Марксистская философия в XIX веке. Книга первая (От возникновения марксистской философии до ее развития в 50-х – 60 годах XIX века) — страница 9 из 14

Диалектико-материалистическое обоснование научного социализма и критика мелкобуржуазного утопизма

Критика мелкобуржуазного«истинного социализма»

Одна из важнейших особенностей процесса формирования марксизма состоит в его настойчивом размежевании со всякого рода попутчиками: сначала с буржуазным либерализмом, затем с мелкобуржуазной демократией, в том числе и мелкобуржуазным социализмом. Критика последнего – необходимое продолжение борьбы против буржуазной идеологии. Высоко оценивая революционный демократизм непролетарских трудящихся масс, Маркс и Энгельс считали своим долгом критиковать тех идеологов, которые, отражая консервативную сторону мелкого производителя, выступали против революционной борьбы пролетариата. Такими идеологами в Германии середины 40-х годов были так называемые истинные социалисты – К. Грюн, О. Люнинг, И. Вейдемейер, Г. Пютман и др. Они называли себя «истинными социалистами», так как противопоставляли свое учение «грубому», «необразованному», по их мнению, французскому и английскому утопическому социализму.

Как показали М.В. Серебряков и Е.П. Кандель, следует отличать «истинный социализм» от предшествовавшего ему и в свое время прогрессивного «философского коммунизма» отдельных утопистов. «Истинные социалисты» утверждали, что Германия не должна идти по английскому и французскому, т.е. капиталистическому, пути развития; они критиковали немецкую буржуазию за «насаждение» капиталистических отношений и апеллировали к феодальным правительствам, дабы последние воспрепятствовали росту пролетариата, пауперизма. В 1845 – 1847 гг. «истинный социализм» стал в Германии довольно популярным и влиятельным движением.

Маркс и Энгельс никогда не были сторонниками «истинного социализма» вопреки утверждениям Гейнцена и других противников зарождавшегося марксизма, зачислявших в один лагерь всех сторонников социализма тех лет. Правда, в 1844 – 1845 гг. они сотрудничали с некоторыми из «истинных социалистов», главным образом с М. Гессом, который первым среди младогегельянцев стал пропагандировать идеи утопического социализма. Поскольку Маркс и Энгельс стремились связать французские социалистические идеи с важнейшими достижениями немецкой классической философии и английской политической экономии, постольку они сначала поддерживали Гесса. Но Гесс остался на позициях идеализма, в то время как Маркс и Энгельс стали творцами диалектического материализма и научного коммунизма. Расхождения, определившиеся уже в «Немецко-французском ежегоднике», еще более углубились в последующие годы.

Маркс и Энгельс уже в 1845 г. пришли к выводу относительно необходимости решительного размежевания с «истинными социалистами». Письма из Германии, которые Маркс получал в Брюсселе, свидетельствовали о том, что эти мелкобуржуазные идеологи наносят серьезный ущерб пропаганде коммунистических идей. Сообщения из Германии, поступавшие в «Коммунистический корреспондентский комитет», давали яркое представление об активной организационной деятельности «истинных социалистов». Что же касается их теоретической деятельности, то ее суть была Марксу и Энгельсу совершенно ясна. Наметив после выхода в свет «Святого семейства» подготовку новой совместной книги – «Немецкой идеологии», они решили посвятить второй том этой работы критике «истинного социализма». «Немецкая идеология», правда, в то время не увидела света, но ее содержание, по-видимому, частично стало известно. Издатели отказались ее печатать в основном потому, что в ней содержалась критика «истинного социализма». В рукописи осталась статья Энгельса «Истинные социалисты», излагающая основные положения второго тома «Немецкой идеологии».

В конце 1845 г. Энгельс подготовил к изданию на немецком языке эксцерпт из сочинений Фурье, дав ему название «Отрывок из Фурье о торговле», который он опубликовал в 1846 г. в ежегоднике «Deutsches Bürgerbuch». Введение и заключение к этому отрывку, написанное Энгельсом, представляет собой первое публичное выступление марксизма против «истинного социализма».

Энгельс противопоставляет Фурье представителям немецкого «истинного социализма». Особенно высоко оценивает Энгельс критику капитализма со стороны Фурье, правильно отмечая наиболее рациональное в учении французского утопического социализма начала XIX в. Между тем немецкие «истинные социалисты» отбрасывали именно эту важнейшую сторону учения Фурье – критику капиталистического общественного строя, заменяя ее общими философскими и к тому же напыщенными рассуждениями о человеческой природе, из которой-де вытекает необходимость социалистического переустройства общества.

Конечно, критика немецкого «истинного социализма» еще не означала критики утопического социализма в целом. Напротив, Энгельс, как мы уже подчеркнули, противопоставляет немецким мелкобуржуазным социалистам Фурье и других патриархов утопического социализма. Такое противопоставление вполне обоснованно. Тем не менее некоторые аргументы Энгельса против «истинных социалистов» применимы и к классикам утопического социализма, которые также считали свое учение беспартийным, выводили необходимость социалистического преобразования из требований внеисторической справедливости и т.д. «Истинный социализм» в сущности был карикатурой на утопический социализм его великих предшественников и в искаженном виде воспроизводил органические пороки утопического социализма как течения в целом.

Одним из главных недостатков утопического социализма было, как известно, отрицание политической борьбы. Между тем к середине XIX в. в условиях Западной Европы, где либеральная буржуазия уже начала превращаться в контрреволюционную силу, борьба за доведение до конца буржуазно-демократических преобразований все более становилась делом революционного пролетариата. Рабочий класс становится не только главной, но и ведущей силой в борьбе за демократию, которая обнаруживает тенденцию к перерастанию в борьбу за социализм. Поэтому Энгельс говорит: «Демократия в наши дни – это коммунизм… Демократия стала пролетарским принципом, принципом масс… Подсчитывая боевые силы коммунизма, можно спокойно причислить к ним демократически настроенные массы» [1, т. 2, с. 589]. Утопические социалисты не поняли значения пролетарской борьбы за демократию для решения социалистической задачи уничтожения капиталистического строя. Энгельс подвергает критике это фундаментальное заблуждение домарксовского социализма, в значительной мере определившее его сектантский характер.

Научный коммунизм принципиально разграничивает борьбу за социализм и борьбу за демократию. Однако, не останавливаясь на этом, он вскрывает существующую между ними связь. И то и другое (и разграничение, и соединение борьбы за демократию с борьбой за социализм) невозможно вне материалистического понимания истории, вне диалектического анализа единства, взаимопревращения этих процессов. В статьях Энгельса «Положение в Германии» и «Празднество наций в Лондоне» уже раскрывается эта реальная диалектика классовой борьбы и делаются правильные выводы о задачах освободительного движения рабочего класса.

В 1847 г. Маркс опубликовал «Заметку против Карла Грюна», а Энгельс – статью «Немецкий социализм в стихах и прозе». Основоположники марксизма хорошо видят основные пороки французского и английского утопического социализма. Но для них совершенно неприемлема та критика этих учений, которой занимались немецкие «истинные социалисты», ибо последние, будучи мелкобуржуазными идеологами, выхолащивали реальное содержание этих учений, выдавая их за внеклассовые общечеловеческие принципы, вместо того чтобы обогащать их научным исследованием экономических отношений и борьбы классов.

Ярким примером спекулятивной обработки теорий французских и английских социалистов и коммунистов является утверждение «истинных социалистов», что их учение представляет собой единство социализма и коммунизма, якобы искусственно оторванных друг от друга их французскими и английскими предшественниками. Между тем «истинные социалисты» исходили всего лишь из гегелевской триады, называли социализм и коммунизм тезисом и антитезисом и объявляли свое учение отрицанием отрицания, преодолевающим «крайности». Суть «синтеза» сводилась в общем к пересказу гегелевского и фейербаховского учений об отчуждении. Как показывает Маркс в своем анализе книги Грюна «Социальное движение во Франции и Бельгии», этот лидер мелкобуржуазного социализма был непоколебимо убежден в непогрешимости Фейербаха и преисполнен веры в то, что «Человек», или «чистый, истинный человек», есть конечная цель всемирной истории, что религия, деньги, наемный труд – все это отчуждения человеческой сущности, которая есть мера всех вещей, и т.д. и т.п. Социализм, трактуемый как преодоление неизвестно из чего возникшего отчуждения вообще, провозглашался надклассовой истиной, выражением субстанциальной природы человека, которую наконец-то постигла немецкая философия. Человек-де представляет собой нечто единичное, основу которого составляет общее – род, человечество. Социализм с этой точки зрения есть восстановление нарушенного единства между категориями общего и единичного. Высмеивая эти идеалистические фразы, Маркс и Энгельс разъясняют, что такая критика капитализма носит довольно добродушный характер, а бесцельная возня с категориями отдельного и всеобщего, представляемая как «истинная форма разрешения общественных вопросов», есть на деле лишь отражение отсталости немецких общественных отношений.

В конечном итоге «истинный социализм» подменял действительную критику капиталистических отношений слезливой проповедью всеобщего братства и чувствительными сетованиями по поводу страдающего человечества. «Он проповедовал евангелие человека, истинного человека, истинного, настоящего человека, истинного, настоящего, живого человека, – он проповедовал изо всех сил, но силы-то у него были не очень велики» [1, т. 3, с. 546 – 547], – саркастически замечает Энгельс.

«Истинные социалисты» были напуганы ростом пролетарского движения во Франции и Англии. Они даже пытались доказать, что социализм никоим образом не связан с пролетариатом. Пролетарии – это мол люди, у которых ничего нет, носители же «истинного социализма» – духовные аристократы-интеллигенты. В отличие от утопистов начала века, которые не видели связи социалистических и коммунистических учений с рабочим движением, «истинные социалисты» пытались отрицать этот уже обнаружившийся исторический факт, который отмечали и некоторые реакционные теоретики: например, Л. Штейн в своей получившей широкую известность книге «Социализм и коммунизм в современной Франции» (1842). В эпоху, когда антагонистические противоречия между пролетариатом и буржуазией все более выступали на поверхность, «истинные социалисты», стремясь погасить разгоравшуюся борьбу классов, призывали капиталистических магнатов стать социалистическими благодетелями, а рабочих – отказаться от политической борьбы, а тем более от революции.

Требование «истинного социализма» перестроить общество согласно человеческой природе прямо почерпнуто, как показывает Маркс, из учения Фейербаха, который утверждал, что в человеке природа созерцает самое себя, любит самое себя и т.д. Социализм истолковывался как преодоление раздвоения между человеком и природой, отчуждения человека от природы и т.п. В этой связи Маркс и Энгельс говорят: «Человек обладает самосознанием – таков первый отмечаемый факт. Инстинкты и силы отдельных существ природы превращаются в инстинкты и силы „Природы“, которые, разумеется, в разрозненном виде „проявляются“ в этих отдельных существах. Эта мистификация была необходима, чтобы сфабриковать затем соединение этих инстинктов и сил „Природы“ в человеческом самосознании. Само собой разумеется, что тем самым самосознание человека превращается в самосознание природы, обретающееся в нём. Далее эта мистификация якобы вновь упраздняется тем, что человек берёт реванш у природы; в отместку за то, что природа находит в нём своё самосознание, он ищет теперь в ней своё самосознание; при этой процедуре он, конечно, находит в ней лишь то, что сам же вложил в неё путём вышеописанной мистификации» [1, т. 3, с. 476 – 477]. Это важное критическое замечание полностью выявляет несостоятельность фейербаховского антропологизма и служит бесспорным свидетельством его окончательного преодоления. Таким образом, если в 1844 – 1845 гг. Маркс и Энгельс преувеличенно оценивали значение философии Фейербаха для развития социалистического учения, то критика «истинных социалистов», являющаяся в известной мере и самокритикой, показывает, что с этим преувеличением покончено.

Разрабатывая основные положения научной социалистической идеологии, Маркс и Энгельс подчеркивают ее интернациональный характер. Со свойственной им революционной страстностью и непримиримостью они отмечают националистические утверждения «истинных социалистов», будто немцы стоят выше других народов. Маркс и Энгельс разоблачают мессианские претензии «истинных социалистов». Если спекулятивная философия, как доказал уже Фейербах, есть в конечном счете рациональная теология, то ее глашатаи, подобно религиозным проповедникам, возвещающим приближение царства Христова, также выступают в роли божественных избранников, за которыми обязана следовать послушная паства. Для этих идеалистов всякое социальное движение начинается с появления на исторической арене некоего мессии, изрекающего окончательную истину в последней инстанции. Как и младогегельянцы, «истинные социалисты» считали себя творцами мировой истории. Народные массы представлялись им скорее объектом, чем субъектом исторического процесса.

Буржуазные критики марксизма, умалчивая о борьбе его основоположников против мессианских претензий младогегельянцев, Вейтлинга, «истинных социалистов», нередко уподобляют Маркса и Энгельса тем самым пророкам мелкобуржуазного социализма, которых они беспощадно осмеивали. Между тем Маркс и Энгельс, разрабатывая материалистическое понимание истории, неоднократно разъясняли, что научный социализм в отличие от утопического принципиально несовместим с какой бы то ни было абсолютизацией роли личности в истории. Основное положение марксизма об исторической роли рабочего класса есть принципиальное отрицание антинаучного реакционного противопоставления выдающейся исторической личности массам.

Дискредитируя борьбу за демократию, «истинные социалисты» тем самым, как указывал Маркс в одной из статей, играли на-руку феодально-романтической реакции. В борьбе против «истинного социализма» Маркс и Энгельс раскрывают значение буржуазно-демократических преобразований для пролетарской борьбы за социализм, доказывая, что буржуазная революция, утверждение политического господства буржуазии создают необходимые условия для революционного движения рабочего класса, которое увенчается свержением господства капитала. Таким образом, не ограничиваясь критикой мелкобуржуазного социализма, основоположники марксизма разрабатывают материалистическое понимание истории, учение о материальных предпосылках социализма, социалистической природе пролетариата, борьбе классов и социалистической революции. Они доказывают, что Германия достигнет социализма не каким-то особым, исключающим капиталистическое развитие путем, а благодаря освободительному движению рабочего класса. Что касается христианских проповедей, то Маркс разоблачает их реакционную социальную сущность не как фейербахианец, а как пролетарский революционер.

Сегодня, когда псевдокритика капитализма, романтический антикапитализм и квазисоциалистическая фразеология стали характерным признаком многих буржуазных (в том числе антикоммунистических) учений, работы Маркса и Энгельса, разоблачающие немецкий мелкобуржуазный социализм, приобретают в высшей степени актуальное значение.

«Истинные социалисты» отвергали необходимость пролетарской борьбы за демократию, современные правые социалисты объявляют диктатуру монополистического капитала государством «всеобщего благоденствия». Так же как и мелкобуржуазные социалисты середины прошлого века, нынешние правые социалисты утверждают, что построение бесклассового общества возможно лишь путем примирения противоположных классов, что движущую силу социалистического развития образует якобы независимое от классовой борьбы и экономических условий чувство справедливости, стремление осуществить всеобщий человеческий идеал и т.д. И при этом они заявляют, что их учение в отличие от якобы устаревшего марксизма исходит из исторического опыта XX столетия!

1. Сущность материалистической диалектики как метода исследования социальных процессов. «Нищета философии»

Критика Марксомэкономической утопии Прудона

Новый шаг вперед в обосновании научного коммунизма представляет собой выступление Маркса против учения П. Прудона. Если критика «истинных социалистов» была направлена прежде всего против спекулятивно-идеалистического истолкования социализма, то критика прудонизма не только развенчивала идеализм, но и опровергала ложную экономическую концепцию мелкобуржуазного социализма.

Маркс, как уже отмечалось, в общем положительно оценил раннюю работу Прудона «Что такое собственность?». В 1844 – 1845 гг., находясь в Париже, Маркс общался с Прудоном и старался направить его на путь революционной борьбы с капитализмом. Но Прудон эволюционировал вправо, сближаясь с «истинными социалистами», через которых он приобщился к гегелевской философии. Попытка Маркса привлечь Прудона в «Коммунистический корреспондентский комитет» также не увенчалась успехом.

В 1846 г. Прудон опубликовал новую книгу – «Система экономических противоречий, или Философия нищеты». В ней он выступил против коммунизма, рабочего движения и политической борьбы вообще. Проповедуя мирное преобразование капитализма в общество независимых друг от друга мелких производителей, обменивающихся своими изделиями в соответствии с количеством затраченного на них труда, Прудон утверждал, что такое общество сделает излишней государственную власть. Существование государства он объяснял не борьбой противоположных классов, а наличием общенациональной организации производства, необходимость которой он решительно отрицал. В новой своей книге Прудон довел до предела метафизическое противопоставление частной собственности мелкого производителя и капиталистической частной собственности. Последнюю он считал извращением человеческой природы, первую – ее атрибутом.

Прудонистская мелкобуржуазная критика капитализма представляла серьезную опасность для тогдашнего рабочего движения, в котором были очень сильны мелкобуржуазные иллюзии и надежды на всякого рода панацеи, прожекты, в изобилии изобретавшиеся доктринерами-утопистами. Маркс сразу же после опубликования книги Прудона осознает необходимость борьбы с этой псевдосоциалистической идеологией. В письме к П.В. Анненкову от 28 декабря 1846 г. Маркс характеризует Прудона как идеолога мелкой буржуазии, который находится в двойственном положении: он «ослеплен великолепием крупной буржуазии и сочувствует страданиям народа. Он в одно и то же время и буржуа и народ. В глубине души он гордится тем, что он беспристрастен, что он нашел истинное равновесие, которое имеет претензию отличаться от золотой середины. Такой мелкий буржуа обожествляет противоречие, потому что противоречие есть основа его существа» [1, т. 27, с. 411 – 412].

Прудон, как показывает Маркс, не отвергает по существу ни частной собственности, ни конкуренции, ни других устоев капитализма. Во всем этом он метафизически стремится выявить как рядоположенные и хорошее, и плохое, «преодолеть» исключением плохого и сохранением хорошего противоречие между этими противоположностями и таким образом предложить рецепт «усовершенствования» капитализма.

Маркс обнажает философскую основу мелкобуржуазных воззрений Прудона – идеализм гегельянского толка. Прудон не считает категории буржуазной политической экономии абстракциями, отображающими исторически преходящие экономические отношения; напротив, экономические отношения рассматриваются им как воплощение категорий, от века существующих в безличном разуме человечества. На одной стороне у Прудона находятся вечные идеи, категории чистого разума, а на другой – практическая деятельность людей, реализующая эти категории. Он обвиняет буржуазию лишь в извращении ею «вечных» принципов собственности, конкуренции и т.д. Утверждая, что между идеями и практической деятельностью людей существует противоречие, он предлагает проект его преодоления. Не говоря прямо, что буржуазное общество является воплощением вечных принципов разума, Прудон делает это косвенно, освящая как вечные и неизменные категории буржуазной политической экономии. «Таким образом, он не выходит за пределы буржуазного горизонта» [1, т. 27, с. 409].

Общественные отношения оказываются у Прудона независимыми от производительных сил; по его мнению, они обусловлены лишь уровнем человеческого разумения, степенью постижения вечных экономических категорий. Он не может понять, что производство есть производство не одних лишь вещей, но и общественных отношений вместе с соответствующими им экономическими категориями. Прудон полагает поэтому, что разрешение социальных противоречий – дело мышления, науки, между тем как эти противоречия порождены материальной жизнью и только в ней самой могут найти свое действительное разрешение. «Итак, – иронически замечает Маркс, – историю делают ученые, люди, способные похитить у бога его сокровенную мысль. А простой народ должен лишь применять на практике их откровения» [там же, с. 410]. Не удивительно поэтому, что Прудон – противник политической борьбы, которую он считал возможным заменить непосредственным осуществлением разработанной им реформы.

Письмо Маркса к Анненкову – замечательный набросок первого произведения зрелого марксизма – «Нищеты философии», в котором Маркс разоблачил «философию нищеты» Прудона как мелкобуржуазную утопию, уводящую трудящихся в сторону от классовой борьбы. Маркс противопоставил идеалистическим политико-экономическим конструкциям Прудона диалектико-материалистическое мировоззрение как основу теоретического анализа экономических отношений. Книга Маркса вышла в свет в начале июля 1847 г. на французском языке и сыграла большую роль в борьбе против прудонизма и мелкобуржуазной идеологии вообще.

Маркс прежде всего подвергает критике прудоновскую трактовку товарного обмена: продукты труда становятся товарами по взаимному соглашению людей, обладающих от природы многообразными потребностями, для удовлетворения которых они производят различные предметы. Отсюда следует, что обмен товаров (а следовательно, и стоимость), по Прудону, – не исторически преходящая форма общественного производства, а осуществление вечных принципов человеческого разума.

В противоположность Прудону Маркс доказывает, что обмен товаров, так же как и многообразие потребностей общественного индивида, может быть правильно понят лишь исторически. Было время, когда производители обменивались только излишками своего производства. При капитализме же все, даже то, что всегда считалось неотчуждаемым, стало предметом купли-продажи. «Это – время, когда даже то, что дотоле передавалось, но никогда не обменивалось, дарилось, но никогда не продавалось, приобреталось, но никогда не покупалось, – добродетель, любовь, убеждение, знание, совесть и т.д., – когда все, наконец, стало предметом торговли. Это – время всеобщей коррупции, всеобщей продажности, или, выражаясь терминами политической экономии, время, когда всякая вещь, духовная или физическая, сделавшись меновой стоимостью, выносится на рынок, чтобы найти оценку, наиболее соответствующую ее истинной стоимости» [1, т. 4, с. 73 – 74]. Человеческий труд (Маркс еще не сформулировал понятия «рабочая сила») также становится товаром. Прудон не придает существенного значения этому факту и, следовательно, также тому, что в возникновении пролетариата находят свое развернутое выражение антагонистические противоречия, внутренне присущие товарному хозяйству и развивающиеся вместе с ним. Согласно метафизической прудоновской схеме, разделение труда и обмен товаров существуют для удобства производителя: он ведь не обладает возможностью производить все необходимые ему продукты. Вот почему производители, если верить Прудону, «договорились» друг с другом относительно разделения труда и взаимного обмена своими изделиями. Прудон игнорирует классовые противоположности, так как для него производство товаров есть нечто само собой разумеющееся, естественное, нечто во всех смыслах благотворное. Между тем «без антагонизма нет прогресса. Таков закон, которому цивилизация подчинялась до наших дней» [1, т. 4, с. 90].

Та же неспособность увидеть внутренне присущие товарному производству противоречия проявляется в утверждении Прудона, что сумма создаваемых трудом стоимостей равна сумме доходов производителей, в силу чего производители могут выкупить все созданные ими товары. Прудон, следовательно, не понимает, что заработная плата рабочих представляет собой стоимость средств, необходимых для воспроизводства рабочей силы, а не стоимость всех произведенных рабочими товаров. Тот факт, что рабочий получает меньше, чем он производит, вытекает из природы товарно-капиталистического производства, необходимой предпосылкой которого является существование рабочих, лишенных средств производства. Это не зависит ни от воли рабочих, ни от воли капиталистов.

Конечно, Прудон не может не видеть, что в обществе, где господствует обмен товаров, производители влачат нищенское существование. Но нищета, по его мнению, не имеет никакого отношения к закону стоимости. Источник нищеты, утверждает Прудон, – неразумное применение закона стоимости, извращение этого принципа разума. Что же необходимо сделать для восстановления подлинного закона стоимости, обеспечивающего, согласно Прудону, справедливое распределение предметов потребления соответственно количеству рабочего времени, затраченного каждым производителем на их производство? Необходимо установить правильное соотношение между меновой стоимостью товара и его полезностью.

Прудон утверждает, что им открыто противоречие между меновой и потребительной стоимостью. Как показывает Маркс, это противоречие задолго до Прудона отмечали Сисмонди, Лодердель и другие экономисты. Прудон же исказил действительное отношение между этими противоположностями, так как он отождествил меновую стоимость с редкостью, а потребительную – с изобилием. В конечном счете он поставил знак равенства между потребительной стоимостью и спросом. Провозгласив своей задачей примирение спроса и предложения, Прудон объявил, что ее решение зависит от человеческой воли, ибо «именно свободная воля человека и вызывает противоположность между потребительной стоимостью и меновой стоимостью» [1, т. 4, с. 79]. Свободная воля и должна разрешить это противоречие путем установления истинной, справедливой, или «конституированной», стоимости. Последняя сводится к количеству рабочего времени, затраченного на производство данного товара. И если каждый ремесленник получит возможность на продукт своего, к примеру, десятичасового труда приобрести любой продукт, заключающий в себе то же количество труда, то противоречие между меновой и потребительной стоимостью будет разрешено.

Попытка Прудона «исправить» действие закона стоимости свидетельствует о том, что он упрощенно, с точки зрения ремесленника, представляет себе его функционирование. Изобретенная Прудоном «конституированная» стоимость есть лишь утопическое истолкование теории стоимости, разработанной Д. Рикардо. «Рикардо, – замечает Маркс, – показывает нам действительное движение буржуазного производства – движение, конституирующее стоимость. Г-н Прудон, отвлекаясь от этого действительного движения, „бьется“ над изобретением новых способов устроения мира по новой будто бы формуле, представляющей лишь теоретическое выражение реально существующего движения, так хорошо изображенного у Рикардо» [1, т. 4, с. 85]. Прудон, следовательно, не высказывает никакой новой идеи. Он лишь пытается по-новому интерпретировать идеи Рикардо, выдавая за «„революционную теорию будущего“ тó, что Рикардо научно изложил как теорию современного общества, общества буржуазного» [там же, с. 83].

Ленин, высоко оценивая критику Марксом экономической утопии Прудона, подчеркивал оппортунистический смысл «конституированной стоимости» Прудона: «Не уничтожить капитализм и его основу – товарное производство, а очистить эту основу от злоупотреблений, от наростов и т.п.; не уничтожить обмен и меновую стоимость, а, наоборот, „конституировать“ ее, сделать ее всеобщей, абсолютной, „справедливой“, лишенной колебаний, кризисов, злоупотреблений – вот идея Прудона» [3, т. 24, с. 131].

Таким образом, теория «конституированной стоимости» – псевдонаучное экономическое обоснование мелкобуржуазного социализма. Сопоставляя учение Прудона с классической политической экономией, Маркс отмечает, что А. Смит и Д. Рикардо могут быть названы фаталистами, так как нищета, порождаемая капитализмом, представляется им неизбежной. Эта концепция соответствует периоду утверждения капитализма. Когда же в ходе капиталистического развития антагонизм между трудом и капиталом выступает на первый план, появляются экономисты-романтики, затем экономисты-гуманисты, оплакивающие бедствия пролетариев, рекомендующие им быть умеренными, поменьше производить детей и т.д. Наконец, экономисты-филантропы, совершенствуя аргументацию своих предшественников, отрицают неизбежность антагонизма, свойственного капиталистическому способу производства. Филантропы хотят сохранить капиталистические отношения и устранить присущие им антагонистические противоречия. Все эти экономисты, несмотря на разногласия между ними, убеждены в вечности капиталистического способа производства и являются идеологами буржуазии.

В отличие от экономистов (Маркс имеет в виду буржуазных экономистов) социалисты и коммунисты – выразители интересов пролетариата на разных этапах его исторического развития. «Пока пролетариат не настолько еще развит, чтобы конституироваться как класс, пока самая борьба пролетариата с буржуазией не имеет еще, следовательно, политического характера и пока производительные силы еще не до такой степени развились в недрах самой буржуазии, чтобы можно было обнаружить материальные условия, необходимые для освобождения пролетариата и для построения нового общества, – до тех пор эти теоретики являются лишь утопистами, которые, чтобы помочь нуждам угнетенных классов, придумывают различные системы и стремятся найти некую возрождающую науку» [1, т. 4, с. 146].

К какой из этих двух групп примыкает Прудон? Ни к той, ни к другой, так как он критикует и экономистов, и утопических социалистов. Экономисты, по его мнению, видят лишь хорошую сторону капитализма, социалисты – только плохую. Претендуя на синтез противоположных теорий, Прудон повторяет ошибки каждой из них. «Он хочет парить над буржуа и пролетариями, как муж науки, но оказывается лишь мелким буржуа, постоянно колеблющимся между капиталом и трудом, между политической экономией и коммунизмом» [1, т. 4, с. 147]. Это стремление занять промежуточную позицию делает Прудона доктринерским реформистом, наука же, порожденная историческим движением масс и активно в нем участвующая, свободна от доктринерства и революционна. Так Маркс обосновывает единство революционной практики и социалистической теории.

Критика метода Прудона

Прудон, говорит Маркс, выступает в роли экономиста среди философов и в роли философа среди экономистов. Философская система резюмируется в ее методе. Метод Прудона – вульгаризированная гегелевская диалектика. Этот вопрос подробно разобран, например, в книге Т.И. Ойзермана «Формирование философии марксизма» (2-е изд. М., 1974. – См.: часть вторая).

Вслед за Гегелем Прудон вообще рассматривал категории как основу, прообраз эмпирически наблюдаемых явлений. Каково отношение экономических категорий к экономическим явлениям? Прудон идеалистически отвечает на этот вопрос, представляющий собой в сущности приложение основного философского вопроса, истолковывая экономические отношения как производное от экономических категорий их воплощение. Прудон пытается вывести одну категорию из другой; он строит систему экономических категорий, полагая, что тем самым раскрывает истинную структуру хозяйственной жизни общества. Располагая категории в определенной последовательности, он характеризует ее как «последовательность идей в разуме», в соответствии с которой надлежит реорганизовать экономические отношения. Прудон не понимает, что эти категории являются категориями капиталистической экономики, в силу чего они не могут быть непосредственно применены к другим типам экономических отношений. Историческое развитие превращается у него в процесс обнаружения и осуществления вечных и неизменных идей, а исторические коллизии объясняются несоответствием между идеальным предустановлением и земным осуществлением. Всемирная история приобретает телеологический характер. Ее первым основоположением провозглашается понятие социального гения, вполне аналогичное гегелевскому абсолютному духу. История интерпретируется им как искание социальным гением абсолютной истины (или абсолютной справедливости) и путей ее осуществления. Развития в собственном смысле слова Прудон не признает: «В цивилизации, как и во вселенной, все существует, все действует от века… Так же обстоит дело и со всей социальной экономией» [1, т. 4, с. 138]. Таким образом, Прудон полностью принимает идеалистические посылки гегелевской диалектики, и прежде всего представление об абсолютном разуме, из которого должна быть логически выведена эмпирическая действительность.

Идеалистический характер гегелевской диалектики Маркс подверг критике уже в 1843 и особенно в 1845 гг. Поэтому в «Нищете философии» он ограничивается итоговыми критическими замечаниями по этому вопросу. Гегелю, разъясняет Маркс, поскольку он начинает с представления о чистом мышлении, разуме, якобы содержащем в себе всю реальность, не остается ничего другого, кроме как противопоставлять разум самому себе. Гегелевский абсолютный метод есть абстракция движения, или движение в абстрактном виде, т.е. оторванное от предметов чисто логическое движение, или движение чистого разума. «В чем состоит движение чистого разума? В том, что он полагает себя, противополагает себя самому себе и сочетается с самим собой, в том, что он формулирует себя как тезис, антитезис и синтез, или еще в том, что он себя утверждает, себя отрицает и отрицает свое отрицание» [1, т. 4, с. 131].

Марксова критика идеалистического метода Гегеля нередко интерпретируется в буржуазной литературе как критика диалектики вообще. Между тем в «Нищете философии» Маркс противопоставляет идеалистической диалектике материалистическую диалектику. Прав был Г.В. Плеханов: «Победа Маркса над Прудоном в этом споре была победой человека, умевшего мыслить диалектически, над человеком, не сумевшим выяснить себе природу диалектики, но пытавшимся применить ее метод к анализу капиталистического общества» [13, с. 147]. Критикуя шаблоны гегелевской триады, Маркс ни в малейшей мере не подвергает сомнению значение диалектической концепции развития, в том числе и закона отрицания. «Ни в одной области не может происходить развитие, – подчеркивает он, – не отрицающее своих прежних форм существования» [1, т. 4, с. 297].

В противоположность Прудону, вносящему элементы субъективизма в интерпретацию диалектики, Маркс раскрывает объективность диалектики как метода, суть которого заключается не просто в рассуждении, комбинировании понятий, а в исследований действительных противоречий объективного развития. Отвергая идеалистическую абсолютизацию логического процесса, которая завершается сведением всех явлений к логическим категориям, к «абсолютной идее», Маркс дает классический анализ структуры диалектического противоречия. Противоречие есть внутреннее содержание процессов, воспроизводимых мышлением, а не имманентное самораздвоение мысли на неподвижные положительное и отрицательное, «да» и «нет». При этом спекулятивный философ совершает ложный шаг, одновременно иррационализирующий диалектику и лишающий ее стимула к дальнейшему движению. У спекулятивного метафизика «„да“ превращается в „нет“, „нет“ превращается в „да“, „да“ становится одновременно и „да“ и „нет“, „нет“ становится одновременно и „нет“ и „да“. Таким путем противоположности взаимно уравновешиваются, нейтрализуют и парализуют друг друга» [там же, с. 132].

На основе критики прудоновской спекулятивности и буквального отождествления противоположностей Маркс дает блестящие образцы диалектического анализа категорий политической экономии. Экономические категории не являются ни вечными, ни неизменными; они не предшествуют общественным отношениям и, будучи их теоретическим выражением, столь же преходящи, как сами эти отношения. В этом прежде всего и состоит реальная диалектика понятий, мышления, обусловленная объективной диалектикой материальной действительности. Прудон не понял объективности противоречий, их роли в качестве внутреннего, независимого от субъекта, источника развития. Противоречие, с его точки зрения, существует лишь между идеями и их практической, несовершенной реализацией. «Из того, что история и фикция г-на Прудона противоречат друг другу на каждом шагу, он заключает о существовании противоречия. Но если противоречие и существует, то лишь между его навязчивой идеей и действительным движением» [1, т. 4, с. 141].

Порочность прудоновского понимания диалектики не исчерпывается сведéнием реального процесса развития к логическому движению мысли (в этом отношении Прудон в целом следовал за Гегелем), а также взаимопримирением сторон противоречия (здесь он вульгаризировал Гегеля). Еще более вульгаризация гегелевской диалектики проявляется в толковании Прудоном важнейшей диалектической проблемы – проблемы синтеза. По Прудону, как уже было отмечено, каждая категория имеет две стороны – хорошую и дурную, из чего-де и проистекает противоречие. Для разрешения последнего, т.е. для «синтеза», нужно лишь устранить дурную сторону, что становится возможным не в силу развития противоречия, а благодаря присоединению к одной категории другой категории, которая служит противовесом ее дурной стороне. О реальной взаимообусловленности взаимоисключающих противоположностей, о борьбе противоположностей и действительной роли различных сторон противоречия в процессе развития Прудон не имел никакого представления. Вот почему Маркс говорит, что из диалектики Гегеля он заимствовал лишь ее язык. А сводя диалектическое движение к догматическому различению хорошего и дурного, Прудон лишил его объективного содержания и направленности. В этом отношении он оказался далеко позади Гегеля, диалектика которого при всей своей спекулятивности не имела ничего общего с субъективистским морализированием, к которому Гегель относился с презрением. Прудоновская же псевдодиалектика «уже не представляет собой движения абсолютного разума. От диалектики ничего не остается, и на ее месте оказывается в лучшем случае чистейшая мораль» [1, т. 4, с. 137][24].

Прудон не понимал, что в реальных противоречиях капиталистического общества нельзя уничтожить одну, «дурную», сторону, сохранив другую, «хорошую». К тому же как метафизик он не видел не только взаимообусловленности «хороших» и «дурных» сторон капитализма, но и того, что именно «дурная» сторона, как это было разъяснено еще в «Святом семействе», оказывается революционизирующей общественной силой. Развивая эту мысль в «Нищете философии», Маркс пишет: «Сосуществование двух взаимно-противоречащих сторон, их борьба и их слияние в новую категорию составляют сущность диалектического движения. Тот, кто ставит себе задачу устранения дурной стороны, уже одним этим сразу кладет конец диалектическому движению» [1, т. 4, с. 136].

Прудон рассуждает о конечной цели всемирной истории – абсолютной справедливости, или равенстве, к которой сознательно или неосознанно направлены усилия людей всех времен. Понятие равенства становится внеисторическим эталоном. «Отныне хорошей стороной каждого экономического отношения оказывается та, которая утверждает равенство, дурной – та, которая его отрицает и утверждает неравенство. Всякая новая категория есть гипотеза социального гения, имеющая целью устранение неравенства, порожденного предыдущей гипотезой. Словом, равенство есть изначальное намерение, мистическая тенденция, провиденциальная цель, которую социальный гений никогда не теряет из виду, вертясь в кругу экономических противоречий» [там же, с. 141].

Свое исследование «экономических эволюций» Прудон начинает с рассмотрения разделения труда. Он не анализирует его конкретно-исторических форм, его развития; он просто провозглашает, что разделение труда имеет и хорошую, и плохую стороны. Хорошо в нем то, что оно есть способ осуществления равенства условий труда; плохо то, что оно усиливает нищету, превращает труд в однообразную, непривлекательную деятельность. Задача заключается в том, чтобы найти такое экономическое отношение, которое устранило бы вредные стороны разделения труда, сохранив при этом его благодетельные последствия. И Прудон утверждает, что такое экономическое отношение им открыто. Это – машины, фабрика.

Маркс прежде всего разъясняет, что машина в отличие от капиталистической фабричной системы не есть экономическое отношение. Одно дело машина, другое – ее социальное применение. Машина производит последовательный ряд операций, которые при ручном, мануфактурном, производстве были делом разных рабочих. Это дает основание Прудону считать машину логической антитезой разделения труда. Однако он упускает из виду, что на базе капиталистической фабричной системы развиваются новые формы разделения труда.

Фабричная система, заменяя мануфактурное разделение труда, разлагает производственный процесс на его составные части, порождая новые формы разделения труда. Машины на капиталистической фабрике упрощают функции рабочего, обедняют его труд. Прудон, не сумев разобраться в действительном отношении между машинным производством, капиталистической фабричной системой и разделением труда, оказался, естественно, еще менее способным понять, как развитие крупной промышленности создает материальные предпосылки для уничтожения порабощающих человека форм разделения труда, существующих в антагонистическом обществе.

Действительные предпосылки уничтожения этих форм разделения труда заключаются в ином, а именно в устранении обособленных профессий и связанного с ними «профессионального идиотизма», в развитии потребности к универсальности, в стремлении индивида к всестороннему развитию. Этот тезис о прогрессивной роли фабричной системы в создании материальных предпосылок для всестороннего развития личности Маркс систематически разработал в дальнейшем в «Капитале».

Переходя к рассмотрению конкуренции, Прудон и тут различает хорошую и плохую стороны. Конкуренция так же нужна, как и разделение труда; она «необходима для наступления равенства». Однако она губит участников конкурентной борьбы. Задача заключается, следовательно, в том, чтобы найти примиряющий принцип. Конкуренции следует, согласно Прудону, противопоставить монополию, которая образует, таким образом, отрицание отрицания, единство противоположностей. Однако Прудон, отмечает Маркс, не понимает этого реально существующего единства противоположностей. Монополия не устраняет «дурной стороны» конкуренции: обе противоположности усиливают друг друга.

Труд Маркса «Нищета философии» содержит не только глубокую критику философских и экономических основ прудонизма и мелкобуржуазного социализма вообще, но и изложение, а также экономическое и философское обоснование научного коммунизма. Буржуазные экономисты, говорит Маркс, делят общественные отношения на искусственные и естественные. К последним они относят лишь капиталистические отношения. В действительности же все развитие общества представляет собой естественно-исторический закономерный процесс, т.е. ни одна из общественных формаций не является неестественной или противоестественной.

Исторический материализм, как показывает Маркс, прослеживает органическую связь между развитием производительных сил и развитием не только производственных, но и всех иных отношений между людьми. Даже производство идей находится в зависимости от развития производительных сил, важнейшим показателем которого является технический прогресс. «Общественные отношения тесно связаны с производительными силами. Приобретая новые производительные силы, люди изменяют свой способ производства, а с изменением способа производства, способа обеспечения своей жизни, – они изменяют все свои общественные отношения. Ручная мельница дает вам общество с сюзереном во главе, паровая мельница – общество с промышленным капиталистом» [1, т. 4, с. 133]. Таким образом, в «Нищете философии» впервые глубоко раскрывается диалектика двух сторон способа производства – производительных сил и производственных отношений. «Те же самые люди, – пишет далее Маркс, – которые устанавливают общественные отношения соответственно развитию их материального производства, создают также принципы, идеи и категории соответственно своим общественным отношениям. Таким образом, эти идеи, эти категории столь же мало вечны, как и выражаемые ими отношения. Они представляют собой исторические и преходящие продукты» [там же].

Буржуазное общество не может ни остановить развития производительных сил, ни положить конец прогрессу вообще. А развитие производительных сил в конечном счете влечет за собой изменение производственных отношений. Буржуазия становится консервативным классом; интересы прогресса производительных сил выражает пролетарий. Мелкобуржуазной идее равенства мелких производителей Маркс противопоставляет пролетарскую идею уничтожения классов. Но в противоположность утопистам, он считает основным условием преодоления классовых различий борьбу классов, борьбу пролетариата против буржуазии.

Прудон, подобно другим мелкобуржуазным идеологам, видит в пролетариате лишь продукт разложения феодального общества. Маркс же, напротив, доказывает, что пролетариат порожден прогрессом производительных сил, его существование и борьба представляют собой могущественную движущую силу поступательного развития общества. Революционность пролетариата отражает материальные потребности общественной жизни. И именно как революционный класс пролетариат составляет величайшую производительную силу общества.

«Нищета философии» заканчивается разъяснением всемирно-исторического смысла и значения социалистического переустройства общества. Гениально предвосхищая будущее, Маркс говорит о том, что только победа социализма покончит с антагонистическим характером общественного развития и откроет путь всестороннему прогрессу человечества, благодаря чему «социальные эволюции перестанут быть политическими революциями» [1, т. 4, с. 185]. Пока же, до установления социализма и для его победы, необходима беспощадная война против капитала.

2. Научная программакоммунистического преобразованиямира и ее философское обоснование. «Манифест Коммунистической партии»

Завершением процесса формирования марксизма, классическим изложением его основных положений является гениальный труд Маркса и Энгельса «Манифест Коммунистической партии», создание которого непосредственно связано с организацией Союза коммунистов, т.е. с новым этапом в политической деятельности основоположников марксизма, возглавивших организуемую ими пролетарскую партию.

На лондонском конгрессе Союза справедливых (лето 1847 г.) было принято решение о реорганизации Союза: отныне он стал называться Союзом коммунистов, революционным лозунгом которого вместо мелкобуржуазного девиза «Все люди братья» стал боевой, проникнутый глубоким интернационализмом призыв «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Это было важным итогом борьбы основоположников марксизма за создание коммунистической партии.

В работе конгресса активно участвовал Ф. Энгельс, делегированный парижскими общинами Союза. Конгресс принял новый устав, определявший с позиций марксизма основную задачу рабочего класса и его партии. Специальным решением конгресса был утвержден в качестве основы для обсуждения составленный Энгельсом «Проект коммунистического символа веры». На Втором конгрессе Союза коммунистов в уставе союза появляется формулировка: «…свержение буржуазии, господство пролетариата, уничтожение старого, основанного на антагонизме классов буржуазного общества и основание нового общества, без классов и без частной собственности» [1, т. 4, с. 524].

Работа Ф. Энгельса«Принципы коммунизма»

«Проект коммунистического символа веры», написанный Энгельсом в форме катехизиса, четко формулирует конечную цель коммунистов и пути ее достижения. В нем подчеркивается, что коммунистическое преобразование общества становится возможным лишь благодаря развитию крупной машинной индустрии. «Коммунизм есть учение об освобождении, которое было невозможно для рабов, крепостных или ремесленников, а стало возможно только для пролетариев, и поэтому он неизбежно принадлежит девятнадцатому столетию и был невозможен когда-либо в прежние времена» [1, т. 42, с. 358].

Второй конгресс Союза коммунистов состоялся в том же 1847 г., в конце ноября – начале декабря. На этот раз в работе конгресса участвовал Маркс. Основоположники марксизма провели на конгрессе решение, согласно которому Союз коммунистов отныне выступал открыто перед всем миром как коммунистическая партия и публично провозгласил свои теоретические принципы. Конгресс принял решение о составлении программы Союза коммунистов; выполнение этой задачи было возложено на Маркса и Энгельса.

В конце октября 1847 г. Энгельс написал программный документ под названием «Принципы коммунизма». Хотя основоположники марксизма не были удовлетворены ни формой, ни содержанием этого произведения[25], оно представляет собой весьма важный с исторической точки зрения документ, в котором наряду с изложением основных принципов научного коммунизма, разработанных в произведениях Маркса и Энгельса, поставлены и некоторые новые вопросы.

Энгельс определяет научный коммунизм как учение об условиях освобождения пролетариата. Эта четкая научная формулировка сразу же противопоставляет научный коммунизм утопическим учениям. Далее Энгельс кратко излагает историю возникновения и развития капитализма и пролетариата. Доказывая необходимость ликвидации частной собственности и подводя читателя к мысли о необходимости революционного низвержения капиталистического способа производства, Ф. Энгельс в то же время осуждает заговорщическую тактику, подчеркивая, что она не только бесплодна, но и вредна. Коммунисты «очень хорошо знают…, что революции всегда и везде являлись необходимым следствием обстоятельств, которые совершенно не зависели от воли и руководства отдельных партий и целых классов» [1, т. 4, с. 331].

Ставя вопрос о диктатуре пролетариата, Энгельс утверждает, что она будет установлена путем последовательного революционного осуществления демократии, для чего необходима коммунистическая революция, которая «создаст демократический строй и тем самым, прямо или косвенно, политическое господство пролетариата» [1, т. 4, с. 332]. Разумеется, этот «демократический строй» принципиально отличается от буржуазной демократии, так как его основная задача заключается в том, чтобы провести ряд широких мероприятий, «непосредственно посягающих на частную собственность и обеспечивающих существование пролетариата» [там же]: а именно постепенную экспроприацию земельных собственников, фабрикантов, владельцев средств транспорта, введение обязательного труда для всех членов общества, централизацию кредитной системы и т.д. Но такая демократия есть не что иное, как диктатура пролетариата.

Постановка вопроса о мероприятиях, которые осуществляет рабочий класс, установивший свою политическую власть, по существу уже содержит в себе идею переходного периода от капитализма к социализму, в смутной форме выдвигавшуюся некоторыми утопическими социалистами и коммунистами (Кабе, Дезами, Вейтлинг). В этом плане весьма важно и следующее положение: частную собственность всю сразу уничтожить нельзя; для этого необходим такой высокий уровень производительных сил, который экономически обеспечил бы переход к социалистической системе хозяйства. Социализм – это не просто радикальное изменение системы распределения материальных благ, а глубокое преобразование общественных отношений производства.

Касаясь вопроса об отношении коммунистов к другим партиям, Энгельс формулирует политическую линию пролетариата и его партии в буржуазной революции. В интересах коммунистов – «помочь буржуазии возможно скорее достичь господства, чтобы затем как можно скорее в свою очередь свергнуть ее» [1, т. 4, с. 339].

Таким образом, «Принципы коммунизма» представляют собой непосредственную подготовку великого программного документа марксизма – «Манифеста Коммунистической партии».

«Коммунистический манифест»о борьбе классов

Гениальный труд К. Маркса и Ф. Энгельса «Манифест Коммунистической партии» (1848) занимает особое место в истории марксизма. Эта сравнительно небольшая работа – классически ясное, афористически яркое, полное революционной страсти и строго научное изложение основ марксизма. Открытая, воинствующая партийность, неразрывно связанная с глубочайшим диалектико-материалистическим исследованием общественно-исторического процесса, всепроникающий материалистический анализ труднейших социальных проблем, органическое единство теории с революционной практикой, с опытом освободительной борьбы пролетариата – все эти черты «Манифеста Коммунистической партии» раскрывают существо той революции в философии, социологии и политической экономии, которую совершили Маркс и Энгельс. Перед нами – классическое выражениетеории социальной диалектики. «В этом произведении, – отмечает В.И. Ленин, – с гениальной ясностью и яркостью обрисовано новое миросозерцание, последовательный материализм, охватывающий и область социальной жизни, диалектика, как наиболее всестороннее и глубокое учение о развитии, теория классовой борьбы и всемирно-исторической революционной роли пролетариата, творца нового, коммунистического общества» [3, т. 26. с. 48].

Марксизм, говорит В.И. Ленин, дал руководящую нить, позволяющую открыть закономерность в кажущемся хаосе и лабиринте общественной жизни, – теорию классовой борьбы. Основы этой теории, разработанные в «Святом семействе», «Немецкой идеологии» и в других произведениях предшествующего периода, классически изложены в «Манифесте Коммунистической партии». К. Маркс и Ф. Энгельс показывают, что борьба между пролетариатом и буржуазией – явление не уникальное, беспрецедентное в мировой истории: со времени возникновения частной собственности на средства производства и образования противоположных классов борьба между последними есть движущая сила развития общества. Противоречия между классами в особенности обостряются при капитализме, и совершается это вследствие объективных причин.

К. Маркс и Ф. Энгельс развивают и конкретизируют ранее выдвинутые ими понятия социального класса и классовой структуры общества. Каждая исторически определенная форма общества предполагает специфическое, лишь ей свойственное деление на основные классы и другие социальные слои. Каждый класс складывается, в свою очередь, из различных социальных групп, между которыми существуют определенные противоречия. Антагонизм классовый также имеет многообразные формы проявления: он носит то явный, то скрытый характер, его развитие, обострение ведет к социальным революциям, результатом которых может быть поражение одного из классов, а иногда – и гибель обоих классов.

Современные буржуазные социологи обычно утверждают, что теория классовой борьбы, изложенная в «Манифесте Коммунистической партии», якобы устарела. Если буржуазные идеологи времен «Манифеста» признавали существование противоположных классов, то идеологи современной буржуазии сводят противоположность между классами к якобы исчезающим различиям. Между тем выдающаяся заслуга авторов «Манифеста», как подчеркивает В.И. Ленин, заключается не только в научном анализе классовой структуры общества, роли классовой борьбы во всемирной истории и особенно в развитии капиталистической формации; Маркс и Энгельс, прослеживая развитие борьбы между основными классами буржуазного общества, приходят к гениальному выводу, что закономерным результатом этой непримиримой борьбы является диктатура пролетариата. Все содержание «Манифеста Коммунистической партии» теоретически обосновывает это исключительно важное положение марксизма.

Производственные отношения каждой общественной формации представляют собой также и отношения классов. Классовая структура общества выражает его экономическую структуру, экономический базис, определяющий политическую, юридическую, идеологическую надстройки общества. Конфликт между производительными силами и производственными отношениями есть также конфликт между эксплуатирующим (господствующим) и эксплуатируемым (порабощенным) классами данной формации. Разрешением этого антагонистического противоречия является социальная революция. Социальная революция буржуазии увенчивается диктатурой буржуазии, социальная революция пролетариата – диктатурой рабочего класса.

Раскрывая внутреннее содержание социальных революций и различных типов государств, К. Маркс и Ф. Энгельс приходят к заключению: ликвидация эксплуататорских классов возможна лишь благодаря диктатуре угнетенного, эксплуатируемого класса. Научный анализ развития капитализма обосновывает положение, что этим революционным классом может быть лишь пролетариат.

Буржуазия сыграла в истории революционную роль, покончив с консерватизмом предшествовавших капитализму способов производства. Она создала более могущественные производительные силы, чем все предшествующие поколения. «Она впервые показала, чего может достигнуть человеческая деятельность» [1, т. 4, с. 427]. Но, уничтожив феодальные производственные отношения, создав новый, более прогрессивный, способ производства, обеспечивший гигантское развитие производительных сил, буржуазия походит на волшебника, который не может справиться с силами, вызванными его заклинанием. Постоянное революционизирование процесса производства, обусловленное самой природой крупной промышленности, неизбежно вступает в конфликт со стремлением буржуазии сохранить капиталистические отношения и свое политическое господство. Развитие производительных сил общества выносит приговор капитализму, так же как в свое время оно осудило на гибель феодальный строй.

Капитализм ликвидирует местную и национальную замкнутость, развивает всесторонние связи между народами, ускоряет темпы общественного прогресса. Концентрация и централизация производства и собственности объединяют население капиталистической страны в одну нацию. Этому процессу соответствуют консолидация классов в национальном масштабе, усиление классовой борьбы. Капиталистическое накопление умножает ряды пролетариата, создает материальные предпосылки для его классовой организации. «Таким образом, с развитием крупной промышленности из-под ног буржуазии вырывается сама основа, на которой она производит и присваивает продукты. Она производит прежде всего своих собственных могильщиков. Ее гибель и победа пролетариата одинаково неизбежны» [1, т. 4, с. 436].

Борьба пролетариата против буржуазии начинается со времени его появления на исторической арене. Постепенно столкновения между отдельными рабочими и предпринимателями перерастают в классовую борьбу против буржуазии. «А всякая классовая борьба есть борьба политическая» [там же, с. 433]. Это значит, что в конечном итоге борьба пролетариата против буржуазии есть борьба за власть, за социалистическое переустройство общественных отношений, а не за улучшение условий эксплуатации рабочего класса. Эта борьба закономерно приводит к пролетарской революции.

Диктатура пролетариатаи роль партии

К. Маркс и Ф. Энгельс, как известно, не употребляют в «Коммунистическом манифесте» термин «диктатура пролетариата». Впервые он был применен Марксом в 1850 г. в работе «Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.». Однако основное содержание этого понятия в «Коммунистическом манифесте» уже сформулировано. Определяя главные задачи социалистической революции, Маркс и Энгельс указывают, что «первым шагом в рабочей революции является превращение пролетариата в господствующий класс, завоевание демократии. Пролетариат использует свое политическое господство для того, чтобы вырвать у буржуазии шаг за шагом весь капитал, централизовать все орудия производства в руках государства, т.е. пролетариата, организованного как господствующий класс, и возможно более быстро увеличить сумму производительных сил» [там же, с. 446]. Ленин, разъясняя эти положения, писал: «Здесь мы видим формулировку одной из самых замечательных и важнейших идей марксизма в вопросе о государстве, именно идеи „диктатуры пролетариата“…» [3, т. 33, с. 24].

В предыдущих главах было показано, как Маркс и Энгельс пришли к идее об исторической роли пролетариата. В конце 1845 г. они уже делают вывод о том, что всемирно-историческую миссию построения бесклассового общества пролетариат сможет осуществить лишь путем установления своей диктатуры: задача рабочего класса не сводится только к разрушению капиталистического строя.

Участие К. Маркса и Ф. Энгельса в борьбе французских, английских, немецких рабочих против буржуазии, изучение исторического опыта освободительного движения пролетариата помогли им сделать вывод о необходимости диктатуры пролетариата. В «Манифесте Коммунистической партии» завоевание пролетариатом политической власти отмечается как важнейшее предварительное условие достижения его конечной цели – создания бесклассового коммунистического общества, в котором «свободное развитие каждого является условием свободного развития всех» [1, т. 4, с. 447]. Это глубоко демократическая задача.

Признавая возможность и необходимость союза пролетариата с мелкой буржуазией, крестьянством, Маркс и Энгельс вскрывают объективную закономерность диктатуры пролетариата, показывая, что из всех классов буржуазного общества до конца революционен лишь социалистический по своей природе класс – пролетариат. «Признание необходимости диктатуры пролетариата, – писал В.И. Ленин, – самым тесным и неразрывным образом связано с положением „Коммунистического манифеста“, что пролетариат один только есть действительно революционный класс» [3, т. 6, с. 229].

«Коммунистический манифест» закладывает основы марксистского учения о революционной пролетарской партии как авангарде и политическом руководителе рабочего класса. Еще ранее Маркс и Энгельс выдвинули идею партийности, теперь они обосновывают принципы пролетарской партийности. Партия рассматривается прежде всего как организация передовых представителей рабочего класса, от лица которой и выступают Маркс и Энгельс. Ближайшие задачи и конечные цели этой организации, ее структура, а также обязанности и права ее членов определяются, с одной стороны, программой, каковой и является «Манифест», а с другой – уставом, который, как уже отмечалось выше, был принят конгрессом «Союза коммунистов».

Разрабатывая основы учения о партии, Маркс и Энгельс формулируют ряд важнейших положений об отношении партии к рабочему классу. Коммунистическая партия выделяет и отстаивает общие, интернациональные интересы всего пролетариата; на всех этапах его освободительного движения она представляет это движение в целом. Ее революционная теория есть научное отражение объективно совершающегося исторического процесса, действительно происходящей борьбы пролетариата против буржуазии. У коммунистов нет поэтому таких целей, которые не совпадали бы с насущными интересами пролетариата всех стран. «Коммунисты борются во имя ближайших целей и интересов рабочего класса, но в то же время в движении сегодняшнего дня они отстаивают и будущность движения» [1, т. 4, с. 458]. Преимущество Коммунистической партии перед другими организациями рабочего класса заключается в том, что она является самой активной, решительной, побуждающей к движению вперед пролетарской организацией, обладающей научным пониманием условий, хода и общих результатов движения.

Эта характеристика основных черт Коммунистической партии прямо и непосредственно направлена как против сектантства, отрывающего коренные задачи пролетариата от конкретных исторических условий его деятельности, так и против оппортунистического сведения конечной цели пролетарской борьбы к частным, текущим, ограниченным задачам.

Критика буржуазнойи мелкобуржуазной идеологии

В «Манифесте Коммунистической партии» подвергаются уничтожающей критике теоретические устои буржуазной идеологии. Представители последней, не допуская возможности существования какой-либо другой собственности, кроме капиталистической, обвиняют коммунистов в том, что они хотят уничтожить собственность вообще. Но коммунизм не отменяет собственности вообще (это невозможно и не нужно), он уничтожает лишь частнокапиталистическую форму собственности. Ликвидацию частной собственности буржуа называют уничтожением свободы и личности[26]. Они, следовательно, отождествляют свободу со свободой капиталистического предпринимательства, а личность – с личностью буржуа, что глубоко неверно.

Разоблачая в метких и точных формулировках лицемерие буржуазных фраз о семье, браке, отечестве, авторы «Манифеста Коммунистической партии» дают яркую картину расширенного воспроизводства отчуждения труда в его производных формах в условиях капитализма, в том числе и таких, которые ведут к деградации господствующего класса. К. Маркс и Ф. Энгельс отмечают, что дополнение к буржуазной семье и браку образует проституция, что буржуазное государство – тюрьма для трудящихся; лишь в борьбе против буржуазии, низвергая ее политическое господство и устанавливая свою собственную власть, пролетариат приобретает свое настоящее отечество. Пролетариат, разумеется, конституируется в национальных масштабах, но интересы рабочих всех стран и национальностей едины, что обусловлено объективными причинами развития капиталистического общества и вытекающими отсюда общими задачами пролетариев всех стран.

Буржуазные идеологи обвиняют коммунистов в том, что они бесповоротно порывают с традиционными духовными ценностями. Этому ложному обвинению Маркс и Энгельс противопоставляют материалистическое положение о зависимости идей каждой исторической эпохи от господствующих производственных отношений. «Коммунистическая революция есть самый решительный разрыв с унаследованными от прошлого отношениями собственности; неудивительно, что в ходе своего развития она самым решительным образом порывает с идеями, унаследованными от прошлого» [1, т. 4, с. 446]. Это положение позволяет глубже понять революционный переворот в развитии общественной мысли, осуществленный марксизмом. Разоблачая буржуазные утверждения относительно нигилизма, якобы присущего научному коммунизму, оно ясно указывает, какого рода идеи бесповоротно отвергает марксизм.

«Манифест Коммунистической партии» противопоставляет научный коммунизм ненаучным, утопическим социалистическим и коммунистическим теориям. Прежде всего Маркс и Энгельс подвергают критике реакционный «социализм», к которому они относят феодальный и примыкающий к нему христианский, а также мелкобуржуазный «социализм», в том числе и его немецкую разновидность. Для всех этих учений характерны идеализация исторического прошлого, стремление предотвратить развитие капитализма, возродить или сохранить изжившие себя общественные отношения.

Рассматривая консервативный, или буржуазный, «социализм», Маркс и Энгельс подчеркивают, что он представляет собой, собственно, лишь апологию капиталистического строя, прикрытую социалистической фразеологией. Далее они переходят к анализу критически-утопического социализма и коммунизма. Первые попытки пролетариата добиться социального освобождения относятся к эпохе буржуазных революций XVII – XVIII вв. Идеологическим выражением этих первых попыток был, в частности, утопический коммунизм Бабефа и других революционных деятелей, о котором К. Маркс и Ф. Энгельс говорят: «Революционная литература, сопровождавшая эти первые движения пролетариата, по своему содержанию неизбежно является реакционной. Она проповедует всеобщий аскетизм и грубую уравнительность» [1, т. 4, с. 455]. Это замечание относительно свойственных первоначальному утопическому коммунизму взаимоисключающих тенденций – революционной и реакционной – имеет большое методологическое значение; оно позволяет конкретно-исторически оценить как бабувизм, так и последующие утопические системы. Хотя эпоха Сен-Симона, Фурье, Оуэна существенно отличалась от эпохи Бабефа, тем не менее и в это время еще отсутствовали материальные предпосылки социализма, пролетариат был не развит и не стал еще политически самостоятельным классом. Отсюда – упования на выдающихся личностей, героев, гениев. При всей своей исторически обусловленной ограниченности критически-утопический социализм замечателен критикой капиталистического строя, своим предвосхищением таких основных черт будущего общества, как уничтожение противоположности между городом и деревней, умственным и физическим трудом, отмирание государства и т.д. Но значение критически-утопического социализма и коммунизма находится в обратном отношении к общественно-историческому развитию. «Поэтому, если основатели этих систем и были во многих отношениях революционны, то их ученики всегда образуют реакционные секты. Они крепко держатся старых воззрений своих учителей, невзирая на дальнейшее историческое развитие пролетариата» [1, т. 4, с. 456 – 457].

Таким образом, и теории критически-утопического социализма в силу своей оторванности от освободительного движения рабочего класса сближаются в ходе исторического развития с реакционным и консервативным псевдосоциализмом. Это обстоятельство не только помогает понять историю социалистических учений далекого прошлого, но и проливает свет на эволюцию мелкобуржуазного социализма, реформизма и ревизионизма в XX в.

«Манифест Коммунистической партии» заканчивается пророческими словами: «Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией. Пролетариям нечего в ней терять кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир.

ПРОЛЕТАРИИ ВСЕХ СТРАН, СОЕДИНЯЙТЕСЬ!» [1, т. 4, с. 459].

Этот боевой, зовущий на борьбу с капитализмом призыв К. Маркса и Ф. Энгельса выражает важнейший революционный интернационалистический принцип научной идеологии пролетариата, классическая формулировка которого как бы увенчивает процесс формирования марксизма.

Хотя в «Манифесте Коммунистической партии» мы не встречаем таких терминов, как «материалистическая диалектика», «диалектический материализм» и т.д., однако весь этот эпохальный труд представляет собой блестящий образец диалектико-материалистического понимания общественной жизни. Основоположники марксизма гениально раскрывают диалектику развития капитализма, подготовляющего предпосылки своей неизбежной гибели. Исследование явлений общественной жизни в их взаимозависимости, в движении, изменении и противоречивом развитии, материалистическое понимание буржуазной идеологии как отображения общественного бытия при капитализме – все это является творческим развитием диалектического и исторического материализма.

«Манифест Коммунистической партии» – выдающийся итог процесса формирования марксистского мировоззрения.

Основные методологическиеитоги и выводы

Какие же основные методологические выводы следует сделать относительно объективной логики исторического процесса формирования философии марксизма?

Те учения, которые стали теоретическими источниками марксизма и, в частности, его философии, образуют высшую и последнюю ступень прогрессивного развития европейской буржуазной общественной и философской мысли. Ко времени вступления К. Маркса и Ф. Энгельса на путь общественно-политической борьбы идеология западноевропейской буржуазии превращается из исторически необходимой формы развития теоретического социального познания в его оковы. В 40-х годах XIX в. не только философия Гегеля, но и английская классическая политическая экономия, а также критически-утопический социализм уже переживают глубокий кризис. Вопросы, поставленные этими учениями, не находят ответа, поскольку их непосредственные продолжатели остаются буржуазными (или мелкобуржуазными) теоретиками, которые, оказавшись уже не в состоянии удержаться на достигнутом теоретическом уровне, становятся всего лишь эпигонами. Этот далеко не очевидный факт (поскольку в ряде частных вопросов продолжатели все же пошли дальше своих учителей) был в значительной степени осознан Марксом и Энгельсом уже в их ранних произведениях, что сыграло огромную роль в последующем формировании их воззрений. Именно основоположникам марксизма предстояло не только спасти и верно оценить рациональные зерна в учениях великих предшественников в философии и общественной мысли, но и обоснованно опровергнуть эпигонские интерпретации этих учений. Это была диалектически единая задача критического освоения философского наследия и одновременно революционного преодоления его исторически ограниченных черт – его развития через отрицание.

В этой идейно-теоретической обстановке К. Маркс и Ф. Энгельс должны были прежде всего четко определить свое критическое отношение к младогегельянцам, мелкобуржуазным социалистам и вульгарным экономистам. Приняв сначала участие в младогегельянском движении, они делают атеистические и революционно-демократические выводы из философии Гегеля и, преодолевая субъективистское противопоставление самосознания бытию, принципиально размежевываются с младогегельянством и философией Гегеля. Антропологический материализм Фейербаха вначале был воспринят Марксом и Энгельсом не как отрицание гегелевской философии, а как ее продолжение. Эта характерная для союзников младогегельянцев позиция в дальнейшем, после размежевания с ними Маркса и Энгельса, сменяется материалистической оценкой Марксом и Энгельсом философии Фейербаха, заслугой которого основоположники марксизма считают теперь не только критику спекулятивного философствования и атеистический анализ происхождения религии, но и материалистическое решение вопроса о человеке и природе, человеке и мышлении.

Благодаря новому подходу к философии Фейербаха становится возможным не только усвоение ее рациональных идей, но и преодоление присущей ей ограниченности. Таким образом, отношение Маркса и Энгельса к Гегелю и Фейербаху в процессе размежевания с младогегельянством изменяется. Маркс и Энгельс открыли, так сказать, истинного Гегеля и истинного Фейербаха; именно этот факт послужил необходимой предпосылкой для выявления и усвоения всего того рационального, что содержалось в их учениях.

Иной характер носило отношение Маркса и Энгельса к мелкобуржуазному социализму: они никогда не были утопическими социалистами, хотя и сотрудничали с некоторыми из них. Это, конечно, не означает, что они сразу стали творцами научного коммунизма или что в их воззрениях середины 40-х годов не было каких-либо элементов утопического социализма. Главное здесь состоит в том, что Маркс и Энгельс переходили к научному коммунизму от революционного демократизма, а не от утопического социализма и формирование их коммунистических воззрений в основном совпадало с формированием материалистического понимания ими исторического процесса.

Само собой разумеется, что Маркс и Энгельс никогда не воспринимали классическую буржуазную политическую экономию в духе представлений ее эпигонов: Сэя, Милля, Сениора и др. Однако вначале они были еще далеки от противопоставления классиков буржуазной экономической мысли вульгарным экономистам, поскольку и в тех, и в других они видели теоретиков «науки обогащения». Лишь в дальнейшем, в частности в «Нищете философии», они разграничивают научную точку зрения Рикардо и ненаучные концепции его эпигонов. Решающее значение в этом повороте имела марксистская трактовка закона стоимости и экономической основы эксплуатации труда капитаном.

Таким образом, К. Маркс и Ф. Энгельс смогли осуществить революционно-критическую переработку классической немецкой философии, французского утопического социализма и английской классической политической экономии прежде всего потому, что они противопоставили эти выдающиеся учения сочинениям их эпигонов. Теоретические основания этого противопоставления вырабатывались в процессе формирования марксизма, однако уже в 1841 – 1842 гг. отношение К. Маркса и Ф. Энгельса к концепциям буржуазного либерализма определялось их революционно-демократической позицией, согласно которой важнейшей задачей социальной теории является защита интересов «политически и социально обездоленной массы…» [1, т. 1, с. 125].

Не следует, однако, противопоставлять развитие теоретических воззрений Маркса и Энгельса и их социально-политическую ориентацию, чем обычно занимаются буржуазные и ревизионистские критики марксизма, изображая иногда дело так, будто основоположники марксизма развили эту ориентацию после того, как они потеряли интерес к философским изысканиям. В действительности Маркс и Энгельс никогда не прекращали занятий философией, развивая ее в своих зрелых трудах. Философия не может не выражать определенные социальные интересы и потребности, она ориентирована на них; хотя это и далеко не исчерпывает ее содержания, однако существенным образом его характеризует. Доказательство этого последнего, имеющего громадное принципиальное значение, тезиса есть один из моментов совершенного Марксом и Энгельсом революционного переворота в философии. Но возникает вопрос, с какой социально-идеологической ориентацией исторически связаны философские воззрения Маркса и Энгельса?

Отправной пункт исторического процесса формирования марксизма – гуманистический протест против порабощения и угнетения человеческой личности – представляет собой важнейший итог развития прогрессивной мысли домарксовой эпохи. Это обстоятельство ныне подчеркивает, например, Э. Фромм, отмечающий, что философия Маркса «коренится в гуманистической философской традиции Запада, которая восходит от Спинозы через французское и немецкое просвещение восемнадцатого века к Гете и Гегелю и внутреннюю сущность которой составляет забота о человеке и об осуществлении его возможностей» [28, с. 5]. Но Фромм в духе идеалистической антропологии стирает принципиальное отличие марксистской философии от предшествующего философского гуманизма, а Маркса противопоставляет Ленину. Между тем одним из важнейших элементов марксистского революционного переворота в философии является позитивное, диалектическое отрицание философского антропологизма. Как известно, Маркс в своем гимназическом сочинении, еще в период, предшествующий началу формирования его диалектико-материалистического мировоззрения, писал, что призвание человека заключается в том, чтобы «облагородить человечество и самого себя». Однако уже в 1841 г. революционно-демократическая позиция К. Маркса позволяет ему по-новому сформулировать гуманистическое кредо прогрессивной философии: не борьба за «человека вообще», а война не только против небесных, но и против земных богов, уничтожение порождающих материальную и духовную нищету антидемократических социальных порядков. В «Немецкой идеологии» окончательно преодолевается морализирующая критика капитализма: необходим его научный анализ и опирающаяся на результаты анализа борьба пролетариата за свое освобождение. Что касается «войны против небесных богов», то воинствующий атеизм Маркса также явился разрывом с философской антропологией: в отличие от Фейербаха Маркс видит источник религии и вообще извращенного сознания в отчужденном труде.

Философия издавна провозглашала задачу гуманизации человеческой личности и общества, причем эта задача обычно сводилась к нравственному совершенствованию человека. Философия мнимо возвышалась над жизнью общества, которую она рассматривала как действительность, чуждую философии (и тем самым – разуму). К. Маркс выступает против иллюзии, свидетельствующей о том, что философия, как и религия, является отчужденным сознанием. Философия, следовательно, разумна не тогда, когда она в сознании философствующего «разумного индивида» возвышается над страданиями людей и их борьбой. Она становится действительным разумом благодаря своему участию в действительной борьбе за разумное переустройство общества. В ходе решения этих вопросов К. Маркс и Ф. Энгельс критически перерабатывают достижения английской политической экономии и французского утопического социализма. Они обратились к этим учениям, исходя из задач защиты экономических интересов трудящихся. Партийная позиция Маркса и Энгельса направляла их теоретические интересы, способствуя переходу от абстрактно-философской к конкретно-социальной постановке великой гуманистической задачи. Это означало отрицание философии в прежнем, традиционном, смысле слова, ее превращение в мировоззренческую основу освободительного движения трудящихся, борьбы за уничтожение капитализма и созидание социализма.

Таким образом, именно общественно-политическая позиция К. Маркса и Ф. Энгельса определила основные особенности процесса формирования марксизма. Благодаря своей революционно-демократической, а затем пролетарской социальной ориентации Маркс и Энгельс вскрывают буржуазное содержание не только английской классической политической экономии, но и немецкой классической философии, провозглашавшей социальный прогресс как осуществление разума, свободы, гуманности. Но социальная ориентация Маркса и Энгельса носит не только практически-политический, но также и теоретический характер; это значит, что Маркс и Энгельс также и в силу объективной логики развития своих теоретических воззрений пришли к открытию всемирно-исторической миссии рабочего класса.

Исследование формирования философии марксизма включает в себя также рассмотрение (разумеется, именно под философским углом зрения) процесса становления марксистской политической экономии и научного коммунизма. Как уже отмечалось в гл. 1 части I, было бы упрощением полагать, что теоретический источник марксистской философии составляет одна лишь классическая немецкая философия (или лишь предшествующие собственно философские учения вообще), а теоретический источник научного коммунизма – только французский утопический социализм и т.д. Марксизм есть единое, цельное учение, составные части которого органически взаимосвязаны, согласуются друг с другом, обосновывают друг друга и в определенном смысле «переходят» друг в друга. Поэтому, например, было бы неправомерно утверждать, будто исторический материализм возник «раньше» диалектического материализма. Верно только то, что диалектический материализм вначале складывался на базе изучения главным образом социальных явлений, а исторический материализм был более детально разработан ранее материализма диалектического. Факты свидетельствуют, например, о том, что философия марксизма создавалась не только путем критического усвоения достижений классической немецкой философии и разработки в этой связи новых философских положений: создание исторического материализма с его основными понятиями – производительные силы, производственные отношения, способ производства, общественно-экономическая формация – было бы невозможно без экономических исследований, непосредственно связанных с критикой буржуазной экономической мысли. В то же время социализм стал наукой благодаря двум великим открытиям К. Маркса и Ф. Энгельса – созданию материалистического понимания истории и теории прибавочной стоимости. Первое из этих открытий было сделано уже в 1843 – 1847 гг. Таким образом экономическое обоснование научного коммунизма неразрывно связано с обоснованием общефилософским, хотя это экономическое обоснование было детально разработано позднее, в конце 50-х годов.

Критика К. Марксом и Ф. Энгельсом политической экономии буржуазии, в свою очередь, предполагала постановку вопроса об исторически преходящем характере капиталистического способа производства, о неизбежности социализма. Критический анализ утопического социализма, выделение содержащихся в нем рациональных положений также были необходимым элементом в процессе формирования философии марксизма, которая является диалектико-материалистическим фундаментом коммунистического мировоззрения. Все это говорит, в частности, о том, что предшественниками диалектического и исторического материализма были не одни только прогрессивные философские учения прошлого: все теоретические источники марксизма явились в той или иной мере также и источниками собственно марксистской философии.

Подытоживая исследование исторического процесса становления философии марксизма, следует, конечно, учитывать, что ее основные положения отнюдь не остались в том виде, какой они имели к концу рассматриваемого периода: эти положения получают всестороннее систематическое развитие в последующих произведениях Маркса и Энгельса, особенно в «Капитале», «Анти-Дюринге», «Диалектике природы». Поэтому было бы неправильно искать в ранних работах Маркса и Энгельса систематическое изложение диалектического и исторического материализма. Разделение В.И. Лениным трудов К. Маркса и Ф. Энгельса на ранние и зрелые полностью сохраняет свое огромное методологическое значение.

К. Маркс и Ф. Энгельс уже в середине 40-х годов рассматривали свою теорию не как догму, а как руководство к действию. Эта мысль особенно ярко выражена в известном письме Маркса к Руге, опубликованном в «Немецко-французском ежегоднике» (1844 г.). Таким образом, период формирования марксизма состоит из ряда различных этапов, и на более поздних из них философское учение Маркса и Энгельса выступает уже как обрисовавшееся в главных чертах, но оно продолжает развиваться, ибо представляет собой живое, творческое учение, непрерывно обогащающееся новыми положениями. Эта основная черта диалектического и исторического материализма, принципиально отличающая его от других философских учений, адекватно выражает революцию в философии, которую совершили Маркс и Энгельс: впервые в истории всемирной философии возникло учение, представляющее собой не застывшую «закрытую» теоретическую концепцию, не мертвую догму, но глубоко научную теорию, по самим своим исходным посылкам и по всему своему существу нацеленную на постоянное и творческое развитие.

Цитируемая литература