Проблемы идеологии, роли личности и народных масс в истории в работах К. Маркса и Ф. Энгельса 1848 – 1852 гг.
1. Развитие К. Марксом и Ф. Энгельсом диалектико-материалистического учения об идеологии
В предреволюционный период К. Маркс и Ф. Энгельс закладывают основы диалектико-материалистической концепции общественного сознания, разрабатывают принципиальные положения об определяющем влиянии материальной жизни людей на развитие общественного сознания, о диалектической взаимосвязи общественного сознания и общественного бытия. Революции 1848 – 1849 гг. дали им новый исторический материал для размышлений над феноменами общественного сознания. В ходе революции обнаружилась иллюзорность буржуазных и мелкобуржуазных идеологических представлений и выявилось коренное отличие от них классового сознания пролетариата, характерная особенность которого уже на ранних ступенях его формирования состояла в реалистическом понимании социальных отношений и конфликтов.
В статьях в «Новой Рейнской газете», в работах «Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.», «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта», «Крестьянская война в Германии» и в других К. Маркс и Ф. Энгельс разработали вопросы о динамике идеологических процессов в революционные периоды, классовой сущности идеологий, иллюзорном характере буржуазных и мелкобуржуазных идеологий, о необходимости соединения научного, диалектико-материалистического понимания общественного развития с пролетарским движением.
Динамика идеологических процессовв революционные периоды
В ходе революции особенно явственно обнаружилось, что идеологии не являются просто системами представлений, традиционных верований; они неразрывно связаны с человеческой деятельностью, включены в процесс этой деятельности и, в частности, в процесс диалектического взаимодействия объективных процессов общественного развития, идеологических представлений, понятий и идеалов и субъективной активности людей. Диалектика идеологического процесса характерна для всех периодов человеческой истории, но в революционные эпохи она проявляется особенно интенсивно; в короткие промежутки времени определенные идеи завладевают умами людей, становятся их идейным оружием в революционной борьбе, проверяются в этой борьбе, заменяются новыми.
В революции 1848 – 1849 гг. все участвовавшие в ней классы выступили с определенными идеологическими представлениями, с помощью которых они стремились объяснить сущность революционных событий, определяли цели борьбы, ее стратегию и тактику. Так, у немецкой буржуазии была популярна идеология «соглашения», французская крупная и мелкая буржуазия объединилась в начальный период революции под лозунгами «свободы, равенства, братства». В этих идеологиях использовались традиции, которые приобрели в обществе значение идейного авторитета. Этим объясняется и тот факт, что исторические деятели первой французской буржуазной революции стали в 1848 г. образцом для подражания. Маркс в «Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта» подчеркивал, что обращение к идеям и образам прошлого вообще характерно для буржуазных революций: если в 1848 г. во Франции подражали или 1789 г., или 1793 – 1795 гг., то Французская революция 1789 – 1814 гг. «драпировалась поочередно то в костюм Римской республики, то в костюм Римской империи» [1, т. 8, с. 119]. Имея в виду буржуазные революции, Маркс отмечал, что обладающие своеобразным объективным существованием в обществе старые идейные традиции, образы, верования, к которым обращаются люди в революционной борьбе, как правило, не соответствуют историческому содержанию новой эпохи, затемняют реальную сущность революционной борьбы. «Традиции всех мертвых поколений, – писал К. Маркс, – тяготеют, как кошмар, над умами живых. И как раз тогда, когда люди как будто только тем и заняты, что переделывают себя и окружающее и создают нечто еще небывалое, как раз в такие эпохи революционных кризисов они боязливо прибегают к заклинаниям, вызывая к себе на помощь духов прошлого, заимствуют у них имена, боевые лозунги, костюмы, чтобы в этом освященном древностью наряде, на этом заимствованном языке разыгрывать новую сцену всемирной истории» [там же].
Маркс отмечал, что тяготеющие над людьми идеологические традиции заставляют их подчас совершать исторические действия, не отвечающие непосредственно их материальным интересам. Например, в 1848 г. в интересах немецкой буржуазии были ликвидированы феодальные социально-политические институты и заменены буржуазными. Однако, находясь в плену «идеологии соглашения», лидеры немецкой буржуазии апеллировали к старым органам власти, надеясь с их помощью осуществить переход к новым правовым порядкам. Л. Кампгаузен, который стал в результате революции министром-президентом в Пруссии, настаивал на созыве Соединенного ландтага, органа сословного представительства в феодальной Пруссии, с тем чтобы ландтаг узаконил существование новых органов власти. Тем самым Кампгаузен проделывал, писал К. Маркс, «доктринерский фокус», пытаясь совершить переход к новому строю «„на основе существующего строя и предоставляемых им законных путей…“» [1, т. 5, с. 26].
Однако влияние традиционных идеологических образов на социальную деятельность людей не является автоматическим. Занятые конкретными социальными преобразованиями, люди используют идеологические традиции, ориентируясь на те из них, которые наиболее отвечают потребностям времени. На каждом этапе истории старые идеологические образы наполняются новым содержанием и зачастую заменяются другими, более адекватно отражающими сущность происходящих социальных преобразований. Маркс, например, отмечал, что если Великая французская революция и использовала образы римской истории, то все же «партии и народные массы старой французской революции осуществляли в римском костюме и с римскими фразами на устах задачу своего времени – освобождение от оков и установление современного буржуазного общества» [1, т. 8, с. 120]. По мере того как во Франции побеждали буржуазные общественные отношения и прояснялось своеобразие нового времени, в общественном сознании начали складываться образы собственно буржуазных общественных деятелей. «Но как только новая общественная формация сложилась, исчезли допотопные гиганты и с ними вся воскресшая из мертвых римская старина – все эти Бруты, Гракхи, Публиколы, трибуны, сенаторы и сам Цезарь. Трезво-практическое буржуазное общество нашло себе истинных истолкователей и глашатаев в Сэях, Кузенах, Руайе-Колларах, Бенжаменах Констанах и Гизо…» [там же].
В ходе революционной борьбы разрушаются зачастую традиционные верования и представления. В «Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта» Маркс проанализировал, например, начавшийся в ходе революции 1848 г. процесс разрушения традиционной веры французских крестьян в idées napoléoniennes (парцелла, сильное центральное правительство и т.д.). Поднявшись к вершине власти на волне этой веры, Луи Бонапарт попытался копировать политическую линию Наполеона. Но в середине XIX в. принципы наполеоновской политики уже начали противоречить интересам крестьян. В деревне происходил процесс имущественного расслоения и бóльшая часть крестьянства была обездолена в результате развития парцелльного земледелия, этого краеугольного камня наполеоновской политики в отношении крестьян. Приход к власти Луи Бонапарта позволил крестьянам в новых исторических условиях проверить жизненность своих традиционных верований. Результатом их разочарований явилось то, что при Луи Бонапарте происходили «крестьянские восстания в доброй половине Франции» [1, т. 8, с. 208].
Идеологии постоянно создаются и изменяются людьми в ходе их исторической деятельности, обусловленной в конечном счете материальными интересами. Коль скоро они возникли, идеологические образы, представления и т.п. становятся одним из объективных условий исторической деятельности масс, а затем, в свою очередь, подвергаются изменениям на новых этапах исторической деятельности. Налицо диалектика объективного и субъективного в идеологических процессах: конкретные субъекты истории творят идеологии, а эти последние являются не только объективированным продуктом, но и объективным условием деятельности субъектов.
Диалектическое взаимодействиеидеологической и материальнойформ деятельности людей
Буржуазные и ревизионистские философы – как сторонники антрополого-праксеологической, так и структуралистской ориентации – пытаются в настоящее время представить идеологические процессы как изолированную в сущности сферу социальной действительности. Марксистская трактовка идеологических процессов коренным образом отличается от подобного понимания. Ее исходное положение заключается в том, что идеологические процессы, будучи относительно самостоятельными, в основе своей находятся в зависимости от материальной деятельности людей, являются ее продуктом, служат ее интересам, отражают ее и изменяются с преобразованием материальных условий жизни общества. В работах 1848 – 1852 гг. Маркс и Энгельс развили это сформулированное ими ранее положение. За идеологической борьбой классов в эпоху революции они увидели и раскрыли столкновение материальных интересов людей, рассматривая идеологическую борьбу как «надстройку» над социально-экономической борьбой классов. «Над различными формами собственности, над социальными условиями существования возвышается, – писал Маркс, – целая надстройка различных и своеобразных чувств, иллюзий, образов мысли и мировоззрений. Весь класс творит и формирует все это на почве своих материальных условий и соответственных общественных отношений» [1, т. 8, с. 145].
Маркс и Энгельс подчеркивали, что подлинные творцы идеологий – это массы, классы, которые одновременно являются творцами всей совокупности социальных условий и отношений. Конечно, нет полного совпадения между субъектом идеологической и субъектом материальной форм деятельности в обществе. В силу длительного времени существующего в человеческой истории разделения труда идеологии создаются и разрабатываются в основном «идеологами», действующими, видимо, под влиянием прежде всего духовных, а не материальных интересов. Но материальная и духовная деятельность масс создает исторические рамки для деятельности «идеологов». Созданные ими идеологические системы выражают в четко оформленном и систематизированном виде материальные интересы определенных социальных групп и одновременно помогают этим группам и классам яснее осмыслить их собственные стремления и обосновать их. Вместе с тем стихийно возникающие под влиянием условий материальной жизни верования, представления масс определяют в известной мере теоретические «границы», в которых движется в тот или иной исторический период мысль «идеологов». Маркс писал о политических и литературных представителях классов, взяв для примера мелкую буржуазию, что «их мысль не в состоянии преступить тех границ, которых не преступает жизнь мелких буржуа, и потому теоретически они приходят к тем же самым задачам и решениям, к которым мелкого буржуа приводит практически его материальный интерес и его общественное положение» [1, т. 8, с. 148].
Это обстоятельство не исключает глубокого своеобразия способов деятельности «идеологов», а также содержания и формы создаваемых ими идеологических систем. «Идеологи» не только отражают интересы и представления масс, но и активно способствуют их формированию, являясь не «воспитателями», стоящими над массами, а выразителями тенденций развития исторической деятельности самих масс.
Используя особый язык идеологии, веками накапливавшиеся в обществе идеологические традиции, «идеологи» осмысливают объективно существующие в обществе отношения и перспективы общественного развития. Как мышление относительно независимо от материи, так и осмысление человеческого бытия, осуществляемое в идеологиях, относительно самостоятельно по отношению к бытию. «Идеолог» оперирует понятиями, образами, представлениями, которые дают опосредованное, нередко иллюзорное отражение реальных интересов определенных социальных классов. Абстрактно-теоретическая форма идеологических построений создает как возможность «отлета» их от действительности, так и условия для «опережения» действительности и активного воздействия идеологии на ход исторических событий. В то же время реальная действительность – основа развития идеологий. Содержащиеся в идеологиях элементы конкретного знания особенностей переживаемого исторического периода представляют исходный пункт для их творческого развития по сравнению с идеологиями предшествующих эпох.
В работе «Крестьянская война в Германии» (1850) Энгельс подчеркнул мысль об относительной независимости идеологической борьбы в обществе от действительных интересов классов. В период Крестьянской войны в Германии в XVI в. идеологическая борьба носила религиозный характер, поэтому создавалось впечатление, будто главный интерес боровшихся сторон заключался в защите той или иной интерпретации религиозных догматов. Отправляясь от этого факта, Энгельс показал, что основное содержание и направленность идеологической борьбы определяются материальными интересами классов лишь в конечном счете, тогда как непосредственными факторами, обусловливающими общую структуру идеологии и ее понятийный аппарат, являются духовные традиции, существующие в обществе. В то же время реальные условия общественной жизни воздействуют на идеологию таким образом, что традиционные идеологические понятия и воззрения наполняются новым содержанием, изменяются в соответствии с новыми условиями социальной жизни; это обеспечивает их живучесть и дальнейшее историческое развитие.
Процесс идеологического осмысления социальной жизни включает, с одной стороны, отражение объективных условий и закономерностей общественного развития, а с другой – оценку их, формулирование целей и стремлений социальных групп. Идеологии представляют собой сплав объективного знания и субъективного целеполагания, истины и ценностей, причем соотношение между этими моментами имеет в разных идеологиях различный характер и к тому же меняется по мере развития исторической практики. В «Крестьянской войне в Германии» Энгельс показал, что отражение объективной действительности осуществляется в идеологиях сквозь призму целей, интересов определенных социальных групп. Бюргерскую и плебейскую ереси Энгельс характеризовал как оппозицию некоторых слоев населения (бюргеров, крестьян, плебеев) по отношению к сковывающим общественное развитие средневековым феодальным институтам. Например, антифеодальная сущность бюргерской ереси проявилась в ее нападках на церковь как крупнейшего феодала средних веков и эпохи Возрождения, в требовании «дешевой церкви» и различных реорганизаций, также направленных на удешевление церковного аппарата. В целом бюргерская ересь выражала классовые интересы нарождавшейся буржуазии, ее требования общественного переустройства с целью свободного развития буржуазных отношений. Плебейская ересь, будучи идеологическим выражением интересов крестьян и плебеев, в феодальном обществе содержала самые радикальные для того времени антифеодальные, а частично уже и коммунистические требования, выдвигая в качестве цели революционной борьбы народа установление равенства всех людей и как членов религиозной общины, и – что еще важнее – как членов гражданского общества.
Используя религиозные духовные традиции, и бюргерская, и плебейская ереси отражали существовавшее в тот период в обществе объективное положение вещей и одновременно намечали пути его изменения. Причем творческая сущность, свойство «опережения» жизни были им присущи в разной степени. Если требования бюргерской ереси сводились к незначительным реформам феодального общества в буржуазном духе, то социальная программа плебейской ереси выходила далеко за пределы не только феодального, но и будущего буржуазного общества. Социальная программа бюргерской ереси была вполне реалистичной, но и чрезвычайно ограниченной. Плебейская ересь представляла собой социальную утопию, исходным пунктом которой были «хилиастические мечтания раннего христианства…» [1, т. 7, с. 363]. Вождь революционных крестьян и плебеев в войне 1525 г. Томас Мюнцер разработал социально-политическую программу, которая, по характеристике Энгельса, «была близка к коммунизму» [там же, с. 371]. Выдвигая требование немедленного осуществления «царства божьего» на земле, Томас Мюнцер имел в виду установление такого общественного строя, «в котором больше не будет существовать ни классовых различий, ни частной собственности, ни обособленной, противостоящей членам общества и чуждой им государственной власти» [там же].
В то же время плебейская ересь была не только плодом фантазии, в ней содержалось определенное понимание тенденций общественного развития (например, необходимость уничтожения в будущем частной собственности и т.д.). Делая в этой связи вывод обобщающего характера, Энгельс писал относительно «крайних партий» в социальном движении (имея в виду в данном случае такие партии, требования которых опережают условия своего времени), что социальные теории и программы этих партий, хотя они и не соответствуют непосредственным задачам переживаемого периода и потому при данных исторических условиях не могут быть претворены в действительность, отражают более или менее глубокое знание отдельных тенденций истории, являются следствием «более или менее глубокого понимания… общих результатов общественного и политического движения» [1, т. 7, с. 423].
С марксистской точки зрения, суть развития подобных идеологий заключается в том, что по мере созревания соответствующих общественных условий они утрачивают фантастический характер, их познавательное содержание обогащается, а ценностный аспект становится более реалистическим и теоретически обоснованным. Такую эволюцию претерпели, например, социалистические теории, развивавшиеся от религиозного утопического социализма Томаса Мюнцера к теориям утопического социализма Оуэна, Фурье, Сен-Симона и затем к марксистскому научному социализму. Одним из показателей зрелости и реалистического характера прогрессивной идеологии является соответствие ее содержания взглядам большинства членов того класса, выразительницей интересов которого претендует быть данная идеология. Но при этом следует делать различие между реформистскими идеологиями, обосновывающими необходимость лишь незначительных социальных перемен, и идеологиями более радикальными. Сравнивая реформистскую бюргерскую и революционную плебейскую ереси, Энгельс отметил, что, если «Лютер довольствовался выражением взглядов и стремлений большинства своего класса… Мюнцер, напротив, пошел значительно дальше обычных представлений и непосредственных требований плебеев и крестьян…» [1, т. 7, с. 376]. Соответствие революционных теорий устремлениям широких масс достигается в результате длительной эволюции, в ходе которой, с одной стороны, революционные теории становятся более реалистическими, а с другой – широкие массы осознают необходимость революционных перемен и усваивают революционные теории.
Функции идеологических иллюзий
Согласно разработанной Марксом и Энгельсом теории идеологий, происходящие в процессе становления прогрессивной для определенного этапа человеческой истории идеологии устранение фантастических элементов и наполнение ее все более реалистическим содержанием имеют в классовом обществе ограниченный характер. Уже в «Немецкой идеологии», «Тезисах о Фейербахе», «Манифесте Коммунистической партии» и в других работах предреволюционного периода Маркс и Энгельс показали, что сами материальные условия жизни в антагонистических классовых обществах порождают и поддерживают определенные идеологические иллюзии, которые сохраняются до тех пор, пока существуют породившие их условия. В 1848 – 1852 гг. Маркс и Энгельс развили свои взгляды на сущность идеологических иллюзий, проанализировав эволюцию некоторых буржуазных и мелкобуржуазных лозунгов и программ в революции, в частности «теории соглашения» и идеологии «свободы, равенства, братства».
С марксистской точки зрения, идеологические иллюзии отличаются от просто ложных теоретических положений, хотя и имеют с ними общее. Общность заключается в том, что в иллюзорном сознании объективная действительность отражается в фантастически-преувеличенном, искаженном виде. Например, «теория соглашения», выражая интересы немецкой буржуазии в революции 1848 г., отражала двойственность ее позиций – жажду определенных антифеодальных преобразований и страх перед революционным народом. Поэтому немецкая буржуазия старалась втиснуть общественное движение в Германии в русло преобразовательной деятельности на почве старого законодательства. «Буржуазия, – писал Маркс в этой связи, – выводила свои притязания из старопрусского законодательства, дабы народ не мог вывести никаких притязаний из новопрусской революции» [1, т. 6, с. 121]. «Теория соглашения» являлась фактически просто идеологическим выражением и обоснованием нерешительной политики немецкой буржуазии в революции 1848 г., но для идеологов буржуазии, как писал Маркс, «фраза о почве законности превратилась в действительную субстанцию» [там же], стала руководящим принципом политики буржуазии в ходе революции. Действительное соотношение вещей оказалось перевернутым с ног на голову. Узкоклассовая «теория соглашения» приобрела силу непререкаемого авторитета, абсолютной истины, указывающей путь исторического движения. Идеология соглашательства покоилась на абсолютизации роли закона в обществе, на правовых иллюзиях, с помощью которых политические и идеологические представители буржуазии пытались представить ее классовые интересы, к тому же понятые ими чрезвычайно ограниченно, в виде интересов всего немецкого общества.
Аналогично во Франции в 1848 г. буржуазный лозунг «свободы, равенства, братства» какое-то время казался лозунгом, выражающим всеобщие интересы нации. Идеологи буржуазии поддерживали и создавали сами подобное «преувеличенное, фантастическое, восторженное представление…» [1, т. 5, с. 469] о сущности и задачах буржуазной революции 1848 г. К. Маркс писал об идеологе французской буржуазии того периода А. Ламартине: «Подобно Эолу, освободившему из своих мехов все ветры, Ламартин выпустил и одним дуновением погнал на восток и на запад всех воздушных призраков, все фразы буржуазной республики – ветреные слова о братстве всех народов, об освобождении, которое Франция понесет всем народам, о самопожертвовании Франции в интересах всех народов. А что он сделал? – ничего!» [там же]. В революции 1848 г. французская буржуазия добивалась политических прав и свобод для себя самой, но в идеологии ее классовая позиция иллюзорно была представлена как борьба за интересы всего французского народа.
Идеологические иллюзии, если иметь в виду их гносеологические корни, как и всякие ложные теоретические положения, основываются на абсолютизации некоторых сторон реальной действительности. Но в отличие от простых теоретических заблуждений, идеологические иллюзии, как показали Маркс и Энгельс, выполняют в классовых обществах важные социальные функции, способствуют мобилизации людей на решение определенных исторических задач. Общественное сознание в классовых обществах вплоть до появления пролетариата и его научного мировоззрения было иллюзорным в самой основе, ибо все активно выступавшие в истории классы стремились с помощью идеологии представить свой особый, частный интерес в виде интереса всего общества. В определенные исторические периоды подобное совпадение действительно имело место, но в дальнейшем обязательно выявлялось различие материальных интересов разных классов и социальных слоев. В соответствии с этим возникали и разрушались исторически-конкретные идеологические иллюзии: возникали как следствие и вместе с тем одно из необходимых условий объединения усилий разных социальных слоев при выполнении определенной исторической цели; разрушались, когда в ходе социального развития обнаруживались ограниченность этой цели, и непосредственное соответствие ее интересам того или иного класса, а не общества в целом. Функциональная роль идеологических иллюзий в обществе объясняет и особенности их содержания и формы, тот факт, что в них возводятся до степени всеобщности и абсолютной истинности исторически-ограниченные представления определенного класса.
Идеологические иллюзии обладают различной живучестью, что зависит от характера материальных условий и социальных потребностей, вызвавших их появление. Поскольку идеологические иллюзии сохраняются до тех пор, пока живы взрастившие их обстоятельства, то в случае обстоятельств скоропреходящих недолговечна и жизнь порожденных ими иллюзий, и наоборот. На протяжении многих веков существуют, хотя и видоизменяясь с течением времени, такие формы иллюзорного сознания, как, например, религия, философский идеализм, что объясняется наличием во всех классово-антагонистических обществах жизненной основы, порождающей подобные представления. В работах 1848 – 1852 гг. К. Маркс и Ф. Энгельс, критикуя, в частности, идеалистические концепции революции 1848 г., проанализировали некоторые проявления устойчивых иллюзий буржуазного сознания. Но особый их интерес вызывали в этот период идеологические иллюзии, родившиеся и погибшие вместе с революцией, такие, например, как уже упоминавшиеся «теория соглашения» и идеология «свободы, равенства, братства». Возникновение первой иллюзии было обусловлено необходимостью направить в нужное для буржуазии русло развитие революции в Германии, найти, опираясь на почву законности и правопорядка, выгодные для буржуазии формы компромисса между восставшим народом и монархией. Проповедовавшаяся буржуазными идеологами иллюзорная вера во всемогущество закона, в то, что в Германии законным путем можно добиться радикальных социальных перемен, потерпела крушение, когда в Германии победила беспощадная контрреволюция, не склонная ни к каким соглашениям и восстановившая полностью власть монарха, бюрократического чиновничества и т.д. Буржуазная идеология «свободы, равенства, братства» служила для объединения всех слоев французского народа, выступавших в начальный период февральской революции против монархии и феодализма. Когда в ходе дальнейшего развития революции обнаружились глубокие противоречия в лагере восставших, то рухнула и вера во всеобщее «братство», стало очевидным классовое, буржуазное происхождение лозунга «свободы, равенства, братства». Подавление буржуазным правительством в июне 1848 г. восстания парижского пролетариата знаменовало окончательный крах иллюзий февральской революции. «Братство продолжалось только до тех пор, пока интересы буржуазии смыкались с интересами пролетариата» [1, т. 5, с. 139]; как только пролетариат выступил против буржуазии в защиту собственных интересов, началась беспощадная борьба. После июня «февральская фразеология» потеряла всякий смысл и превратилась в анахронизм как в глазах буржуазии, так и в глазах пролетариата, сохранив еще какое-то время влияние только среди мелкой буржуазии – класса, по определению Маркса, наиболее подверженного в силу особенностей своего материального положения вере в идеологические иллюзии, во всемогущество лозунгов и идей в общественном движении, взятых независимо от определяющих эти идеи материальных отношений.
Революция 1848 – 1849 гг. показала иллюзорность многих буржуазных и мелкобуржуазных лозунгов и программ в буржуазной революции, развенчала их претензии на абсолютность и общезначимость, раскрыла их классово-ограниченную, буржуазную суть. «Главным плодом революционного движения 1848 года, – писал Маркс, – является не то, что выиграли народы, а то, что они потеряли, – потеря их иллюзий» [1, т. 6, с. 148].
К. Маркс и Ф. Энгельс об особенностях пролетарского сознания
В начальный период революции рабочие поддерживали буржуазное движение, полагая, что оно ставит целью освобождение всех слоев общества. Поэтому, например, французские рабочие наивно требовали от буржуазного временного правительства осуществления ряда социалистических мер. В результате развития революционных событий рабочие утратили веру в возможности и обещания буржуазии, в буржуазные лозунги и программы. Одновременно они убедились и в ограниченности революционности мелкобуржуазных слоев, в иллюзорности мелкобуржуазных представлений о путях социального переустройства.
Мелкобуржуазные партии не имели единой и четкой программы в революции. В основном они поддерживали крупную и среднюю буржуазию, лишь изредка выступая в более решительном революционном духе. Компромиссная, колеблющаяся, двойственная политическая линия мелкой буржуазии была прикрыта пышными фразами о «народовластии», «народной свободе» и т.п. К. Маркс и Ф. Энгельс в работах 1848 – 1852 гг. неоднократно отмечали, что «господство фразы», лишенной конкретно-исторического содержания, «гуманистическая фразеология», «фантастические мечтания» составляют характерный признак мелкобуржуазной идеологии. Революция показала иллюзорность мелкобуржуазных лозунгов о «всеобщей свободе» и «народовластии», продемонстрировала бессилие мелкой буржуазии перед лицом социальных антагонизмов, выявившихся в ходе революции.
Буржуазные и мелкобуржуазные идеологи широко пользовались в период революции социалистической фразеологией, чтобы привлечь пролетариат на сторону буржуазии. В «Классовой борьбе во Франции с 1848 по 1850 г.» Маркс развил характеристику буржуазных и мелкобуржуазных социалистических теорий, данную им ранее совместно с Ф. Энгельсом в «Манифесте Коммунистической партии». Он подчеркнул, что в подобных теориях выдвигаются социально-экономические требования, например введения прогрессивных налогов, кредитных учреждений, которые не имеют ничего общего с интересами рабочих, а отвечают интересам буржуазии или мелкой буржуазии. Маркс отметил, что революция разоблачила в глазах рабочих обманчивую сущность подобных социалистических теорий и, в частности, такой их разновидности, как «доктринерский социализм». В этом последнем исторический процесс описывался «в виде осуществления систем, которые выдумывают или уже выдумали социальные теоретики, будь то компаниями или в одиночку» [1, т. 7, с. 91]. Не понимая законов общественного развития, отрицая неизбежность классовой борьбы, сторонники «доктринерского социализма» стремились «осуществить свой идеал наперекор действительности…» [там же]. Естественно, что все начинания подобного рода, имевшие место и в ходе революции 1848 г., терпели поражение. Когда в период революции сторонникам утопического социализма представлялась возможность действовать практически, они по существу уходили в сторону от главных вопросов революции, требуя немедленного осуществления незначительных, якобы социалистических преобразований. Примером этого может служить требование Прудона о постепенном уничтожении денег или деятельность Л. Блана в Люксембургской комиссии, результатом которой явились только некоторые филантропические меры в отношении рабочих. Революция на деле показала рабочим теоретическую и практическую несостоятельность утопического социализма.
Во время революции 1848 г. произошел большой скачок в развитии политического самосознания пролетариата. Революция практически подвела рабочих к необходимости занять самостоятельную политическую позицию в буржуазной революции, отмежевавшись от буржуазных партий, и выработать собственную социально-политическую программу. Рост политического сознания рабочих сопровождался их отходом от теорий утопического социализма, который был, как отмечает Маркс, «теоретическим выражением пролетариата лишь до тех пор, пока пролетариат еще не дорос до своего собственного свободного исторического движения» [1, т. 7, с. 91]. В ходе же революции, продолжает К. Маркс, пролетариат «уступает этот социализм мелкой буржуазии» [там же] и «все более объединяется вокруг революционного социализма, вокруг коммунизма, который сама буржуазия окрестила именем Бланки» [там же]. Сущность подлинно пролетарского, революционного социализма заключается, по характеристике К. Маркса, в идее «непрерывной революции», в развитии и осуществлении ее вплоть до установления диктатуры пролетариата как необходимой переходной ступени к построению коммунистического общества.
Учитывая происшедшие в политическом сознании рабочих перемены, их потребность в собственной политической организации, К. Маркс и Ф. Энгельс к весне 1849 г. вышли из Демократического общества и начали проводить работу по восстановлению и дальнейшему укреплению Союза коммунистов. Его политическая программа, явившаяся подлинно пролетарской программой в буржуазной революции, основывалась на разработанной К. Марксом и Ф. Энгельсом в эти годы теории непрерывной революции.
В процессе формирования в ходе революции 1848 г. политического сознания пролетариата выявились основные особенности пролетарского сознания вообще. Внимательно анализируя крупные выступления пролетариата, К. Маркс и Ф. Энгельс подчеркивали в работах 1848 – 1852 гг., что для пролетарского сознания характерен отказ от иллюзий. Не только от конкретных буржуазных и мелкобуржуазных иллюзий относительно революции 1848 г., но и от иллюзорных представлений в целом. Социальное положение пролетариата как класса таково, что в его сознании содержится установка на постижение действительных закономерностей и тенденций развития истории, внутренней подоплеки социальной борьбы, каковой является столкновение материальных интересов классов. Ф. Энгельс писал об июньском восстании парижских рабочих: «Июньскую революцию отличает от всех предшествовавших революций полное отсутствие каких бы то ни было иллюзий, какой бы то ни было восторженности» [1, т. 5, с. 123]. В июне рабочие сражались против буржуазии за хлеб, за улучшение материальных условий своего существования, отбросив красивые лозунги февраля о всеобщем единстве и братстве. В феврале, отмечает Маркс в статье «Июньская революция» социальная борьба между пролетариатом и буржуазией достигла лишь «призрачного существования, существования фразы, слова», тогда как в июне «на место фразы выступило дело…» [там же, с. 139].
Как уже отмечалось, неизбежность иллюзий в классовом обществе Маркс и Энгельс связывали с их социальной функцией, с необходимостью объединения масс для решения определенной исторической задачи, непосредственно соответствовавшей на самом деле лишь особым, ограниченным интересам какого-либо класса. Интересы пролетариата имеют не ограниченный, а всеобщий характер: пролетариат борется не за свое особое право, которое основывалось бы на особом типе частной собственности, а за уничтожение частной собственности и основанного на ней права вообще, за установление общественной собственности и соответствующих ей социальных отношений. Поэтому пролетариат не нуждается в том, чтобы с помощью идеологических иллюзий придать своей социальной борьбе всеобщее значение, ибо она действительно имеет таковое.
Описывая особенности сознания участников пролетарского движения, Маркс в «Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта» подчеркивал, что пролетарские революции заинтересованы в уяснении своего содержания, а не в затушевывании его; они не скрывают от себя собственное содержание с помощью идеологических образов, заимствованных из прошлого, а стремятся осознать свою сущность. Противопоставляя пролетарскую революцию или, как он ее называл, «революцию XIX века» всем прежним революциям, К. Маркс писал: «Прежние революции нуждались в воспоминаниях о всемирно-исторических событиях прошлого, чтобы обмануть себя насчет своего собственного содержания. Революция XIX века должна предоставить мертвецам хоронить своих мертвых, чтобы уяснить себе собственное содержание. Там фраза была выше содержания, здесь содержание выше фразы» [1, т. 8, с. 122].
Развивая мысль о том, что пролетарское движение опирается на знание, а не на идеологические иллюзии, Маркс выдвинул положение о его «самокритичности». «Пролетарские революции, – писал Маркс, – …критикуют сами себя» [1, т. 8, с. 123], т.е. постоянно проверяют и перепроверяют уже сделанное, чтобы преодолеть ошибочные или половинчатые решения и наиболее полно достигнуть поставленной цели. И если возможность «трезво освоить» [там же, с. 122] результаты буржуазных революций появлялась в истории после их свершения, то в пролетарских революциях дело обстоит иначе. Они могут осуществляться лишь при условии трезвой оценки их творцами исторических событий, реального знания объективных законов и отношений в обществе и постоянной критики сделанного как средства углубления познания исторической ситуации и улучшения социально-преобразующей деятельности.
Присущее пролетарскому сознанию стремление к объективному познанию сущности исторических процессов, закономерностей социалистической революции реализуется идеологами пролетариата в создании и развитии системы научного пролетарского мировоззрения. Его основы были разработаны К. Марксом и Ф. Энгельсом еще в предреволюционный период. В годы революции К. Маркс и Ф. Энгельс развили в особенности политическую часть своего учения, а пролетарские массы практической революционной борьбой были подготовлены к усвоению политического учения марксизма, отразившего и всесторонне развившего принципы подлинно пролетарской политики: необходимость самостоятельной политической позиции в буржуазной революции, перехода от буржуазных социально-политических преобразований к социалистическим и т.д. После революции К. Маркс, Ф. Энгельс и их единомышленники развернули огромную теоретическую и организационную деятельность по распространению марксизма в рабочем движении.
2. Народные массы и личностьв истории
События 1848 – 1851 гг. дали богатейший фактический материал для развития марксистского учения о роли народных масс и личности в истории. Революция наглядно продемонстрировала роль революционной инициативы и творчества масс в осуществлении социального прогресса, она выдвинула на первый план вопрос о значении субъективного фактора, о диалектике объективного и субъективного в развитии общества.
В период революции наиболее рельефно проявляется решающая роль народных масс как подлинных творцов истории, именно здесь народ выступает как субъект истории, ибо всякая социальная революция, в том числе и буржуазная, осуществляется народом, «низами». Степень активности масс, уровень их политической зрелости, классового самосознания определяют радикальность, полноту и последовательность осуществляемых преобразований и сам успех (или поражение) революционного переустройства общества. При этом важнейшим условием действительного успеха революции, ее последовательного осуществления и завершения является наличие класса-гегемона, способного повести за собой широкие массы, до конца осуществить всю программу революционных преобразований.
Во многих статьях в «Новой Рейнской газете», в рецензии К. Маркса на книгу Даумера «Религия нового времени», в большинстве совместных выступлений К. Маркса и Ф. Энгельса этого периода, например, в рецензии на «Современные памфлеты» Карлейля, опубликованной в 1850 г., а также в работах Энгельса «Революция и контрреволюция в Германии» и «Крестьянская война в Германии», в трудах Маркса «Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.» и «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» и др. вопросу о роли народных масс и личности в истории уделяется большое внимание.
Гениальный труд Маркса «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» – это классический образец научного анализа диалектики объективного и субъективного в человеческой истории, отношений классов, партий и их руководителей [см. подробнее 3, гл. четвертая].
Роль народных масс в истории.Классы и партии в революции1848 – 1849 гг. во Франции.
Подходя со строго научных, диалектико-материалистических позиций к исследованию классовой борьбы во Франции в 1848 – 1851 гг., К. Маркс в первую очередь обращается к проблеме социальной дифференциации. Он рельефно обрисовывает структуру французского общества, выявляя его основные составляющие, определяя удельный вес, значение каждого класса, всех социальных сил этого общества в период революции. К. Маркс досконально изучил «биографии» всех действующих лиц этой социальной драмы и точно определил их роль в каждом ее акте. Характеризуя классы, политические партии и лидеров, выражающих их интересы, Маркс анализирует изменения в соотношении сил, их причины и результаты. Он прослеживает, как эта динамика отражалась на образовании и развале классовых и политических коалиций, как она обусловливала смену отдельных этапов революции, определяла эволюцию Второй республики.
Значимость Марксова анализа диалектики классовой борьбы обусловливается тем, что Маркс постоянно выявляет социально-экономическую детерминированность исторических действий масс, классов, партий, личностей, фиксирует соотношение исторической необходимости и свободы, объективных и субъективных факторов, определяющее содержание, характер и направление этих действий.
Маркс убедительно показывает, что именно экономическое положение класса, материальные условия его существования определяют в конечном итоге его политические позиции, его стратегию и тактику, политическое лицо партии, осуществляющей политику класса, и лидеров, руководящих деятельностью партии и выражающих классовые идеалы. При этом Маркс стремится к всесторонней характеристике каждого класса, партии, лидера, воздавая должное и их заслугам, и их слабостям.
Так, именно социально-экономические условия существования пролетариата, как показывает Маркс, определили его место на крайнем левом фланге революционной армии, обусловили решающую роль пролетариата в победе февральской революции и установлении «социальной республики».
К. Маркс высоко оценивал революционный порыв французского пролетариата, он восхищался героизмом рабочих Парижа, проявленным в дни июньского восстания, которое характеризовал как грандиознейшее событие «в истории европейских гражданских войн» [1, т. 8, с. 126]. Но Маркс также и критиковал пролетариат за его иллюзии, утопичность его требований и за тактические ошибки. Пролетариат, как подчеркивал К. Маркс, оказался еще не способным осуществить свою революцию. В июньской битве он «имел на своей стороне только самого себя» [там же]. Слабость пролетариата состояла не только в отсутствии союзников, но прежде всего в отсутствии собственной, политически зрелой партии, способной выработать программу, определить стратегию и тактику пролетариата в буржуазной революции, завоевать и повести за собой широкие массы. «Пролетарская партия выступает как придаток мелкобуржуазной демократической партии. Последняя ей изменяет и способствует ее поражению…», – писал Маркс [1, т. 8, с. 141]. Что же касается политических вождей, то их фактически также не было у французского пролетариата. Рабочий Альбер и мелкобуржуазный социалист Луи Блан лишь очень недолго представляли его интересы в правительственных органах, имея к тому же путаное понимание их сущности. Бланки же, которого К. Маркс высоко ценил, в частности, за его выступления против идей мелкобуржуазного социализма, за его революционную активность и боевитость, занимал сектантские позиции, игнорировал революционную теорию, не понимал значения классовой борьбы и революционного движения пролетариата.
В свою очередь, социально-экономическими условиями жизни крестьян объясняется тот факт, что они составили «главную армию контрреволюции» (К. Маркс). В работе «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» Маркс прослеживает, как эти условия, способ производства, формы собственности определяют общественное положение крестьян, их социально-политические симпатии.
Маркс развивает мысль о том, что способ производства, который сложился во французской деревне к середине XIX в., изолирует крестьян друг от друга, лишает их всякой общности, национальной связи, всякой политической организации. В результате крестьяне «неспособны защищать свои классовые интересы от своего собственного имени», их должны представлять другие, причем их представитель должен вместе с тем «являться их господином, авторитетом, стоящим над ними, неограниченной правительственной властью, защищающей их от других классов…» [там же, с. 208]. В конечном итоге политическое влияние мелкого крестьянства выражается в том, что «исполнительная власть подчиняет себе общество» [там же]. К. Маркс досконально исследует взаимоотношения крестьянства с этой властью в лице Луи Бонапарта, которому оно оказало решающую поддержку. При этом именуя Бонапартов «династией крестьян», Маркс категорически подчеркивает, что эта династия является представительницей не революционного, а консервативного крестьянства, что она представляет не просвещение крестьянина, а его суеверие, не его рассудок, а его предрассудок, не его будущее, а его прошлое [см. 1, т. 8, с. 208 – 209].
Что же касается будущего различных классов, то, анализируя их поведение на определенных этапах революции, К. Маркс делает научные прогнозы, формулирует важнейшие теоретические выводы, отражающие закономерности общественного развития. Так, развивая высказанную в работе «Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.» идею классового союза пролетариата и крестьянства, Маркс в работе «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» формулирует важнейшее положение о необходимости и исторической неизбежности этого союза. Крестьяне, писал К. Маркс в этой работе, «находят своего естественного союзника и вождя в городском пролетариате, призванном ниспровергнуть буржуазный порядок» [1, т. 8, с. 211].
С той же научной строгостью Маркс формулирует положение о закономерности превращения буржуазии в контрреволюционную силу. Он последовательно анализирует процесс падения класса буржуазии. Не ограничиваясь суммарной характеристикой, анализом причин и последствий контрреволюционности буржуазии, К. Маркс дает исчерпывающие характеристики всех социальных групп и слоев этого класса, их политических партий и лидеров.
Значительный отряд буржуазии – городская мелкая буржуазия – представляла собой, по характеристике Маркса, переходный класс, в котором переплетаются интересы буржуазии и пролетариата. Социальная природа этого класса, двойственность его положения обусловливали противоречивость мелкобуржуазного сознания. В результате мелкая буржуазия, архиреволюционная на словах, воображавшая себя защитницей передовых прав, отождествлявшая свои классовые интересы с интересами всей нации, оказалась на практике неспособной к защите не только общенациональных, но и собственных классовых интересов. Ярким отражением социальной природы этого класса явились стратегия и тактика ее представителя – демократической партии (так называемой Горы). Ставя себя выше классовых антагонизмов, мелкобуржуазные демократы не считали нужным анализировать ни интересы и положение различных классов, ни достаточно строго взвешивать собственные интересы; они воображали себя всемогущими и не желали ни признавать собственных ошибок, ни изменять своих убеждений и своей тактики. «Ни одна партия не преувеличивает больше своих средств, не обманывается легкомысленнее насчет сложившейся ситуации, чем демократическая партия», – подчеркивает Маркс [1, т. 8, с. 150]. Эта характеристика целиком относится и к Новой Горе – социально-демократической партии, образовавшейся на основе коалиции Горы с социалистическими вождями после июньского поражения пролетариата. Маркс с предельной ясностью обнажает социальную сущность этой партии: «Своеобразный характер социал-демократической партии выражается в том, что она требует демократическо-республиканских учреждений не для того, чтобы уничтожить обе крайности – капитал и наемный труд, а для того, чтобы ослабить и превратить в гармонию существующий между ними антагонизм» [там же, с. 148]. Эта программа была не только утопичной, но и реакционной. Идеалы «социальных демократов» не шли дальше демократической перестройки общества и притом перестройки в рамках мелкобуржуазности. Не изменилась и тактика Новой Горы, ибо она «вместо того чтобы позаимствовать силы у пролетариата, заразила его своей собственной слабостью…» [1, т. 8, с. 149]. Ее решимости хватило только на громогласные призывы, на «трескучую увертюру», рассчитанную на испуг противника. Ее самоуверенность была наказана, в момент решительной схватки с партией порядка в июне 1849 г. «социальная демократия» потерпела поражение, ее лидеры стали жертвой ее же предательства, но в этом была их собственная вина: они пожинали плоды своей политики. Ледрю-Роллен – этот главный персонаж демократической мелкой буржуазии [см. 1, т. 7, с. 62] – ухитрился за какие-нибудь две недели «безнадежно погубить могучую партию, во главе которой он стоял…» [1, т. 8, с. 152]. Однако в поведении лидера мелкобуржуазной демократии воплотилась сущность представляемого им класса, политическая линия вождя была объективно детерминирована, ибо при всем своем интеллектуальном превосходстве над рядовым мещанством он разделял его предрассудки и иллюзии.
Маркс рисует детальный портрет и либеральной буржуазии, и ее партии буржуазных, так называемых трехцветных, или «чистых», республиканцев, господствовавших в первый период революции, разоблачая их трусость и предательство. Насколько зверски они злоупотребляли физической силой по отношению к народу, писал Маркс, настолько трусливо, робко, малодушно, бессильно они отказались от борьбы за сохранение своего господства.
Основные фракции крупной буржуазии – легитимисты и орлеанисты, объединившиеся в так называемую партию порядка, как показывает Маркс, «были разъединены отнюдь не так называемыми принципами, а материальными условиями своего существования, двумя различными видами собственности, …старой противоположностью между городом и деревней, соперничеством между капиталом и земельной собственностью» [1, т. 8, с. 145]. Обе фракции, представлявшие основную массу буржуазного класса, постоянно жертвовали своими политическими, классовыми интересами ради узких, своекорыстных, грязных интересов.
Маркс искуснейшим образом распутывает причудливый клубок противоречий, в силу которых главной опорой республики стали ее главные враги – монархисты, собственными руками подготовившие гибель республики, уничтожившие тем самым и свое господство, уступив место узурпатору. Раскрывая диалектику самой истории, Маркс как бы анатомирует динамический процесс борьбы классов, рассматривая и выделяя в этой сложнейшей картине основное противоречие буржуазного общества, определившее в конечном итоге поведение класса буржуазии.
«Партия порядка», во главе которой стояли Тьер и Барье, последовательно сдавала свои позиции Бонапарту. В своей борьбе с исполнительной властью она не осмеливалась на решительные действия, ибо это послужило бы сигналом к выступлению нации, а буржуазия, подчеркивал Маркс, «ничего так не боится, как привести в движение нацию» [1, т. 8, с. 174]. «Французская буржуазия, – писал Маркс, – противилась господству трудящегося пролетариата – она доставила власть люмпен-пролетариату с шефом Общества 10 декабря во главе» [там же, с. 203].
Маркс выявляет причины установления бонапартистского режима, вскрывает его социальную базу и классовую сущность, а вместе с тем дает глубоко индивидуальную характеристику конкретного носителя бонапартизма, обрисовывая личность самого Бонапарта во всей его неприглядности и ничтожестве. Успех государственного переворота, указывает Маркс, – это далеко не личный успех Наполеона, который был настолько одержим идеей переворота, что непрерывно выбалтывал свою тайну, и настолько слаб, что постоянно отказывался от своей идеи. И если государственный переворот все же удался, то это произошло вопреки болтливости Бонапарта, с ведома Собрания, «как необходимый, неизбежный результат предшествовавшего хода событий» [1, т. 8, с. 198]. И французская буржуазия холопски рукоплескала этому перевороту, уничтожению парламента и гибели своего господства, диктатуре Бонапарта. Но именно в этой диктатуре, в передаче власти оголтелому авантюристу она искала спасения интересов верхушки класса эксплуататоров.
Бонапартистская диктатура, как показал Маркс, – это форма господства крайней контрреволюции, в конечном итоге защищающей именно ее интересы. Выявляя отличительные особенности бонапартизма, такие, как стремление играть на противоречиях между классами, политическая демагогия и претензии на «надклассовость», спекуляции на низменных инстинктах и опора на деклассированные элементы, с одной стороны, и на силу штыка – с другой, Маркс показывает, что бонапартизм – это не чисто национальное явление французской истории, а особая государственная форма классовой диктатуры, возникающая в определенных исторических условиях.
История подтвердила Марксову оценку бонапартизма как особой формы буржуазной диктатуры, как орудия политического господства буржуазии, к которому впоследствии охотно прибегали наиболее реакционные слои этого класса в различных странах. Но Маркс не только изобличил и осудил бонапартизм; он вынес ему и приговор, подтвержденный историей. И подобно тому как Маркс предсказал возможность бонапартистского переворота задолго до его осуществления, он предвидел и неизбежность краха бонапартизма. Это глубокое понимание закономерностей общественного развития, столь блестяще продемонстрированное Марксом в работе «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта», обусловливалось материалистическим пониманием истории, из которого исходил Маркс при создании своего труда и которое получило в нем дальнейшее развитие.
Труд этот по существу открывается яркой формулировкой материалистического понимания истории. Уже на первой странице работы Маркс пишет: «Люди сами делают свою историю, но они ее делают не так, как им вздумается, при обстоятельствах, которые не сами они выбрали, а которые непосредственно имеются налицо, даны им и перешли от прошлого» [1, т. 8, с. 119].
«Люди сами делают свою историю…» Следовательно, история – это не результат предопределения свыше, не фатальный плод действия неведомых сил, независящих от людей, а продукт деятельности самих людей. И уже вследствие того, что основное условие существования и развития общественного организма – материальное производство – функционирует благодаря деятельности масс, именно трудящимся массам принадлежит решающая роль в истории. Однако трудящиеся не только производят все материальные ценности и все необходимые условия для создания духовных ценностей, им принадлежит решающая роль в преобразовании как естественной, так и социальной среды, ибо всякая социальная революция осуществляется самим народом, степень активности и сознательности которого определяют масштабы и характер осуществляемых преобразований. Более того, по мере развития производства и происходящего на этой основе всестороннего прогресса общества непрерывно возрастает и роль главной производительной силы общества – трудящихся масс, которые все активнее выступают на общественной арене и все яснее осознают специфику своих интересов, формируют свое классовое самосознание. Рост активности и сознательности масс в общественно-историческом процессе имеет своим неизбежным результатом ускорение темпов общественного прогресса, носящего необратимый характер, в силу чего само это ускорение темпов обусловливает новый подъем активности масс.
Такова объективная закономерность общественного развития, открытая и сформулированная основоположниками марксизма на основе обобщения опыта истории.
Но эта объективность законов всемирной истории ни в коем случае не может быть истолкована в духе фатализма. Установив естественно-исторический характер общественного развития, Маркс в то же время подчеркивал, что эти объективные законы истории суть законы субъективной человеческой деятельности. Специфика этих законов в том и выражается, что они не могут реализоваться вне и помимо действия субъектов, деятельности людей. «Люди сами делают свою историю» – уже в этой фразе заключен чуждый всякому фатализму смысл материалистического понимания истории.
Наделенные сознанием и волей люди выступают как субъекты истории. Однако действия на основе свободной воли не равнозначны действиям по произволу. Марксистское учение носит не только антифаталистский, но и антиволюнтаристский характер. И это очевидно из того же приведенного выше высказывания Маркса: хотя люди и сами творят свою историю, но условия их деятельности не выбираются ими, они носят объективный, независимый от воли и желания людей характер, а это налагает определенный отпечаток и на сами их действия, и на результаты. Марксизм дает подлинно научное, диалектико-материалистическое решение вопроса о соотношении объективной исторической необходимости и сознательной деятельности людей, вскрывая действительное единство объективного и субъективного факторов исторического развития общества. Недооценка значения субъективного фактора и роли сознания, игнорирование роли идей, которые стремились приписать марксизму его противники, противоречат самому духу этого учения.
С точки зрения марксизма объективные факторы, в частности, объективные предпосылки революционных переворотов, не реализуются автоматически: последнее зависит в конечном итоге от воли и действий творцов истории. При этом и активность масс, их революционность сама по себе не гарантирует успеха, ибо она может принимать различные (в том числе и утопические) формы и приводить к различного рода отклонениям. Революционные массы должны иметь правильные лозунги борьбы, вооружиться определенными принципами. Однако и провозглашение этих принципов, и принятие соответствующих программ само по себе также не обеспечивает успеха, если эти принципы не проникают в само сознание революционных масс, если сама их революционность не получает научного обоснования, не освещается теорией. Ведущая роль пролетариата в революционном движении является объективным законом, но только в зависимости от степени действительного приобщения самого класса к идеям научного социализма, проникновения этих идей в сознание класса он и субъективно становится способным к осуществлению своей исторической миссии.
Открыв объективный, неотвратимый характер процессов, ведущих к освобождению человечества от эксплуатации, Маркс вместе с тем определил в качестве столь же необходимого условия этого освобождения адекватное осознание этих процессов. Деятельность Маркса и Энгельса в рассматриваемый период и была заполнена борьбой за революционное просвещение масс, за вооружение их сознания подлинно научными, прогрессивными, революционными идеями.
К. Маркс и Ф. Энгельсо роли личности в истории
Исключительно важное место в этой борьбе занимала критика идеалистического понимания роли личности в истории, которой основоположники марксизма уделяли значительное внимание еще в дореволюционный период. Идеалистический характер домарксистской социологии, выражающийся в преувеличении, абсолютизации роли идей, приводит и к преувеличению, абсолютизации роли носителей, выразителей, авторов этих идей – идеологов, теоретиков, вождей, государственных деятелей. В результате социологи идеалистического толка независимо от конкретных различий их политических и теоретических позиций, партийной принадлежности и т.п. выступали зачастую проповедниками культа личности. Такая позиция была характерна и для великих социалистов-утопистов прошлого, не связывавших ни возникновение, ни возможность реализации социалистических идей с конкретными социально-экономическими условиями и возлагавшими все свои надежды на разум и волю гениев, пророков, вершителей человеческих судеб. Подобные позиции были типичны и для их эпигонов в 30 – 40-х годах XIX столетия, в частности для мелкобуржуазных утопистов, занимавших узкосектантские позиции, выдвигавших идеи мессианства.
И претендовавший на роль социалистического пророка В. Вейтлинг, и противник рабочего движения мелкобуржуазный утопист Прудон, и «истинные социалисты», объявлявшие себя провозвестниками будущего, творцами мировой истории, и младогегельянцы – все эти теоретики-идеалисты, абсолютизировавшие роль личности, подвергались беспощадной критике со стороны основоположников марксизма – непримиримых врагов всякого культа личности. Слепое, «суеверное» (Маркс) преклонение перед авторитетом какого-либо деятеля, признание всех достижений общества личными заслугами данного деятеля, своего рода фетишизация самого имени его и даже обожествление его личности приводят в конечном итоге к искаженному объяснению исторического процесса, согласно которому сам ход истории определяется желаниями, идеалами, волей и в конечном итоге произволом великих людей (идеологов, полководцев, героев).
Таким образом, абсолютизация роли личности – это оборотная сторона недооценки, игнорирования роли народных масс, ибо проповедники культа личности, приписывая отдельным личностям определяющее влияние на ход исторического развития, тем самым принижают роль классов и политических партий, умаляют роль масс, отрицают их решающую роль в развитии общества.
В период революции 1848 г. различного рода учения, превозносившие роль отдельных личностей, получили весьма широкое хождение: и само возникновение революции, и ход ее развития, и, наконец, ее итоги объявлялись результатом деятельности отдельных лиц. Им приписывалась решающая роль в развитии исторических событий, на них же возлагалась вся ответственность за судьбы наций. Возводились ли при этом действия отдельных лиц в ранг исторического подвига или, наоборот, подвергались хуле, беспощадному осуждению и даже осмеянию, в любом случае историческая действительность представлялась в совершенно искаженном виде; история изображалась как цепь деяний (возвышенных или преступных) отдельных лиц, чья роль в конечном итоге непомерно возвеличивалась, сами личности выступали как вершители судеб целых народов и государств. В результате отдельные фигуры как бы заслоняли собой целые классы и политические партии, противоборствовавшие в ходе революции. Позиции, политические акции, все поведение отдельных социальных групп в этот исторически важный период оставались вне поля зрения; развитие революции, сама история представали не как объективный закономерный процесс, а как результат произвола отдельных личностей или как фатальное стечение обстоятельств.
Так, прусская реакция объявляла причиной возникновения революции злые козни отдельных личностей (прусский монарх, в частности, видел эту причину в происках иностранцев), а буржуазные демократы усматривали в той же деятельности отдельных лиц если и не причину возникновения революции, – то причину ее поражения. Европейский Центральный комитет (Ледрю-Роллен и др.) объявил в своем Манифесте причиной крушения революции честолюбивое соперничество отдельных вождей, антагонизм их мнений и т.п. И буржуазные радикалы, и теоретик феодальной реакции Т. Карлейль, исповедовавшие культ «героев», равно как и иные представители идеалистических взглядов, искажали действительную картину, превознося мнимых героев, воспевая своих кумиров.
Разоблачению подобных кумиров, выявлению действительной роли личностей – идеологов, политических руководителей, вождей – основоположники марксизма уделяли в рассматриваемый период первостепенное внимание. При этом они подвергли уничтожающей критике и субъективистские концепции, приводящие, как правило, к волюнтаризму, и объективистские концепции, чреватые фатализмом. Ф. Энгельс в работе «Революция и контрреволюция в Германии», содержащей глубокий научный анализ событий 1848 – 1851 гг., называет суеверным взгляд, согласно которому причиной революции является злонамеренная деятельность нескольких лиц. Всякий раз, пишет Энгельс, когда наступают революционные потрясения, где бы они ни происходили, за ними всегда и всюду кроется известная общественная потребность [см. 1, т. 8, с. 6]. Причины и самих революционных выступлений, и их поражений следует искать «не в случайных побуждениях, достоинствах, недостатках, ошибках или предательских действиях некоторых вождей, а в общем социальном строе и в условиях жизни каждой из наций, испытавших потрясение» [там же].
В этой связи весьма показательна критика К. Марксом взглядов В. Гюго и П. Прудона в работе «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта». Гюго в своем памфлете «Наполеон маленький», подходя с субъективистских позиций к оценке бонапартистского переворота, пытался высмеять Луи Наполеона (о чем красноречиво говорит и само название памфлета), обнажить авантюристическую суть этого политического деятеля, усилиями многочисленных буржуазных писателей возведенного в ранг героя. Однако он приходит, как это ни парадоксально, не к развенчанию, а, вопреки собственным стремлениям, к возвеличиванию «маленького Наполеона».
Не оценив расстановку и соотношение классовых сил на данном этапе революции, не понимая факторов, обусловивших успех Луи Наполеона, не замечая, наконец, действительных сил, орудием и исполнителем которых выступил последний, Гюго по существу приписывает этому авантюристу целиком всю заслугу в осуществлении переворота: Луи Наполеон по собственной инициативе, силой исключительно собственной воли в один день (2 декабря) разгоняет Законодательное собрание, арестовывает депутатов, распускает Государственный совет, ликвидирует Верховный суд, захватывает Французский банк, расстреливает революционный Париж, терроризирует всю Францию… Игнорируя объективную обусловленность государственного переворота, изображая его, по словам Маркса, как гром среди ясного неба, Гюго приписывает Луи Наполеону «беспримерную во всемирной истории мощь личной инициативы» [1, т. 16, с. 375], не замечая при этом, что он «изображает эту личность великой вместо малой» [там же].
В отличие от Гюго Прудон стремится изобразить государственный переворот как объективно обусловленное, закономерное явление, как результат предшествующего исторического развития. Однако та же антинаучная позиция, только не в субъективистской (как у Гюго), а в объективистской ее разновидности приводит к тому, что «историческая конструкция государственного переворота незаметным образом превращается у него в историческую апологию героя этого переворота» [1, т. 16, с. 375].
Доказательство необходимости определенного явления служит для буржуазного объективизма средством его апологетики, проповедью необходимости примирения с самим явлением, приобретающим, таким образом, фатальный характер. Историческая необходимость выступает в качестве неизбежности, не зависящей от конкретных условий, но носящей характер абсолютной предопределенности. Такое понимание необходимости оправдывает любое действие и его исполнителя.
Отвергая субъективистское и объективистское истолкование роли личности в истории, основоположники марксизма отнюдь не занимают нигилистических позиций в этом вопросе, в чем их неоднократно пытались обвинять противники марксизма. Выявляя действительную роль исторических личностей, Маркс и Энгельс в первую очередь обнажают социальную обусловленность их деятельности, определяющую и их историческую значимость.
Основоположники марксизма убедительно показывают, что политические лидеры способны сыграть определенную роль не исключительно в силу их собственной всемирно-исторической инициативы, а лишь в том случае, если они выступают выразителями и защитниками интересов, потребностей, устремлений определенных социальных слоев. Именно позиция и сила класса (или его слабость) определяют соответственно значимость и силу его лидеров, их политическое лицо, характер их деятельности. Естественно поэтому, что только в условиях победы реакции возможно выдвижение на авансцену истории реакционных лидеров, различного рода авантюристов, демагогов и т.п., которые, являясь сами по себе ничтожествами, тем не менее в определенных условиях способны оказать существенное воздействие на развитие исторических событий.
Исследуя эти условия, Маркс убедительно показывает, в силу каких обстоятельств, каким именно образом столь ничтожная личность, столь посредственный и смешной персонаж, как Луи Наполеон, сыграл роль героя. Соотношение классовых сил на данном этапе революции, упрочение позиций ее врагов, контрреволюционность либеральной буржуазии, разочарование широких масс крестьянства в буржуазной республике, изолированность пролетариата, тот факт, что Наполеон явился олицетворением всех сил шедшей к победе контрреволюции и своего рода символом надежд, кумиром отсталых масс крестьянства, самой многочисленной социальной группы всей нации, – все эти объективные условия, независящие от воли Наполеона, обеспечили его успех.
Таким образом, не фатальная предопределенность и не личная инициатива, а объективные факторы обусловливают историческую роль личности, и важнейшими в ряду этих факторов являются классовая позиция политических деятелей, их партийная ориентация. При этом важно подчеркнуть, что классовая позиция отнюдь не идентична классовой принадлежности, социальному происхождению того или иного деятеля. Разумеется, и это обстоятельство, равно как и система воспитания, воспринятые им традиции и прочие атрибуты родственной ему социальной среды играют немаловажную роль как в формировании его мировоззрения, так и в выборе им классовых позиций. Однако классовая принадлежность может и не совпадать с классовыми позициями личности, способной в определенных условиях переходить на позиции иного класса. Было бы ошибочно думать, указывает, например, Маркс, что «все представители демократии – лавочники или поклонники лавочников. По своему образованию и индивидуальному положению они могут быть далеки от них, как небо от земли» [1, т. 8, с. 148]. Поэтому важнейшую роль в определении политического лица данного деятеля играет его фактическая классовая позиция, то, потребности и интересы каких социальных сил он выражает и отстаивает.
Первостепенная значимость объективных факторов в определении исторической роли личности вовсе не равнозначна отрицанию всякого значения личных качеств данного деятеля. Так, личные качества того же Луи Наполеона вполне соответствовали выпавшей на его долю миссии. Эти качества импонировали силам контрреволюции, идеалы и устремления Наполеона целиком соответствовали устремлениям контрреволюционной буржуазии, его мания величия полностью удовлетворяла предрассудкам отсталого крестьянства и само имя его было своего рода фетишем, предметом мистической веры. Навязчивая идея Наполеона – стать императором французов, которую он вынашивал на протяжении двух десятилетий, осуществилась потому, указывает Маркс, что «она совпадала с навязчивой идеей самого многочисленного класса французского общества» [1, т. 8, с. 208].
Таким образом, личные качества отдельных деятелей не могут быть сброшены со счета, они играют определенную, хотя и не решающую роль. При этом для лидеров отмирающих, контрреволюционных сил характерны отнюдь не качества действительно выдающихся исторических деятелей, а качества, отражающие состояние и роль самих реакционных классов, олицетворением которых выступают его лидеры. Это соответствие вообще характерно для соотношения «лидер – класс», ибо характер класса, его историческое место и роль определяют и политическую (а также нравственную и пр.) физиономию его лидеров. Замечательной иллюстрацией этих положений является сравнительная характеристика Лютера и Мюнцера, данная Энгельсом в работе «Крестьянская война в Германии», где нарисованы подлинные портреты этих исторических деятелей и вскрыты действительные причины, обусловившие их роль в истории.
Иллюстрируя эволюцию класса буржуазии, его превращение из революционного класса в контрреволюционную силу, Маркс показывает, как на смену действительно выдающимся историческим деятелям приходят эпигоны, авантюристы, жалкие псевдогерои: «Коссидьер вместо Дантона, Луи Блан вместо Робеспьера, Гора 1848 – 1851 гг. вместо Горы 1793 – 1795 гг., племянник вместо дяди» [1, т. 8, с. 119]. Победа реакции, носящая в конечном итоге лишь временный характер, выдвигает этих своего рода временных же героев, которые неизменно сходят с исторической сцены, предаются забвению, а зачастую, и проклятию потомками (а то и современниками), ибо они, не способные отразить действительные интересы и чаяния народа, пытаются противопоставить свою деятельность объективным законам исторического развития, затормозить, остановить, а то и повернуть вспять ход истории. Обреченные реакционные классы не способны в силу этого выдвинуть действительно выдающихся исторических деятелей, которых рождают только прогрессивные революционные силы; реакция плодит лишь так называемых маленьких великих людей, как их метко охарактеризовали Маркс и Энгельс. Неспособные понять действительный ход истории, выразить его объективные тенденции, они опираются на заблуждения и иллюзии, на предрассудки наиболее отсталых слоев общества, отражая все их недостатки в чертах собственной личности.
Однако эти общие, свойственные всем им черты вовсе не делают их абсолютно одинаковыми, безликими, не лишают их индивидуальности, играющей определенную роль в их собственных судьбах и в развитии исторических событий. Так, например, Ледрю-Роллен был типичным представителем мелкой буржуазии, но он, как отмечает Маркс, обладал несомненным интеллектуальным превосходством не только над рядовыми представителями этого класса, а отличался и от других многочисленных мелкобуржуазных идеологов. Однако при всем различии их положения и при всех индивидуальных различиях в каждом из них воплощалась классовая сущность мелкой буржуазии (как она воплотилась и в лидере французской мелкобуржуазной демократии Ледрю-Роллене), обусловливающая и образ их мышления, и характер их поведения.
Таким образом, материалистическое понимание истории включает признание роли личности в истории, способность выдающихся личностей оказывать значительное влияние на развитие общества. Однако подобное влияние возможно лишь в том случае, если идеалы и действия такой личности основываются на правильном понимании интересов и потребностей передового класса общества, являются выражением назревших исторических задач, соответствуют объективному ходу истории; в умении понять и выразить потребности исторического развития, определить пути их осуществления и состоит сила выдающихся личностей. В противном случае деятельность личности превращается в тормоз общественного развития, оказывается реакционной. Деятельность, противоречащая объективным законам развития, обречена в конечном итоге на провал, а личность, пытающаяся осуществлять такого рода деятельность, становится одиозной.
Вопрос о роли личности и народных масс в истории – это две неразрывные стороны одной и притом важнейшей проблемы теории общественного развития, впервые получившей научное решение в трудах Маркса и Энгельса. Уже в «Немецко-французском ежегоднике» (1844 г.) мы встречаем положение о народных массах как о решающей силе общественного прогресса; в «Святом семействе» (1844 г.) деятельность народа рассматривается как основное содержание исторического процесса; в «Немецкой идеологии» (1845 – 1846 гг.) содержится учение о классовой борьбе как движущей силе общественного развития; в первых зрелых произведениях марксизма – «Нищете философии» (1847 г.) и «Манифесте Коммунистической партии» (1847 – 1848 гг.) эти проблемы получают дальнейшее развитие. В работах 1848 – 1852 гг. Маркс и Энгельс исследовали проблему роли масс и личностей в истории, теоретически обобщая практические уроки европейских революций 1848 – 1849 гг. При этом они выявили объективную обусловленность действий масс в революции и их субъективную активность, диалектическую взаимосвязь между исторической деятельностью трудящихся масс и выдающихся личностей. Тем самым К. Маркс и Ф. Энгельс в эти годы внесли новый существенный вклад в развитие материалистического понимания истории.
Цитируемая литература
1. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2-е.
2. Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Изд. 5-е.
3. Ойзерман Т.И. Развитие марксистской теории на опыте революции 1848 г. М., 1955.
4. Плеханов Г.В. Сочинения, т. XIII. М. – Л., 1926.