает, он получит принадлежащее ему.
Однако Лашоссе был не единственный, кого взволновала смерть Сент-Круа; маркиза, знавшая все тайны гибельного кабинета, едва до нее дошла весть о происшествии, тотчас же кинулась к комиссару, хотя уже было десять вечера, и потребовала разговора с ним; Пьер Фрате, старший писец комиссара, ответил ей, что хозяин уже лег спать, но маркиза продолжала настаивать, просить, чтобы его разбудили, а также требовать возвращения принадлежащей ей шкатулки, но при этом ни в коем случае не открывать ее. В конце концов писец поднялся в спальню г-на Пикара, а затем, спустившись, объявил, что удовлетворить просьбу маркизы в настоящий момент невозможно, поскольку комиссар спит. Г-жа де Бренвилье, видя безуспешность своих просьб, удалилась, но сказала, что завтра пришлет человека забрать шкатулку. Действительно, утром пришел какой-то человек и от имени маркизы предложил комиссару пятьдесят луидоров[14] за возвращение ей шкатулки, на что комиссар ответил, что шкатулка находится в запечатанной комнате, а когда печати снимут, ее обязательно вскроют, и ежели предметы, которые требует маркиза, действительно принадлежат ей, они все будут ей возвращены.
Ответ этот прозвучал для маркизы подобно удару грома. Нельзя было терять ни минуты времени; из парижского дома на улице Нев-Сен-Поль она поехала в свой загородный дом в Пикпюсе и в тот же вечер на почтовых укатила в Льеж, куда прибыла на следующий день, и укрылась там в монастыре.
Печати у Сент-Круа наложили 31 июля 1672 года, а снятие их произвели 8 августа. Когда собирались приступить к этой операции, явился поверенный, получивший все полномочия от маркизы, и потребовал, чтобы в протоколе была сделана следующая запись:
«Явился Александр Деламарр, поверенный г-жи де Бренвилье, каковой заявил, что ежели в вышеупомянутой шкатулке, которую требует его доверительница, обнаружится подписанное ею обязательство на сумму в тридцать тысяч ливров, то таковое было получено у нее обманом, и в случае даже если подпись ее будет признана подлинной, она намерена подать прошение о признании оного недействительным».
Когда эта формальность была исполнена, приступили к открытию кабинета Сент-Круа; ключ от него комиссару вручил кармелит брат Викторен[15]. Комиссар открыл дверь, и вслед за ним в кабинет вступили заинтересованные стороны, должностные лица и вдова; первым делом начали разбирать бумаги, чтобы разложить их по порядку и по датам. И тут вдруг выпал небольшой сверток, на котором было написано: «Моя исповедь». Все присутствующие, еще не имевшие никаких поводов считать Сент-Круа преступником, решили, что читать ее не следует. Товарищ генерального прокурора, с которым посоветовались на этот предмет, был того же мнения, и исповедь Сент-Круа сожгли.
Совершив этот акт, занялись составлением описи. Одним из первых предметов, привлекших внимание должностных лиц, стала шкатулка, которую требовала маркиза. Ее настойчивость возбудила любопытство, и потому начали с нее; все собрались, чтобы взглянуть, что в ней находится, и произвели вскрытие. Ну, а теперь мы приведем протокол, ибо ничто в данном случае не способно произвести столь сильного воздействия и не звучит столь ужасающе, как официальный документ:
«В кабинете Сент-Круа была обнаружена шкатулка размером фут на фут, при открытии которой наверху был обнаружен полулист бумаги, озаглавленный «Мое завещание», исписанный с одной стороны и содержащий нижеследующее:
«Покорнейше умоляю тех, к кому попадет эта шкатулка, оказать мне одолжение и передать ее в собственные руки маркизе де Бренвилье, проживающей на улице Нев-Сен-Поль, поскольку все, что находится в шкатулке, имеет отношение только к ней и принадлежит ей одной, да к тому же содержимое никому не может принести никакой пользы, а равно и никакой корысти; в случае же если маркиза умрет раньше меня, прошу сжечь шкатулку со всем содержимым, ничего не открывая и не перебирая. А чтобы потом не было ссылок на неведение, клянусь Господом, которого безмерно чту, и всем святым в мире, что все сказанное здесь — истинная правда. В случае же если это мое желание, всецело законное и здравое, не будет выполнено, пусть поступившим будет стыдно передо мной и на том и на этом свете, и торжественно заявляю, что такова моя воля.
Составлено в Париже пополудни 25 дня мая месяца 1672 года.
Внизу приписано нижеследующее:
«Один пакет предназначен г-ну Пенотье, каковой и надо ему отдать».
Понятное дело, подобное начало лишь усилило всеобщее любопытство, послышался удивленный шепот, затем вновь воцарилась тишина. Вот что в шкатулке было обнаружено и занесено в опись:
«Найден пакет, опечатанный девятью печатями с разными гербами, на котором написано:
«Бумаги, не представляющие ни для кого никакого интереса, в случае моей смерти сжечь. Покорнейше прошу тех, в чьи руки они попадут, сжечь оный пакет, не вскрывая. Поручаю это их совести».
В пакете находились два меньших пакета со снадобьем из сулемы.
Item [16], пакет, запечатанный шестью печатями с разными гербами, с подобной же надписью, в котором также оказалось полфунта сулемы.
Item, пакет, запечатанный шестью печатями с различными гербами, с подобной же надписью, в котором находились три других пакета: один с полуунцией сулемы[17], второй с двумя с четвертью унциями римского купороса, третий с прокаленным очищенным купоросом.
В шкатулке обнаружена большая квадратная склянка емкостью в полштофа[18], наполненная прозрачной жидкостью, посмотрев которую врач г-н Моро объявил, что не может определить ее свойств до проведения проб.
Item, еще одна скляница с полусетье прозрачной жидкости[19], на дне которой находится беловатый осадок. Моро сказал о ней то же, что и о первой.
Небольшой фаянсовый сосуд, содержащий около трех гроссов очищенного опиума[20].
Item, сложенный листок бумаги, в котором находилось две драхмы порошка едкой сулемы[21].
Далее, маленькая коробочка, в которой находится разновидность минерала, именуемого адским камнем[22].
Далее, листок бумаги, в который завернута унция опиума.
Далее, кусок чистой сурьмы весом в три унции.
Далее, пакет с порошком, на котором написано:
«Для остановки кровотечений у женщин». Моро сказал, что это сухие цветы и бутоны айвы.
Item, был обнаружен пакет, опечатанный шестью печатями, с надписью на нем: «Бумаги, в случае моей смерти, сжечь», в котором лежали тридцать четыре письма, написанные, как было сказано, г-жой де Бренвилье.
Item, еще один пакет, опечатанный шестью печатями, с той же надписью, что и предыдущий, в котором находятся двадцать семь листков бумаги, и на каждом написано: «Некоторые любопытные секреты».
Item, еще один пакет под шестью печатями с той же надписью, что и предыдущий, в котором находятся семьдесят пять писем, адресованных разным лицам».
Кроме того, в шкатулке были два обязательства — одно маркизы де Бренвилье на тридцать тысяч ливров, второе Пенотье на десять тысяч ливров; первое относилось ко времени смерти г-на д'Обре-отца, второе ко времени смерти г-на де Сен-Лорана. Разница в суммах свидетельствовала, что у Сент-Круа был тариф и отцеубийство у него шло дороже, чем просто убийство.
Итак, умирая, Сент-Круа завещал яды любовнице и другу; ему было мало собственных преступлений, он хотел быть сообщником преступлений, которые совершатся в будущем.
Первым делом судейские чиновники озаботились подвергнуть все эти вещества анализу и провести опыты с ними на животных.
Вот отчет аптекаря Ги Симона, которому было поручено заняться анализами и опытами:
«Этот хитроумный яд ускользает при любых исследованиях; он настолько таинствен, что его невозможно распознать, столь неуловим, что не поддается определению ни при каких ухищрениях, обладает такой проникающей способностью, что ускользает от прозорливости врачей; когда имеешь дело с этим ядом, опыт и знание бесполезны, правила сбивают с толку, поучительные изречения бессмысленны.
Были произведены самые достоверные и общепринятые опыты с различными элементами либо на животных.
В воде вес обычного яда тянет его на дно; вода легче его, он уступает ей и, ускоряясь, опускается вниз.
Испытание огнем не менее определенно: огонь выпаривает, рассеивает и выжигает в нем все безвредное и чистое, оставляя только горькую, едкую материю, которая одна только не поддается воздействию пламени.
Влияние, какое обычный яд оказывает на животных, еще более определенно: он производит злокачественное действие во всех частях организма, куда проникает, и повреждает все, чего коснется, воспаляя и сжигая жестоким огнем внутренности.