Батальон нес караульную службу и службу охранения. Караулы выставлялись на вокзале, на железнодорожном мосту через Дон, в Государственном банке, на электрической станции, в Задоньи. Кроме того, от него назначались патрули, связь со Студенческим батальоном и др. частями и наряды для обысков и арестов среди местных большевиков. В эшелоне на вокзале заседала назначенная от батальона следственная комиссия для первоначального разбора дел всех арестованных на территории, контролируемой батальоном. В тех случаях, когда не было никаких сомнений в виновности (стрельба по патрулям, разбрасывание прокламаций, призыв бить добровольцев и т. п.) комиссия выносила приговор: «отправить к коменданту ст. Заречная». Иные арестованные отправлялись в штаб армии, а остальные отпускались.
Малочисленность батальона не соответствовала необходимому количеству нарядов, и поэтому служба была изнурительной. Сменявшиеся сегодня из караула назавтра шли в патрули и обратно. Люди изматывались и озлоблялись на тех, кто вел в это время спокойную жизнь за спинами офицеров Добровольческой армии.
Такую же службу несли 2-й, 3-й, Юнкерский и Студенческий батальоны и Школа прапорщиков.
6 февраля, в связи с принятым решением об уходе армии из Ростова, 1-му Офицерскому батальону была поручена эвакуация золота из Ростовского банка на вокзал, для отправки его в Новочеркасск Донскому правительству. Заведовал эвакуацией штабс-капитан Крыжановский, бывший в этот день начальником караула. Восемьдесят мешков с золотым песком по пуду в каждом были выданы на руки, по два на человека. С этим грузом, следуя на расстоянии 15 минут друг от друга, дабы не привлекать постороннего внимания, потянулись к вокзалу офицеры батальона. За золотом следовало серебро, рассыпанное по ящикам. Эвакуация прошла блестяще, и изумлению банковского чиновника, ведущего приемку на вокзале, не было границ. Эти ценности, однако, все же попали в руки большевиков: Донской отряд, оставивший потом Новочеркасск, не взял их с собой, оставив в распоряжении Донского правительства.
Была проведена попытка привлечь ростовское офицерство в ряды армии – последняя попытка. Офицерство было призвано на собрание, о котором было широко оповещено. На собрание явилось всего лишь около 200 человек. Странный вид имели пришедшие: немногие явились в военной форме, большинство в штатском, и то одетые явно «под пролетариев». Устроители собрания, естественно, хотели провести его в известном порядке: произвести подсчет прибывшим, обратиться к ним с речами о необходимости поддержки Добровольческой армии, преступности и гибельности нейтралитета… Но сразу же у регистрационного столика начались возбужденные, протестующие голоса:
– Кто нас созвал? Кто имел на это право? Это провокация!
Шум, крики, беспорядок… Пытавшиеся выступить ораторы прерывались дикими криками. Это было не собрание офицеров, а худший род митинга, на который собрались подонки, хулиганы… Позорное собрание! Из потока выкриков толпы явствовало лишь одно решение, одна резолюция: «В поддержке Добровольческой армии отказать!» Мотив: «Русский офицер призван защищать границы своего государства, а не честь отдельных генералов».
Толпа как-то поспешно разошлась в одиночку, по разным улицам, чтобы не видели бывших на собрании. Задержались лишь немногие, которые записывались в армию.
Об этом собрании стало известно добровольцам.
– Так чего же они не защищают границ государства, а болтаются в Ростове? Ну, вольному – воля, спасенному – рай и… к чертовой матери их! Мы-то без них не пропадем, а им плохо придется, – сказал генерал Марков.
Этим собранием не только возмущались, но на него и реагировали. Вот коллективная запись офицеров 1-го Офицерского батальона:
«Если мысленно перенестись в обстановку того времени, если вспомнить потрясающие по своему трагизму ежедневные картины похорон детей-добровольцев, если воскресить в памяти речь генерала Алексеева над окоченевшими телами этих детей, если увидеть снова эту праздную, любопытную толпу, теснившуюся у открытых могил, без единой мысли в глазах, без единого укора в сердце, эти презрительные улыбки, это досадливое пожимание плечами на вырвавшуюся у генерала Алексеева фразу о том, что будущая Россия поставит памятник этим героическим детям: разоренное гнездо и в нем убитые орлята; и спросит будущий русский человек – а где же были орлы? – то не трудно представить себе чувства, которые испытали две сотни в отношении многих тысяч проживающих в Ростове „офицеров“.
На следующий день после позорного собрания ростовских „офицеров“ в местных газетах был помещен следующий ультиматум им:
„Вам объявляет 1-й Офицерский батальон: кто не с нами, тот против нас. В трехдневный срок предлагаем всем офицерам, находящимся в Ростове, или вступить в ряды армии, или покинуть Ростов“. Следовала подпись полковника Борисова.
„И вот, к вечеру того же дня, не пожелавшие вступить в ряды Добровольческой армии офицеры, стали покидать город или глубоко зарываться в свои норы. В ряды армии вступили десятки. Щеголявшие еще вчера по людным улицам Ростова в блестящих погонах, сегодня толпами стали появляться на вокзале без погон и кокард, с отпоротыми от шинели золотыми пуговицами, торопясь покинуть опасную зону. Картина была омерзительная. Так в течение трех дней были очищены от предателей улицы Ростова“».
В Батайске
В 12 верстах к югу от Ростова находилась большая узловая станция Батайск и рядом большое местечко, населенное главным образом железнодорожными служащими и рабочими, почти поголовно настроенными коммунистически. Однако до второй половины января месяца на станции и в местечке было сравнительно спокойно и там от Добровольческий армии стоял лишь один усиленный караул. Но с января (с середины) положение изменилось: сформированные на Кубани отряды Красной гвардии готовились к наступлению на Батайск-Ростов. Одновременно подготовляли и восстание рабочих в Батайске.
В двадцатых числах в Батайск был выслан ударный дивизион Кавказской кавалерийской дивизии в составе 120 человек, которому были приданы 10 пехотных офицеров из 2-го Офицерского батальона. Дивизион помещался в железнодорожном эшелоне. Он выставлял посты на юг, вплоть до ст. Каял, нес дозорную службу на станции и в местечке. Командир дивизиона, полковник Ширяев, находился на вокзале и был связан телефоном с Ростовом и постами. Наконец, посту на ст. Каял пришлось оставить свой пункт.
29 января на патруль в 9 человек, обходящий м. Батайск, было сделано нападение местных большевиков. На станции слышали короткую, сильную перестрелку. Высланный туда взвод нашел на месте стычки весь состав патруля лежащим на земле в обезображенном виде от пулевых и штыковых поражений и ударов прикладами. Восемь было убито; девятый тяжело ранен и впоследствии выздоровел. Поиски напавших не дали результатов, но были взяты заложники и предъявлено требование выдать виновников. Убитые были похоронены в Ростове. Похороны были «скромные» и как бы тайные, чтобы «не вызывать эксцессов». Такова была воля донских властей.
На следующий день дивизион обошел штатский человек средних лет с осанкой и манерами военного, но по поведению которого можно было судить, что обходящий – начальство. Штатский коротко побеседовал с чинами, подбодрил их и обещал прислать поддержку. Оказалось, что это был генерал Марков, назначенный начальником обороны г. Ростова с южной стороны. Впечатление он произвел на всех восхитительное.
31 января в Батайск прибыла обещанная генералом Марковым поддержка: Морская рота в количестве около 60 человек во главе с капитаном 2-го ранга Потемкиным и 2 орудия Юнкерской батареи, приспособленных к стрельбе с железнодорожных платформ. Так образовался отряд, получивший название «Батайский», во главе которого стал полковник Ширяев. Ввиду неуверенности морской роты в пехотных операциях часть пехотных офицеров из нового дивизиона была переведена в эту роту.
Отряд расположился сосредоточенно у здания вокзала (в южной части станции) в боевой готовности, приняв все меры как охранения, так и наблюдения.
Стоял сильный мороз; станцию с воем пронизывали свободные степные ветры. На постах и в дозорах люди быстро закоченевали; «замерзала даже мысль». Производились частые смены; смененные отогревались в здании вокзала. Хуже было дневальным на платформах у орудий.
1 февраля. Ночь. Станция погружена во тьму: никакого освещения. В районе вокзала, у которого стоят эшелоны с частями отряда, ни души: ни одного пассажира, ни одного служащего, будто станция где-то на далеком севере в пустыне. Временами проходят посты, дозоры… От вокзала к Ростову на версту тянутся железнодорожные линии, заставленные вагонами, железнодорожные постройки: депо, мастерские, электрическая станция… Лишь у паровозного депо дозоры видят железнодорожников: там стоят слегка шипящие паровозы, испускающие дым и пар. В помещениях для служащих огни…
Наступило утро.
Вдруг… десятки паровозных свистков и рев гудков мастерских нарушили тишину. Долгие минуты продолжались эти зловещие звуки. Еще не кончились они, как к этой музыке присоединилось редкое «так, так», свист пуль и щелканье их по вагонам составов, среди которых уже выстраивались части отряда. Вскоре дозоры донесли, что из м. Батайск наступают цепи большевиков. Отряд занял позиции: морская рота на вокзале, Ударный дивизион вдоль линии железной дороги, прикрывшись вагонами. Однако цепь дивизиона в 120 человек не могла своим открытым правым флангом выдвинуться от вокзала более 400–500 шагов; две трети длины подъездных путей станции в сторону г. Ростова оказались свободными для большевиков. Отряд неизбежно будет отрезан от Ростова.
Полковник Ширяев протелефонировал о положении в Ростов и получил приказание: «Держаться! Будет выслано подкрепление». Вскоре связь оборвалась.
Состав с двумя орудиями стал медленно продвигаться в сторону Ростова. Открыть огонь по наступающим он не мог: мешали вагоны и здания, в то время как сам он был обстреливаем ружейным огнем. Оказалось, что все стрелки на его пути были переведены. Под огнем командир взвода, штабс-капитан Межинский, переводил их. Открыв пулеметный огонь картечью, состав вышел из района станции. Его огонь не мог остановить наступление противника, и отряд оказался отрезанным от Ростова. В открытую атаку на него красные, однако, не решились. Шла непрерывная перестрелка. Противника было раз в десять больше, чем сил отряда.