Философские проблемыестественных наук в трудахосновоположников марксизма.«Диалектика природы» Ф. Энгельса
1. Становление марксистской философииприроды и естествознания
Существенной составной частью материализма К. Маркса и Ф. Энгельса является диалектико-материалистическое понимание природы. Поэтому основоположники марксизма очень часто обращались к философскому осмыслению данных естественных наук. При этом они выявляли узость метафизического метода мышления и необходимость диалектико-материалистического истолкования результатов теоретической мысли для плодотворного развития самой науки, критиковали иррационально-спиритуалистические и идеалистические интерпретации науки.
Необходимость перехода к диалектической точке зрения на основе материализма осознавалась медленно, но такой процесс шел под влиянием новых открытий, которые не могли быть последовательно осмыслены с метафизических позиций. К середине XIX в. с развитием естественнонаучного знания становилось все более явным противоречие между потребностями наук о природе в диалектике и господствовавшим среди естествоиспытателей механико-метафизическим способом мышления.
Анализируя естественнонаучные предпосылки диалектического материализма, Энгельс среди многих достижений естествознания того времени специально выделяет три великих открытия, которые ввиду их фундаментальности, мировоззренческой и методологической значимости сыграли огромную роль в возникновении и становлении диалектико-материалистического понимания явлений природы (доказательство превращения энергии, открытие органической клетки, эволюционная теория Дарвина). Однако было бы неверно ограничивать естественнонаучные предпосылки диалектического материализма только этими открытиями. При знакомстве с «Диалектикой природы» и другими сочинениями Маркса и Энгельса становится очевидным, что ими были философски осмыслены многие наиболее существенные природоведческие достижения ученых как современных им, так и предшествовавших десятилетий.
Свое наиболее систематическое и полное освещение проблема взаимоотношения между естественнонаучным знанием и диалектико-материалистической философской теорией получила в «Диалектике природы» Фридриха Энгельса. В этом труде Энгельс дал глубокий и всесторонний анализ современного ему естествознания с позиций материалистической диалектики. Он показал, что природа, общество и познающее мышление суть звенья единой цепи, в силу чего и стало возможным не только представить отдельные науки о природе в виде восходящей динамичной иерархии, но и выдвинуть на этой основе важные предположения о ходе дальнейшего познания природы.
«Диалектика природы» Энгельса не является продуктом философствования в домарксистском смысле слова, ибо в этой работе нет положений, которые не вытекали бы из данных современной ей науки и были бы плодом умозрительных рассуждений. Вместе с тем это не эмпирическое произведение, которое лишь следует за естественными науками, в лучшем случае классифицируя чувственно-эмпирический материал о природе, вводя его в упорядоченную систему. Такая полупозитивистская манера, свойственная ряду эмпирически мыслящих естествоиспытателей и философам-метафизикам, вызывала резко отрицательное отношение со стороны Энгельса. «Диалектика природы» – философское в марксистском понимании этого слова произведение. Оно представляет собой последовательное применение принципов новой философии – диалектического материализма – к достижениям естественнонаучного знания, применение на столь высоком философском уровне, что в результате его получают развитие законы и категории самой же научной философии. Это первое систематическое применение философии марксизма к проблемам развития естествознания и в то же время – это первое в истории мысли систематическое естественнонаучное обоснование исходных положений материалистической диалектики, связанное с разработкой ее категориального аппарата именно на основе данных наук о природе.
Философская оценка естествознанияв ранних произведенияхМаркса и Энгельса
Как всякая подлинная наука, диалектический материализм развивается в результате осмысления и анализа новых фактов науки и общественно-исторической практики в изменяющихся и усложняющихся условиях. Маркс и Энгельс всегда, начиная со своих ранних произведений, подчеркивали роль открытий, которые, будучи фундаментальными, оказывают существенное влияние на понимание природы и потому имеют важное философско-мировоззренческое значение. Так, в Передовице в № 179 «Kölnische Zeitung», написанной Марксом в 1842 г., он называет учение Коперника «великим открытием» [1, т. 1, с. 111]. В этой же статье он высоко оценивает философию Ф. Бэкона за то, что она способствовала освобождению физики от оков теологии: «Бэкон Веруламский назвал теологическую физику посвященной богу девой, которая остается бесплодной; он освободил физику от теологии – и она стала плодотворной» [там же].
В «Немецкой идеологии» (1845 – 1846) Маркс и Энгельс приводят для защиты своей философской позиции также и естественнонаучные аргументы. Критикуя представления М. Штирнера о Демокрите, Маркс и Энгельс отмечают, что Демокрит был «эмпирическим естествоиспытателем и первым энциклопедическим умом среди греков…» [1, т. 3, с. 126], и сравнивают его понимание атома с трактовкой этой проблемы Дальтоном: у Демокрита, «в отличие от Эпикура, атом был лишь физической гипотезой, вспомогательным средством для объяснения фактов, совершенно так же, как в соотношениях соединений с точки зрения новой химии (Дальтон и т.д.) – все это не по вкусу Jacques le bonhomme[9]» [там же].
Там же, в «Немецкой идеологии», рассматривая роль естественных наук в развитии капитализма, Маркс и Энгельс указывают, что теоретическая механика, завершенная Ньютоном, являлась в XVIII в. широко известной и авторитетной наукой в Англии и во Франции [см. там же, с. 60]. Анализируя проблему связей между промышленностью и естественными науками в этот период, они отмечают, что крупная промышленность «подчинила естествознание капиталу и лишила разделение труда последних следов его естественного характера» [там же]. Уже в середине 40-х годов Маркс и Энгельс предсказывают усиливающуюся необходимость коллективных действий ученых для более интенсивного развития науки [см., например, там же, с. 392 – 393].
Уже в ранних исследованиях Маркс и Энгельс развивают свое понимание единства природы, общества и мышления, исходя из объективной диалектики их развития. Тот факт, что в последующем основоположникам марксизма, и особенно Марксу, приходилось уделять преимущественное внимание разработке диалектики общественного развития, конечно, не говорит об отрицании ими диалектического характера явлений природы, как это стараются изобразить ныне многие буржуазные философы.
Сосредоточив свои усилия на раскрытии законов капиталистического общества, Маркс в дальнейшем не имел возможности специально заниматься философскими проблемами все более широко развивающегося естественнонаучного знания. Но существование объективной диалектики в природе всегда было для него основой субъективной диалектики, основой диалектико-материалистического понимания истории.
Также несостоятельны попытки буржуазных философов (в частности, представителя франкфуртской школы А. Шмидта) доказать, что, занявшись естествознанием, Энгельс все более отходил от марксистской концепции социальной истории, погружаясь в догматическую метафизику природы. По мнению Шмидта, это имело место тогда, когда Энгельс вводил диалектику в естественные науки, «выдумывая» (?) философию природы [см. 17, с. 12 – 13][10]. Как известно, Энгельс не только исследовал диалектику природы, но и занимался диалектико-материалистическим анализом социальных процессов.
Методологические проблемы науки обсуждались Энгельсом еще в 1844 г. в статье «Положение Англии. Восемнадцатый век», где он следующим образом характеризует состояние науки: «Восемнадцатый век собрал воедино результаты прошлой истории, которые до того выступали лишь разрозненно и в форме случайности, и показал их необходимость и внутреннее сцепление. Бесчисленные хаотичные данные познания были упорядочены, выделены и приведены в причинную связь; знание стало наукой, и науки приблизились к своему завершению, т.е. сомкнулись, с одной стороны, с философией, с другой – с практикой. До восемнадцатого века никакой науки не было; познание природы получило свою научную форму лишь в восемнадцатом веке или, в некоторых отраслях, несколькими годами раньше. Ньютон своим законом тяготения создал научную астрономию, разложением света – научную оптику, теоремой о биноме и теорией бесконечных – научную математику и познанием природы сил – научную механику» [1, т. 1, с. 599].
В этом отрывке намечается единый диалектический подход как к наукам об обществе (когда говорится о первых шагах на пути превращения истории в науку), так и к естествознанию и математике. Характеризуя уровень развития других естественнонаучных дисциплин, Энгельс пишет: «Физика точно так же приобрела свой научный характер в восемнадцатом веке; химия была еще только создана Блэком, Лавуазье и Пристли; география была поднята на уровень науки определением формы Земли и многочисленными путешествиями, которые лишь теперь стали предприниматься с пользой для науки; точно так же естественная история была поднята на уровень науки Бюффоном и Линнеем; даже геология стала постепенно высвобождаться из пучины фантастических гипотез, в которой она тонула. Для восемнадцатого века характерной была идея энциклопедии; она покоилась на сознании, что все эти науки связаны между собой, но она не была еще в состоянии совершать переходы от одной науки к другой, а могла лишь просто ставить их рядом» [там же].
Столь основательная научная и методологическая характеристика состояния естественнонаучного знания XVIII в. с единой философской точки зрения свидетельствует о глубине проникновения молодого Энгельса в историю и сущность наук о природе.
При этом, характеризуя состояние науки в XVIII в., Энгельс проводит различие между знанием и собственно наукой, которая отличается прежде всего системностью, выделяя в каждой области фундаментальные открытия и делая необходимым решение проблемы связи, единства различных наук. Коренным методологическим недостатком естествознания XVIII в. Энгельс считает то, что в нем различные науки лишь «стояли рядом» и еще не была поставлена проблема их всеобщей взаимосвязи. В начале XIX в. связи между науками стали более очевидными. Однако связи эти понимались чисто внешне, ибо не были определены критерии научности и еще не выявилось внутреннее единство материальных систем, изучаемых различными науками.
Правильная методологическая установка, опирающаяся на философское положение о материальном единстве мира, позволила Энгельсу еще в 1844 г. выявить методологический аспект взаимосвязи естественных наук и указать направление развития этой взаимосвязи. В то же время изучение достижений естествознания давало дополнительный импульс теоретическим исследованиям Маркса и Энгельса, ускоряло процесс формирования их универсального диалектико-материалистического учения о природе, обществе и познании. Так, в цитировавшейся уже работе 1844 г. Энгельса можно проследить влияние естественнонаучных аргументов на формирование его диалектико-материалистических воззрений. Он обращается, в частности, к открытию Франклином существования двух противоположных состояний электричества, к высказанной им идее о взаимопереходе электричества из положительного состояния в отрицательное. Следует подчеркнуть, что еще Шеллинг, а вслед за ним Гегель обратили внимание на фундаментальность этого открытия. Гегель в «Науке логики» истолковал существование отрицательного и положительного состояний электричества как подтверждение закона единства и борьбы противоположностей, однако подлинно материалистическое истолкование этому открытию дали Энгельс и Маркс. Оценивая отношение Маркса к естествознанию, необходимо иметь в виду, что систематическое изучение гегелевской философии и ее критический анализ требовали знания состояния естественных наук, которым Гегель уделял немалое внимание с целью обоснования всеобщности принципов своей философской системы.
Маркс и Энгельс уделяли также большое внимание техническим знаниям и технике. Интерес молодого Энгельса к работам Дж. Уатта, Дж. Уэджвуда, Дж. Харгривса, Р. Аркрайта и многих других изобретателей показывает, что он уже тогда внимательно следил за приложениями науки к технике. Энгельса особенно интересовала проблема взаимосвязи науки и производства, что, несомненно, было связано с основной ориентацией его интересов на социально-экономическую проблематику.
На формирование научного мировоззрения Маркса и Энгельса определенное влияние оказал великий немецкий поэт Гёте, который был широко образованным мыслителем и профессионально интересовался естественными науками. Энгельс сравнительно рано, еще в 1844 г., обратил внимание на предвосхищение в его работах некоторых элементов диалектики: «То, что Гёте мог высказать лишь непосредственно, т.е. в известном смысле, конечно, „пророчески“, получило развитие и обоснование в новейшей немецкой философии» [1, т. 1, с. 594]. В зрелые годы Энгельс приводит слова Мефистофеля из «Фауста» как образец диалектического мышления о природе: «все, что возникает, заслуживает гибели» [см. 1, т. 20, с. 359].
Взгляды молодого Маркса по методологическим вопросам, связанным с развитием науки, были определены им при анализе философских учений Л. Фейербаха и младогегельянцев. Критически преодолевая антропологический материализм Фейербаха, Маркс отмечает, что автор «Сущности христианства» преувеличивает роль природы и недооценивает политику. Между тем, по мнению Маркса, единственный союз, благодаря которому философия может стать истинной, это союз природы и политики. Видимо, здесь имеются в виду не только связь философии и политики, но и «тройственный союз» философии, общественных и естественных наук.
В «Святом семействе» Маркс и Энгельс, анализируя теоретические построения адептов «критической критики», отмечают: «Подобно тому как она („критическая критика“. – Авт.) отделяет мышление от чувств, душу от тела, себя самоё от мира, точно так же она отрывает историю от естествознания и промышленности, усматривая материнское лоно истории не в грубо-материальном производстве на земле, а в туманных облачных образованиях на небе» [1, т. 2, с. 166]. Таким образом, уже на этом этапе становления и развития взглядов Маркса и Энгельса хорошо видно осознание ими необходимости единства философии, естествознания и общественно-исторической практики, направленное на то, чтобы «материнское лоно истории» искать не в «туманных облачных образованиях на небе», а в действительной практике на земле.
Особенно важными для понимания характера становления взглядов Маркса по методологическим проблемам естественных наук являются положения, высказанные им еще в 1844 г. при анализе сущности труда. Маркс рассматривает трудовую деятельность как регулятор отношений между человеком и природой, как процесс, превращающий человека в собственно социальное существо. К идее о единстве диалектики природы и диалектики истории Маркс приходит именно через раскрытие роли труда в объективизации сущностных сил человека. Он показывает, что диалектика истории опирается на диалектику природы, которая, будучи предпосылкой человеческой истории, в свою очередь имеет свою историю. Таким образом, Маркс подчеркивает исторический характер и становления человека из природы и самой природы. Он пишет: «Ни природа в объективном смысле, ни природа в субъективном смысле непосредственно не дана человеческому существу адекватным образом. И подобно тому как все природное должно возникнуть, так и человек имеет свой акт возникновения, историю, которая, однако, отражается в его сознании и потому в качестве акта возникновения является сознательно снимающим себя актом возникновения. История есть истинная естественная история человека» [1, т. 42, с. 164].
Маркс указывает на историческое единство природы и человека, которое служит объективной предпосылкой и основой как науки о природе – естествознания, так и науки об обществе – обществознания. «Человек есть непосредственный предмет естествознания; ибо непосредственной чувственной природой для человека непосредственно является человеческая чувственность…» [там же, с. 124]. На наш взгляд, было бы неверным видеть в этих словах только остатки еще не до конца преодоленной натуралистической фразеологии Фейербаха. Молодой Маркс выступает против метафизического противопоставления природы и человека, утверждая диалектическое единство и различие природного и общественного. Острие критики Маркса было направлено против дуализма природы и общества, который в разных видах господствовал в философской литературе тех лет. Внутреннее единство природного и общественного, основывающееся на единстве мира, позже нашло свое выражение в знаменитой формуле Маркса (1867): «Я смотрю на развитие экономической общественной формации как на естественно-исторический процесс» [1, т. 23, с. 10].
Таким образом, единство естественных и общественных наук имеет объективную основу, оно вытекает из единства мира, находящего свое отражение в диалектико-материалистическом монизме. Поэтому науки о природе и науки о человеке и человеческом обществе не рядоположны, а суть ступени и стороны истории (в самом широком смысле этого термина). «Мы знаем только одну единственную науку, науку истории», – читаем мы в «Немецкой идеологии» [1, т. 3, с. 16]. А незадолго до этого, в «Экономическо-философских рукописях 1844 года», Маркс разъясняет эту мысль следующим образом: «Сама история является действительной частью истории природы, становления природы человеком. Впоследствии естествознание включит в себя науку о человеке в такой же мере, в какой наука о человеке включит в себя естествознание: это будет одна наука» [1, т. 42, с. 124].
Философские выводыиз наук о природев трудах Маркса и Энгельса50 – 60-х годов
Начиная с 1858 г. Энгельс занимается теоретической проблематикой естествознания, систематически изучая при этом конкретные достижения различных естественных наук. Проблемы, которые позже будут решены Энгельсом в «Диалектике природы», органически вытекали из существа всей философской системы основоположников марксизма, всегда считавших единство мира, связи и взаимообусловленность различных частей его одним из основных положений своего воззрения. Еще в «Немецкой идеологии», отмечая единство природы и общества, Маркс и Энгельс писали: «Первая предпосылка всякой человеческой истории – это, конечно, существование живых человеческих индивидов. Поэтому первый конкретный факт, который подлежит констатированию, – телесная организация этих индивидов и обусловленное ею отношение их к остальной природе. Мы здесь не можем, разумеется, углубляться ни в изучение физических свойств самих людей, ни в изучение природных условий – геологических, оро-гидрографических, климатических и иных отношений, которые они застают. Всякая историография должна исходить из этих природных основ и тех их видоизменений, которым они, благодаря деятельности людей, подвергаются в ходе истории» [1, т. 3, с. 19]. Разработка в дальнейшем Энгельсом специально диалектики природы явилась необходимым шагом в выполнении этой философско-методологической программы.
Маркс и Энгельс показали глубокую ошибочность не только отождествления материи и сознания, но и их абсолютного противопоставления за пределами основного вопроса философии. Критикуя Фейербаха, во многом сводившего социальное к натуральному, Маркс и Энгельс писали: «Фейербаховское „понимание“ чувственного мира ограничивается, с одной стороны, одним лишь созерцанием этого мира, а с другой – одним лишь ощущением…» [1, т. 3, с. 42]. Фейербах «не замечает, что окружающий его чувственный мир вовсе не есть некая непосредственно от века данная, всегда равная себе вещь, а что он есть продукт промышленности и общественного состояния, притом в том смысле, что это – исторический продукт, результат деятельности целого ряда поколений, каждое из которых стояло на плечах предшествующего, продолжало развивать его промышленность и его способ общения и видоизменяло в соответствии с изменившимися потребностями его социальный строй» [там же].
Основоположники марксизма указывают на односторонность «чисто» естественнонаучного взгляда на мир, оторванного от истории и человека. «Даже это „чистое“ естествознание, – пишут они, – получает свою цель, равно как и свой материал, лишь благодаря торговле и промышленности, благодаря чувственной деятельности людей» [там же, с. 43].
Указанный основной недостаток созерцательного материализма Фейербаха, состоявший в том, что «материализм и история у него полностью оторваны друг от друга…» [там же, с. 44], в дальнейшем привлекал пристальное внимание Энгельса. В «Диалектике природы», в частности в статье «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека», Энгельс много размышляет о диалектике единства общества и природы, о возможных последствиях все более полного овладения человеком силами природы. Анализируя различные проблемы, которые встают перед людьми в процессе практического освоения природы, Энгельс подчеркивает необходимость сознательного отношения к ней, учета возможных отдаленных последствий вмешательства человека в природные процессы. «И мы, – пишет Энгельс, – в самом деле, с каждым днем научаемся все более правильно понимать ее законы и познавать как более близкие, так и более отдаленные последствия нашего активного вмешательства в ее естественный ход. Особенно со времени огромных успехов естествознания в нашем столетии мы становимся все более и более способными к тому, чтобы уметь учитывать также и более отдаленные естественные последствия по крайней мере наиболее обычных из наших действий в области производства и тем самым господствовать над ними. А чем в большей мере это станет фактом, тем в большей мере люди снова будут не только чувствовать, но и сознавать свое единство с природой и тем невозможней станет то бессмысленное и противоестественное представление о какой-то противоположности между духом и материей, человеком и природой, душой и телом, которое распространилось в Европе со времени упадка классической древности и получило наивысшее развитие в христианстве» [1, т. 20, с. 496].
Диалектический подход к дилемме, заключающейся в том, что, с одной стороны, человек изменяет природу в процессе практического преобразования реальной действительности, а с другой – для существования человека необходимо сохранение ее основных свойств, позволил Энгельсу высказать ряд важных методологических соображений, звучащих особенно актуально в XX в., когда под влиянием научно-технической революции, огромных успехов естественных наук ученые все чаще задумываются над возможными отрицательными последствиями применения своих открытий. Во второй половине XX в. естествоиспытатели и философы стали все больше осознавать методологическую порочность абсолютизации естественнонаучного исследования природы, обособленности его от анализа общественного развития. Отсюда – стремление преодолеть разрыв между естественными и общественными науками, проявляющееся, в частности, в образовании «стыковых» наук такого рода, как экология, науковедение и др.
Глубокий концептуальный анализ процесса развития наук о природе, выявление их внутренней взаимосвязи и присущих этому процессу противоречий, а также изучение диалектики отражения объективного в сфере субъективности с помощью развивающейся системы понятий – все эти исследования, осуществленные Марксом и Энгельсом применительно к современному им естественнонаучному знанию, явились существенным шагом на пути к созданию будущей единой науки о природе и человеке.
Диалектическое понимание природы Маркс применил в полной мере в своем главном труде – «Капитале». Анализируя процесс превращения денег в капитал, Маркс пишет: «Владелец денег или товаров только тогда действительно превращается в капиталиста, когда минимальная сумма, авансируемая на производство, далеко превышает средневековый максимум. Здесь, как и в естествознании, подтверждается правильность того закона, открытого Гегелем в его „Логике“, что чисто количественные изменения на известной ступени переходят в качественные различия» [1, т. 23, с. 318]. Убеждение Маркса в единстве законов природы, общества и мышления находит свое выражение в том, что он универсально применяет всеобщие диалектические законы. Из множества примеров приведем лишь один. Маркс замечает, что «принятая в современной химии молекулярная теория… основывается именно на этом (перехода количественных изменений в качественные и наоборот. – Авт.) законе» [там же].
В экономических рукописях 1861 – 1863 гг. (второй вариант «Капитала») мы находим мысль, что естествознание образует основу всякого знания. В этих же рукописях Маркс, анализируя внутреннюю взаимосвязь и взаимозависимость различных экономических общественных формаций, сравнивает характер их смены со сменой различных геологических формаций. Он пишет: «Так же как и при последовательной смене различных геологических формаций, при образовании различных экономических общественных формаций не следует верить во внезапно появившиеся, резко отделенные друг от друга периоды» [1, т. 47, с. 460]. Разбирая далее вопрос о том, как технологические условия и соответствующая им экономическая структура производства создаются в рамках предшествующей формы, Маркс отмечает: «Величайшие открытия – порох, компас и книгопечатание – принадлежат ремесленному периоду, как принадлежат ему также и часы, один из самых удивительных автоматов. Подобным же образом гениальнейшие и революционнейшие открытия Коперника и Кеплера в астрономии принадлежат эпохе, когда все механические средства наблюдения находились в стадии младенчества» [там же]. В своих исследованиях Маркс использует огромный исторический материал, показывающий зависимость уровня развития промышленности от уровня технических средств, он внимательно следит за успехами химии, в том числе агрономической [см. там же, с. 401 – 525]. Открытие пороха, компаса и книгопечатания характеризуется им как «три великих изобретения, предваряющие буржуазное общество» [там же, с. 418].
Проблемы «диалектики природы» не раз обсуждались также в переписке между Марксом и Энгельсом. В письме от 22 июня 1867 г., написанном в ответ на письмо Энгельса от 16 июня 1867 г.[11], Маркс не только одобряет направление выбранного Энгельсом исследования над «Диалектикой природы», но и указывает на собственные примеры из «Капитала», где он использовал различные объективные законы диалектики, имеющие «силу в истории и в естествознании» [1, т. 31, с. 260]. В мае 1873 г. Энгельс излагает Марксу свои основные идеи о диалектике природы и о классификации форм движения материи (письмо от 30 мая) и встречает полное его понимание: письмо Энгельса, пишет Маркс в своем ответе от 31 мая, доставило ему «большое удовольствие» [см. 1, т. 33, с. 67 – 71].
Таким образом, можно считать доказанным тезис о том, что «идея диалектики природы рождалась параллельно и у Маркса и у Энгельса и что это фактически была их общая идея» [4, с. 101]. Это объясняется общей методологической установкой их философского материализма, предполагавшей систематическую разработку диалектики естественнонаучного знания. Критическое преодоление Марксом и Энгельсом абстрактного гуманизма и натурализма и создание ими реального научно-революционного гуманизма возможно было только на основе разработки принципов материального единства мира и органического единства природы и человека, диалектики природы и диалектики общества. Теория диалектики природы и диалектико-материалистическая методология развивающегося естественнонаучного знания суть, таким образом, неотъемлемые и существенные части марксистской материалистической философии.
Замысел «Диалектики природы»и работа Энгельса над ней
Положение В.И. Ленина о том, что «нельзя понять марксизм и нельзя цельно изложить его, не считаясь со всеми сочинениями Энгельса» [2, т. 26, с. 93], имеет самое прямое отношение к трудам Энгельса, посвященным мировоззренческим, гносеологическим и методологическим проблемам природы и естествознания.
Проблемы диалектики природы Энгельс разрабатывает не только в «Диалектике природы», но и в таких важнейших своих трудах по философии, как «Анти-Дюринг», «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии», а также в письмах и других сочинениях. Во всех работах Энгельса, посвященных самым различным проблемам марксизма, чувствуется благотворное влияние изучения естественных наук и внимательного учета всех известных ему достижений в этих областях. При разработке законов и категорий материалистической диалектики Энгельс всегда исходит не только из анализа структуры экономического базиса, классов и классовой борьбы, но и опирается на данные естествознания. С другой стороны, он сам уделяет много внимания разработке методологических проблем естественных наук, что нашло наиболее полное отражение в «Диалектике природы», которая посвящена проблемам как объективной диалектики, так и диалектики естествознания, его методологическим, логико-гносеологическим и мировоззренческим вопросам. В.И. Ленин при исследовании методологических основ кризиса физики в труде «Материализм и эмпириокритицизм», защищая и развивая основные принципы диалектического материализма в новых условиях, очень часто ссылается на сочинения Энгельса.
Работу над «Диалектикой природы» Энгельс начал в 1873 г. [см. 1, т. 20, с. 708 – 712] и продолжал ее вплоть до смерти Маркса в 1883 г. Некоторые материалы были добавлены к рукописи «Диалектики природы» в 1885 – 1886 гг. Первоначально Энгельс намеревался написать работу, посвященную критике вульгарно-материалистических воззрений Л. Бюхнера. Позднее он пришел к мысли о необходимости более обстоятельного исследования, в котором следует не только обобщить с диалектико-материалистических позиций естественнонаучные открытия, но и дать систематическую критику различных метафизических и идеалистических интерпретаций достижений науки о природе. Эта мысль была изложена Энгельсом в письме Марксу от 30 мая 1873 г. [см. 1, т. 33, с. 67 – 71]. Здесь же была сформулирована стержневая идея «Диалектики природы» – идея классификации наук, опирающейся на классификацию форм движения и в основном ей соответствующей. Необходимость исследований в русле этих замыслов была поддержана также другом Маркса, первым марксистом-естествоиспытателем, известным ученым-химиком К. Шорлеммером.
В работе Энгельса над «Диалектикой природы» можно выделить два периода: май 1873 г. – май 1876 г. и июль 1878 г. – март 1883 г. Эти периоды разделены временем работы над «Анти-Дюрингом». Сразу же после выхода в свет «Анти-Дюринга» Энгельс немедленно возвращается к прерванному труду. Материалы, относящиеся к «Диалектике природы», были объединены Энгельсом в четыре связки, получившие у него следующие заголовки: «Диалектика и естествознание», «Исследование природы и диалектика», «Диалектика природы», «Математика и естествознание. Разное». Среди заметок, составляющих четвертую связку, имеются два наброска плана «Диалектики природы». Следуя основным линиям плана Энгельса, исследователи теоретического и философского наследия основоположников марксизма расположили материал «Диалектики природы» в следующей последовательности: а) историческое введение, б) общие вопросы материалистической диалектики, в) классификация наук, г) соображения о диалектическом содержании отдельных наук, д) рассмотрение актуальных методологических проблем естествознания, е) диалектика перехода от естественных наук к общественным. Разработке последней части Энгельс успел уделить меньше всего времени.
В силу различных обстоятельств Энгельс не смог полностью завершить свой фундаментальный труд. Но проделанная им работа в концептуальном отношении является тем не менее законченным целым и представляет собой систематическое и развернутое рассмотрение основных мировоззренческих результатов и методологических уроков, извлеченных из современного ему естествознания с позиций диалектического материализма. Анализ, проведенный великим сподвижником Маркса, не только показал действие диалектических законов в природе и вскрыл естественнонаучные основы диалектического материализма, но и позволил ему высказать ряд общих основополагающих идей марксистской философской науки, углубить категориальную и методологическую основу диалектического материализма.
Судьба «Диалектики природы» поучительна. Материалы, которые входят в «Диалектику природы», при жизни Энгельса опубликованы не были. Вскоре после его смерти увидели свет лишь две статьи – «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека» в 1896 г. и «Естествознание в мире духов» в 1898 г. Публикация этого философского труда, сразу после написания ставшего объектом идеологической борьбы, была затруднена тем, что архив основоположников марксизма после смерти Энгельса оказался в руках теоретиков германской социал-демократической партии. В частности, Э. Бернштейн не был заинтересован в полной публикации философского наследия Энгельса. Основная линия, проходящая через письма и труды Энгельса, – доказательство необходимости разработки диалектики на основе материализма, защита и развитие диалектического материализма в целом существенно расходилась со взглядами Бернштейна. Именно в эти годы Бернштейн в «Проблемах социализма» (1899) стремился доказать «вред» диалектики для науки и пытался «освободить» учение Маркса и Энгельса от диалектической «опасности». Бернштейн и другие влиятельные деятели германской социал-демократии поддержали лозунг «Назад к Канту» и всячески доказывали необходимость дополнения марксизма кантианской философией или иными буржуазно-философскими построениями.
«Диалектика природы», как и ряд других теоретических работ Маркса и Энгельса, пролежала долгие десятилетия под спудом в социал-демократических архивах и впервые была опубликована на русском языке на родине ленинизма в 1925 г.
2. Взаимоотношение марксистской философии и естественных наук
Изменение предмета философиии диалектика природы
Вырабатывая новое мировоззрение, К. Маркс и Ф. Энгельс существенным образом изменили понимание содержания и целей философского знания. Они отвергли трактовку философии как законченной и завершенной системы знания, «науки наук», противостоящей всем частным наукам и диктующей им истины «в последней инстанции». Уже в «Анти-Дюринге» Энгельс отмечает: «Современный материализм – отрицание отрицания – представляет собой не простое восстановление старого материализма, ибо к непреходящим основам последнего он присоединяет еще все идейное содержание двухтысячелетнего развития философии и естествознания, как и самой этой двухтысячелетней истории» [1, т. 20, с. 142]. Отрицая истолкование диалектического материализма просто как восстановления старого материалистического мировоззрения, Энгельс вместе с тем подчеркивает наличие у материализма «непреходящей основы», которую необходимо углубить, опираясь на содержание истории природы и наук о ней, истории философии и гражданской истории, не сводя ее, однако, к этому содержанию. Именно в результате подобного углубления философия будет «снята», но, будучи преодолена по форме, сохранит свое действительное содержание [см. там же]. Спекулятивность и плоский эмпиризм, стирающие различие между философией и частнонаучными описаниями, – это две крайности, которые решительно отвергаются философией марксизма. Нельзя философски рассуждать о мире, не изучая данных наук, стремящихся познать этот мир в тех или иных его разрезах, но нельзя и сводить философские рассуждения к данным этих наук.
Систематический характер высказываний Энгельса в «Диалектике природы» показывает, что он был противником сведения предмета философского материализма к науке о природе или к науке о познании ее. Как в «Диалектике природы», так и в «Анти-Дюринге» Энгельс исходит из того, что диалектический материализм есть наука о наиболее общих законах «движения и развития природы, человеческого общества и мышления» [там же, с. 145], которая не есть сумма абсолютно «самостоятельных» и независимых друг от друга философских наук: диалектики природы, диалектики истории, диалектики познания и логики. Философия также не является их непосредственным тождеством. Ведь ясно, например, что диалектика развития природы не тождественна диалектике истории наук.
Органическая связь частных наук с философией диалектического материализма вытекает из самой ее сущности. В отличие от идеалистических философских систем марксистская философия, как указывает Энгельс, стоит «над» положительными науками не в том смысле, что она диктует им истины «в последней инстанции», а только в том, что, опираясь на естественные науки, стремится к достижению наивысшей степени общности и общезначимости своих выводов.
Энгельс подчеркивает коренное отличие диалектического материализма не только от таких течений прежней философии, как узкий, полуагностический эмпиризм и спекулятивный рационализм, но и от прежнего метафизического материализма. На принципиальные недостатки старого материализма, которому чужда диалектика и понимание общественно-исторической практики как основы познания, в силу чего он не мог исследовать сознание общественного субъекта, Маркс и Энгельс обратили внимание уже в 40-х годах XIX в. в «Святом семействе». Анализируя особенности «одностороннего материализма» Т. Гоббса, они писали: «Физическое движение приносится в жертву механическому или математическому движению; геометрия провозглашается главной наукой. Материализм становится враждебным человеку. Чтобы преодолеть враждебный человеку бесплотный дух в его собственной области, материализму приходится самому умертвить свою плоть и сделаться аскетом» [1, т. 2, с. 143]. Возникает разрыв между человеческим как субъективным и природным как объективным, а это искажает понимание процесса познания и роли в нем практики. Позже Энгельс возвращается к этой проблеме и, указывая на ошибочность подобного взгляда на процесс познания, отмечает: «Как естествознание, так и философия до сих пор совершенно пренебрегали исследованием влияния деятельности человека на его мышление. Они знают, с одной стороны, только природу, а с другой – только мысль. Но существеннейшей и ближайшей основой человеческого мышления является как раз изменение природы человеком, а не одна природа как таковая, и разум человека развивался соответственно тому, как человек научался изменять природу» [1, т. 20, с. 545].
Энгельс показывает методологическую несостоятельность абсолютизации чисто природного, естественного, что ведет к натуралистическому пониманию человека, его истории. «…Натуралистическое понимание истории – как оно встречается, например, в той или другой мере у Дрейпера и других естествоиспытателей, стоящих на той точке зрения, что только природа действует на человека и что только природные условия определяют повсюду его историческое развитие, страдает односторонностью и забывает, что и человек воздействует обратно на природу, изменяет ее, создает себе новые условия существования» [там же, с. 545 – 546]. С другой стороны, исключение звена практики из теории познания природных процессов и явлений ведет к забвению тех специфических изменений, которые практика вносит в познание объективного и которые необходимо должны быть внесены, но столь же необходимо должны быть затем элиминированы.
Новое понимание предмета философского знания, в котором органически соединены материализм и диалектика, позволили Энгельсу выработать новую трактовку познания как общества и мышления, так и природы. Энгельс выступает против абсолютизации как самостоятельности философии, так и обусловленности ее комплексом частных, в том числе естественных, наук.
Необходимость философского осмысления достижений естественных наук и истории познания в целом
В начале и особенно в середине XIX в. естествоиспытатели сделали ряд существенных открытий, которые имели большое мировоззренческое значение. Труды Джоуля, Майера, Гельмгольца и других ученых позволили сформулировать и дать естественнонаучное обоснование закона сохранения и превращения энергии. Фундаментальный характер для развития идей о взаимопревращениях различных видов энергии носили работы Фарадея, который открыл электромагнитную индукцию. Большое значение имели проникнутые идеей эволюции работы Лайеля в геологии, Шванна и Шлейдена о клеточной структуре всех живых тел. Буржуазно-демократические революции 1848 – 1849 гг. оказали благотворное влияние на развитие промышленности, что в свою очередь привело к мощному подъему естествознания [см. 1, т. 20, с. 368], к развитию физики, химии, биологии, медицины.
Открытия в естествознании настоятельно требовали преодоления имевшей до этого место отчужденности различных естественных наук друг от друга и от материалистической диалектики. Еще в «Экономическо-философских рукописях 1844 года» Маркс писал: «Естественные науки развернули колоссальную деятельность и накопили непрерывно растущий материал. Но философия осталась для них столь же чуждой, как и они оставались чужды философии» [1, т. 42, с. 123 – 124].
Анализ развивающегося естественнонаучного знания, проведенный Гегелем в «Философии природы», не отвечал методологическим потребностям науки, во-первых, ввиду ложности его исходного идеалистического принципа и, во-вторых, потому, что Гегель не был знаком или не счел нужным философски анализировать ряд фундаментальных научных открытий, сделанных еще при его жизни. Именно в «Философии природы» Гегеля более всего сказались коренные недостатки его философской системы. Натурфилософия Гегеля, как отмечает Энгельс, грешила в том отношении, что она не признавала у природы никакого развития во времени, никакого следования «одного за другим», а признавала только сосуществование «одного рядом с другим».
Таким образом, сложилась настоятельная теоретическая и практическая потребность в последовательном и систематическом философском анализе результатов основных естественных наук. Задача, которая в связи с этим встала перед Энгельсом, была сформулирована им следующим образом: «…дело шло о том, чтобы и на частностях убедиться в той истине, которая в общем не вызывала у меня никаких сомнений, а именно, что в природе сквозь хаос бесчисленных изменений прокладывают себе путь те же диалектические законы движения, которые и в истории господствуют над кажущейся случайностью событий…» [1, т. 20, с. 11]. В «Капитале» и других трудах Маркс научно исследовал материализм и диалектику общества, так сказать, «вверху», теперь надо было разработать «внизу» соответствующее учение о природе. Для решения этой задачи Энгельс рассматривает с позиций марксистской философии такие проблемы, как взаимоотношение философии и естествознания, отношение между диалектикой и естественными науками, классификацию форм движения материи, диалектику необходимости и случайности и другие.
«Маркс был основательным знатоком математики…» – писал Энгельс [там же], но для систематических занятий естественными науками ни у Маркса, ни у Энгельса долгое время не было возможности. Когда эта возможность появилась, Энгельс, по его словам, «подверг себя в области математики и естествознания процессу полного „линяния“… и в течение восьми лет затратил на это бóльшую часть своего времени» [там же].
Анализируя новейшие естественнонаучные открытия с позиций диалектического материализма, Энгельс настаивает в «Диалектике природы» на необходимости органического единства философии и естественных наук. В этой связи он подвергает систематической критике метафизичность эмпиризма, позитивистскую абсолютизацию чувственно данного, а также спекулятивно-рационалистическое конструирование «исходной» реальности. Энгельс показывает, что выявилась острая необходимость в качественно новой философии природы, основанной на достижениях науки и общественно-исторической практики. «Эмпирическое естествознание накопило такую необъятную массу положительного материала, что в каждой отдельной области исследования стала прямо-таки неустранимой необходимость упорядочить этот материал систематически и сообразно его внутренней связи. Точно так же становится неустранимой задача приведения в правильную связь между собой отдельных областей знания. Но, занявшись этим, естествознание вступает в теоретическую область, а здесь эмпирические методы оказываются бессильными, здесь может оказать помощь только теоретическое мышление» [там же, с. 366]. Энгельс подчеркивает необходимость сознательного и целенаправленного освоения философской культуры, ибо столь необходимое для познания «теоретическое мышление является прирожденным свойством только в виде способности. Эта способность должна быть развита, усовершенствована, а для этого не существует до сих пор никакого иного средства, кроме изучения всей предшествующей философии» [там же].
Огромным количеством примеров Энгельс демонстрирует силу диалектического метода, обосновывая высказанную в «Анти-Дюринге» главную идею о том, что точное представление о Вселенной, о ее развитии и развитии человечества, равно как и об отражении этого развития в головах людей, может быть получено только диалектическим путем. Энгельс показывает, как сильно страдает развитие наук от узости метафизического метода с его неподвижными, застывшими категориями. Пренебрежение к материализму и диалектике мстит естествоиспытателям, приводит к тому, что они, часто не замечая этого, во-первых, попадают под влияние наиболее реакционных философских школ и, во-вторых, вынуждены сами, с ошибками, открывать заново уже открытые философские истины. Они воображают, пишет Энгельс в «Диалектике природы», что «освобождаются от философии, когда игнорируют или бранят ее. Но так как они без мышления не могут двинуться ни на шаг, для мышления же необходимы логические категории, а эти категории они некритически заимствуют либо из обыденного общего сознания так называемых образованных людей, над которым господствуют остатки давно умерших философских систем, либо из крох прослушанных в обязательном порядке университетских курсов по философии (которые представляют собой не только отрывочные взгляды, но и мешанину из воззрений людей, принадлежащих к самым различным и по большей части к самым скверным школам), либо из некритического и несистематического чтения всякого рода философских произведений, – то в итоге они все-таки оказываются в подчинении у философии, но, к сожалению, по большей части самой скверной, и те, кто больше всех ругает философию, являются рабами как раз… наихудших философских учений» [там же, с. 524 – 525]. «Эмпирическое презрение к диалектике наказывается тем, что некоторые из самых трезвых эмпириков становятся жертвой самого дикого из всех суеверий – современного спиритизма» [там же, с. 382].
Критикуя узкий эмпиризм за недооценку роли теоретического мышления в процессе познания, Энгельс показывает относительность пресловутой «бесспорности факта» и его зависимость от той или иной интерпретационной модели, в рамках которой факт осмысливается. В «Диалектике природы» раскрывается недостаточность единичного «решающего эксперимента», ибо только общественно-историческая практика может служить веским аргументом в пользу истинности той или иной гипотезы или теории. В основе критики Энгельсом как догматического рационализма и априоризма, так и эмпиризма лежит мысль о диалектике субъективного и объективного в познании. Эту диалектику во многом исказил идеалист Гегель и не поняли большинство исследователей природы. Последние относились к философскому анализу основ своей науки с безразличием, будучи сторонниками узко эмпирической позиции и совершенно некритически пользуясь устаревшими понятиями и сомнительными гипотезами. «Исключительная эмпирия, – пишет Энгельс, – позволяющая себе мышление в лучшем случае разве лишь в форме математических вычислений, воображает, будто она оперирует только бесспорными фактами. В действительности же она оперирует преимущественно традиционными представлениями, по большей части устаревшими продуктами мышления своих предшественников…» [там же, с. 455 – 456; ср. также с. 384].
При решении проблемы взаимоотношения диалектического материализма и естественных наук Энгельс исходит прежде всего из признания социального характера наук о природе, которые внутренне связаны как с производством, так и с господствующим мировоззрением. И лишь сознательное овладение диалектико-материалистической методологией позволяет избежать ошибок, проистекающих от незнания истории науки и истории философии.
Доказывая внутреннюю связь науки с философией, Энгельс подводит к выводу, что «какую бы позу ни принимали естествоиспытатели, над ними властвует философия. Вопрос лишь в том, желают ли они, чтобы над ними властвовала какая-нибудь скверная модная философия, или же они желают руководствоваться такой формой теоретического мышления, которая основывается на знакомстве с историей мышления и ее достижениями. Физика, берегись метафизики!» – пишет Энгельс [там же, с. 525], понимая под метафизикой недиалектичность мышления. Опираясь на факты истории науки, Энгельс убедительно доказывает, что диалектика «является для современного естествознания наиболее важной формой мышления, ибо только она представляет аналог и тем самым метод объяснения для происходящих в природе процессов развития, для всеобщих связей природы, для переходов от одной области исследования к другой» [там же, с. 367].
Таким образом, подход Энгельса к проблеме взаимоотношения философии и естественных наук с самого начала был направлен против односторонности как фактографического эмпиризма, так и спекулятивного рационализма и догматизма. Диалектико-материалистический подход к этой проблеме и ее решение соединяют в себе опору на добытые наукой и практикой факты и восхождение к теоретическому их обобщению, интерпретации и объяснению. Исследуя содержание наук, философия выявляет объективно-диалектические связи и закономерности действительности, а изучая процессы приращения знания об этих связях и закономерностях и развивающуюся форму этого приращения, познает логико-гносеологические связи и закономерности, т.е. субъективную диалектику в узком смысле слова. Только широкая методологическая установка, исходящая из внутреннего единства и взаимообусловленности этих двух форм философского познания, способна обеспечить правильную постановку и решение философских проблем развивающегося естественнонаучного знания.
Необходимостьдиалектического методадля естествознания
Центральной идеей «Диалектики природы» является идея о необходимости диалектического метода для естественных наук. Обоснование этой идеи сочетается у Энгельса с критикой господствовавшего в науках метафизического способа мышления. Метафизический способ изучения был в свое время исторически оправдан, но, как отмечает Энгельс, оставил «привычку рассматривать вещи и процессы природы в их обособленности, вне их великой общей связи, и в силу этого – не в движении, а в неподвижном состоянии, не как существенно изменчивые, а как вечно неизменные, не живыми, а мертвыми» [1, т. 20, с. 20 – 21].
Развитие эмпирического естествознания в конце XVIII – начале XIX в. выявило объективную потребность в таком методе, который был бы ориентирован на отыскание общих связей между явлениями, на раскрытие процессов изменения и развития, при сохранении материалистического подхода к объектам исследования. В результате «диалектический характер процессов природы стал непреодолимо навязываться мысли…» [там же, с. 368]. В особенности это относилось к развитию таких фундаментальных разделов естествознания, как физика, космология, биология и химия.
Недооценка теоретического мышления и абсолютизация непосредственно воспринимаемых данных приводили либо к субъективно-идеалистическому эмпиризму, либо в качестве реакции на него к объективно-идеалистическим и даже религиозным спекуляциям. Проанализировав «экспериментальные основания» спиритизма, Энгельс показывает в статье «Естествознание в мире духов» (1878), что путь от естествознания к мистицизму есть «самая плоская эмпирия, презирающая всякую теорию и относящаяся с недоверием ко всякому мышлению» [там же, с. 381].
Узкоэмпирическая методология становится тормозящим фактором познания, ибо при столкновении с новыми фактами она старается «спасти старую традицию от натиска научного мышления» [там же, с. 455].
В разделе «Электричество» на примере анализа работы Видемана «Учение о гальванизме и электромагнетизме» Энгельс показывает, как «в трактовку даже самого простого электрического явления вносится фальсификация», поскольку «эмпирия уже не в состоянии правильно изображать факты, ибо в изображение их у нее прокрадывается традиционное толкование этих фактов» [там же, с. 456]. Энгельс тем самым обращает, в частности, внимание на то, что вообще не бывает никакой «абсолютно чистой» эмпирии: фактическая база наук всегда подвержена воздействию со стороны прежних или заново выдвинутых теоретических концепций, и поэтому факты подчас перетолковываются в зависимости от той концепции, в которую они включаются. Систематически доказывая узость философского эмпиризма, Энгельс отнюдь не призывает «конструировать связи и вносить их в факты»: он подчеркивает, что необходимо «извлекать их из фактов и, найдя, доказывать их, насколько это возможно, опытным путем» [там же, с. 370 – 371]; произвольным конструкциям в науке нет места.
В «Диалектике природы» развивается выдвинутая в «Анти-Дюринге» мысль о диалектике как итоге развития истории познания. Поэтому ознакомление естествоиспытателей с этой историей Энгельс относит к числу важнейших средств выработки у них способности к теоретическому мышлению. «Теоретическое мышление каждой эпохи, а значит и нашей эпохи, это – исторический продукт, принимающий в различные времена очень различные формы и вместе с тем очень различное содержание. Следовательно, наука о мышлении, как и всякая другая наука, есть историческая наука, наука об историческом развитии человеческого мышления» [там же, с. 366 – 367].
Изучение истории развития научного знания с убедительностью подтверждает справедливость диалектического подхода к действительности. Оно показывает, что «теория законов мышления отнюдь не есть какая-то раз навсегда установленная „вечная истина“», «дает масштаб для оценки выдвигаемых им самим теорий» [там же, с. 367]. Незнание того, как ставились и решались в прошлом философские проблемы и чего уже достигла философская наука в своем развитии, часто приводило естествоиспытателей к серьезным методологическим просчетам в оценке выдвигаемых ими теорий.
Анализируя с философских позиций основные достижения естествознания, Энгельс специально выделяет те открытия, которые имеют важное методологическое и мировоззренческое значение, и отмечает, что эвристической силой обладает даже неосознанное использование диалектического подхода к природе. Так, например, обстояло дело с составившей эпоху кантовской теорией возникновения небесных тел из вращающихся пылевидных масс. Именно благодаря стихийно-диалектическому подходу, даже не имея еще достаточных эмпирических данных, Кант смог нанести первый существенный удар по господствовавшим в то время метафизическим воззрениям. «Первая брешь в этом окаменелом воззрении на природу, – пишет Энгельс, – была пробита не естествоиспытателем, а философом. В 1755 г. появилась „Всеобщая естественная история и теория неба“ Канта. Вопрос о первом толчке был устранен; Земля и вся солнечная система предстали как нечто ставшее во времени» [там же, с. 350 – 351]. Знаменитый трактат И. Канта и труды П.С. Лапласа «Изложение системы мира» (1796), «Трактат о небесной механике» (1798 – 1825) сыграли важную методологическую роль в переходе от метафизической трактовки природы к диалектической.
Методологическое новаторство кантовского подхода к проблеме происхождения Вселенной заключается в фактическом признании борьбы противоположностей как источника самодвижения материи, что означало по существу устранение из науки проблемы «первотолчка» и признание саморазвития материи. И хотя работы Канта в области космологии не оказали немедленного воздействия на развитие естественных наук, что было во многом связано с отсутствием в них необходимого математического аппарата, но они, как указывает Энгельс в «Диалектике природы», предвосхитили естественнонаучные приложения всеобщего закона единства и борьбы противоположностей, и в этом их непреходящее значение.
Диалектические по существу представления проникли постепенно и в другие естественнонаучные дисциплины – геологию, антропологию, географию и т.д. Так, исследования Ч. Лайеля, получившие отражение в его «Основах геологии» (1830 – 1833), способствовали становлению этой отрасли познания как науки, в которой утверждалось представление об объективном процессе развития природы. Оценивая философское значение этих исследований, Энгельс подчеркивает: «Лишь Лайель внес здравый смысл в геологию, заменив внезапные, вызванные капризом творца, революции постепенным действием медленного преобразования Земли. Теория Лайеля была еще более несовместима с допущением постоянства органических видов, чем все предшествовавшие ей теории» [там же, с. 352]. Эти теории Энгельс критикует с методологических позиций прежде всего именно за метафизичность, за абсолютизацию «внезапности» в виде спонтанных скачков, катастроф, что давало возможность интерпретировать процессы, имевшие место в истории природы, в духе «первотолчка». Так же, прежде всего с методологической точки зрения, оценивает Энгельс новые теории, подчеркивая появление в них идей всеобщей связи, развития, противоречивости изучаемых объектов.
Диалектикаэмпирического и теоретического
Исследование структуры процессов познания приводит Энгельса к выделению в нем эмпирического и теоретического уровней. При этом он диалектически переосмысливает давнюю гносеологическую проблему приоритета чувственного или рационального в познании. Энгельс выявляет неправомерность подобной постановки проблемы и связанных с нею односторонностей как эмпиризма, так и рационализма. Для прояснения истинного смысла этой дилеммы Энгельс, во-первых, исследует общий вопрос об исходных принципах всякой теории, а во-вторых, анализирует пути возникновения нового знания, обращаясь с этой целью к вопросу о роли индукции и дедукции в познавательном процессе.
«Эмпирическое наблюдение, – пишет Энгельс, – само по себе никогда не может доказать достаточным образом необходимость» [1, т. 20, с. 544]. Таким образом, уже во второй половине XIX в. Энгельсом был отмечен факт принципиальной невыводимости основных положений и законов теории из одних лишь эмпирических данных, факт, обсуждение которого приобрело столь острую форму в логике науки середины XX в. В то же время он критикует и априоризм, подчеркивая вторичность принципов познания по отношению к объективному миру: «…принципы верны лишь постольку, поскольку они соответствуют природе и истории» [там же, с. 34]. Будучи проверены практикой, принципы становятся важными методологическими инструментами познания, выступают как ведущая, направляющая идея, обладающая дедуктивной силой.
Энгельс предвосхитил принципиальные идеи гипотетико-дедуктивного метода познания и их сегодняшнее применение. Бывает, что исходные принципы теории формулируются как догадки, которые после своего подтверждения получают теоретический статус. Эти принципы применительно к новой теоретико-познавательной ситуации, на новом уровне знания, могут быть дополнены новыми принципами, трансформированы или вообще заменены ввиду полной неприменимости в новой области. Решающим критерием истинности исходных принципов познания в конечном счете всегда остается общественно-историческая, в том числе научно-экспериментальная, практика.
Но бывает и так, что принципы, которые многократно подтверждались на практике, в дальнейшем не исследуются и приобретают со временем характер предрассудка. Такое положение, отмечает Энгельс, может иметь место, например, в математике. Он пишет, что в этой науке, «как и во всех других областях мышления, законы, абстрагированные из реального мира, на известной ступени развития отрываются от реального мира, противопоставляются ему как нечто самостоятельное, как явившиеся извне законы, с которыми мир должен сообразоваться» [там же, с. 38]. Подобный отрыв может служить гносеологической предпосылкой многих абстрактных математических понятий, и в силу этого обстоятельства значительно возрастает видимость независимости математического знания от связей и отношений реального мира. Однако практика научного познания, развитие техники и общественного производства доказывают справедливость материалистического подхода Энгельса к математике. Применение «чистой математики» в практической деятельности (т.е. приложение ее к «миру») есть доказательство не того, что она навязывает миру свои законы, а напротив, лишь того, что сама она «заимствована из этого самого мира и только выражает часть присущих ему форм связей, – и как раз только поэтому и может вообще применяться» [там же]. Если, отмечает Энгельс, «у нас математические аксиомы представляются каждому восьмилетнему ребенку чем-то само собой разумеющимся, не нуждающимся ни в каком опытном доказательстве, то это является лишь результатом „накопленной наследственности“» [там же, с. 582]. Позднее В.И. Ленин напишет в «Философских тетрадях»: «ПРАКТИЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ЧЕЛОВЕКА МИЛЛИАРДЫ РАЗ ДОЛЖНА БЫЛА ПРИВОДИТЬ СОЗНАНИЕ ЧЕЛОВЕКА К ПОВТОРЕНИЮ РАЗЛИЧНЫХ ЛОГИЧЕСКИХ ФИГУР, ДАБЫ ЭТИ ФИГУРЫ МОГЛИ ПОЛУЧИТЬ ЗНАЧЕНИЕ АКСИОМ. ЭТО NOTA BENE» [2, т. 29, с. 172].
Рассматривая роль индукции и дедукции, анализа и синтеза в научном познании, Энгельс выступает против абсолютизации каких-либо способов познания: «…восхождение от единичного к особенному и от особенного к всеобщему совершается не одним, а многими способами…» [1, т. 20, с. 540]. Объективное единство различных явлений требует применения в познании принципов диалектической логики, которая «не довольствуется тем, чтобы перечислить и без всякой связи поставить рядом друг возле друга формы движения мышления…» [там же, с. 538]. Диалектическая логика «выводит эти формы одну из другой, устанавливает между ними отношение субординации, а не координации, она развивает более высокие формы из нижестоящих» [там же].
Характеризуя позицию тех ученых, которые абсолютизируют формально-логические методы познания, Энгельс особенно резко критикует разделение и абсолютное противопоставление друг другу индукции и дедукции: «Эти люди так увязли в противоположности между индукцией и дедукцией, что сводят все логические формы умозаключения к этим двум, совершенно не замечая при этом, что они 1) бессознательно применяют под этим названием совершенно другие формы умозаключения, 2) лишают себя всего богатства форм умозаключения, поскольку их нельзя втиснуть в рамки этих двух форм, и 3) превращают вследствие этого сами эти формы – индукцию и дедукцию – в чистейшую бессмыслицу… Индукция и дедукция связаны между собой столь же необходимым образом, как синтез и анализ» [там же, с. 541, 542], и поэтому нельзя преувеличивать роль одной противоположности за счет другой, а «надо стараться применять каждую на своем месте…» [там же, с. 543].
В науке XVIII – XIX вв. были распространены концепции, преувеличивающие роль индукции в познании. В этой связи Энгельс подвергает основательной критике узкоиндуктивистскую трактовку формирования и развития научного знания вообще и английский «всеиндуктивизм», идущий еще от Ф. Бэкона, в особенности. На основе анализа обширного историко-научного материала Энгельс опровергает мнение индуктивистов, что индукция является непогрешимым методом: «Это настолько неверно, что ее, казалось бы, надежнейшие результаты ежедневно опрокидываются новыми открытиями» [там же]. Ученый-материалист, конечно, опирается на индукцию, но она не в состоянии достаточно полно объяснить возникновение новых теорий и методов и нового знания вообще. «Никакая индукция на свете, – пишет по этому поводу Энгельс, – никогда не помогла бы нам уяснить себе процесс индукции. Это мог сделать только анализ этого процесса» [там же, с. 542]. Позиция Энгельса была направлена против отрицания продуктивной роли мышления в познании, что было свойственно многим позитивистам XIX в. Позитивистский характер приобрел в этом столетии односторонний «английский эмпиризм», позитивизм придал агностический вид старому сенсуализму, «первым позитивизмом» назвал Энгельс индуктивизм Дж.С. Милля. Поэтому критика Энгельсом узости индуктивизма была одновременно и ударом по позитивизму.
Критика Энгельсом абсолютизации возможностей не только индукции, но и всякого другого отдельного способа познания носила программный характер и была подчинена более общей задаче – показать эвристический характер материалистической диалектики, которая по самому существу своему не совместима с абсолютизацией какого-либо одного метода познания, каких бы то ни было заранее данных схем мышления. Недаром к проблеме прообразов математических абстракций Маркс и Энгельс подходили с разных сторон, взаимодополняя друг друга: Маркс – с позиции применения частного метода конструктов, а Энгельс – с точки зрения вопроса о приблизительных эмпирических прообразах [см. 12, 161 – 167][12].
Актуален критический анализ Энгельсом гегелевской классификации суждений. Подчеркивая рациональные моменты идеи Гегеля о развитии форм суждения в ходе познания и о переходе их друг в друга, Энгельс замечает, что на первый взгляд эта классификация суждений в тех или иных пунктах кажется совершенно произвольной, однако в действительности это не так. Анализируя с материалистической точки зрения основания гегелевской классификации суждений, Энгельс отмечает преимущества диалектического подхода к проблеме, в силу которого эта классификация коренится в законах не только мышления, но и природы. Последнее, впрочем, не было и не могло быть раскрыто Гегелем ввиду идеалистических принципов его учения о суждении: «То, что у Гегеля является развитием мыслительной формы суждения как такового, выступает здесь перед нами как развитие наших, покоящихся на эмпирической основе, теоретических знаний о природе движения вообще» [1, т. 20, с. 539]. Это положение Энгельс использует далее для критики агностицизма, ибо «законы мышления и законы природы необходимо согласуются между собой, если только они надлежащим образом познаны» [там же, с. 539 – 540]. Исходя из этого Энгельс классифицирует суждения на суждения единичности, особенности и всеобщности, показывая, что во многих случаях процесс познания идет по пути единичного – особенного – всеобщего, но абсолютизировать эту форму развития познания, связанную, в частности, с индуктивным восхождением (хотя и не сводящуюся к нему), нельзя [см. там же, с. 538 – 539].
Энгельс обращает внимание на диалектически противоречивый характер формирования научной теории, отмечая относительный и преходящий характер существовавших в его время теоретических систем, хотя некоторыми естествоиспытателями они рассматривались как окончательные и абсолютные. Когда эти «ученые мужи» метафизически упорствуют в своих заблуждениях, они начинают «искать спасения во всякого рода уловках, в жалких увертках, в затушевывании непримиримых противоречий и тем самым сами попадают в конце концов в такой лабиринт противоречий, из которого для них нет никакого выхода» [там же, с. 456]. Конечно, в таких случаях выход есть – честно признать ошибку и начать теоретическое исследование заново, обратившись к новым, более плодотворным гипотезам. Но не все на это способны.
Энгельс подчеркивает огромную эвристическую роль гипотезы в научном познании: «Формой развития естествознания, поскольку оно мыслит, является гипотеза» [там же, с. 555]. В наиболее развитых естественнонаучных дисциплинах – астрономии и механике, физике и химии – «находишься среди гипотез, словно в центре пчелиного роя. Да иначе оно и не может быть. В физике мы имеем дело с движением молекул, в химии – с образованием молекул из атомов, и если интерференция световых волн не вымысел, то у нас нет абсолютно никакой надежды когда-либо увидеть эти интересные вещи собственными глазами. Окончательные истины в последней инстанции становятся здесь с течением времени удивительно редкими» [там же, с. 89]. Обнаружение все новых и новых связей и отношений, а отсюда возрастающая «потребность в систематизации изучаемых связей постоянно вынуждает нас к тому, чтобы окружать окончательные истины в последней инстанции густым лесом гипотез» [там же].
Таким образом, наличие элемента гипотетичности в структуре знания является постоянным атрибутивным свойством развития науки. Научная и общефилософская значимость защищаемой Энгельсом концепции о роли гипотез в познании исключительно велика. Она состоит прежде всего в собственно методологической направленности, которая верно ориентирует естествоиспытателей, остерегая их от узости индуктивизма. Концепция Энгельса важна и в мировоззренческом отношении. Дело в том, что во второй половине XIX в. получил распространение позитивистский взгляд на гипотезу, согласно которому она истолковывалась не как предвосхищение истины, а как ее замена, что по существу означало устранение гипотетических моментов из структуры знания. Иными словами, позитивисты отрицали возможность превращения предположений в твердое знание. Между тем, как показывает Энгельс, в постоянном осуществлении этой возможности и состоит генеральный путь познания.
Исключительно важны сегодня глубокие логико-методологические положения Энгельса о роли и функции так называемого идеализированного объекта в познании. В заметке о Сади Карно Энгельс отмечает, что последний «изучил паровую машину, проанализировал ее, нашел, что в ней основной процесс не выступает в чистом виде, а заслонен всякого рода побочными процессами, устранил эти безразличные для главного процесса побочные обстоятельства и сконструировал идеальную паровую машину (или газовую машину), которую, правда, так же нельзя осуществить, как нельзя, например, осуществить геометрическую линию или геометрическую плоскость…» [там же, с. 543 – 544]. Но подобная познавательная процедура «оказывает, по-своему, такие же услуги, как эти Математические абстракции: она представляет рассматриваемый процесс в чистом, независимом, неискаженном виде» [там же, с. 544]. Эвристический характер процесса идеализации, таким образом, основан на теоретическом конструировании мысленного объекта, при котором стороны, существенные для данного направления исследования, берутся в максимально развитом виде, а несущественные вообще отбрасываются. Этот прием все более широко применяется в современной нам научно-исследовательской практике. «Математическое пространство», «абсолютно черное тело», «несжимаемая жидкость» и т.п. стали ныне естественным элементом научного знания. Идеализация – это необходимая сторона процесса познания, ибо, как показывает Энгельс, создание научной теории высокого уровня общности не возможно без исключения тех свойств изучаемого объекта, которые для данного класса задач не существенны. Объективные основания этой процедуры образует, в частности, относительная независимость отдельных явлений и свойств и различия их ролей при протекании изучаемого процесса.
Существенное возрастание роли абстрактно-теоретического начала в современной науке, пользующейся обобщениями высокого уровня, а также идеализациями и идеальными конструктами, показывает научную прозорливость Энгельса, который, еще по существу находясь в рамках классического естествознания, смог указать на методологическое и эвристическое значение тех частных приемов научного исследования, которые в то время вообще еще не были осмыслены.
3. Законы и категорииматериалистической диалектикии естествознание
Законы диалектикикак фундаментальные принципыбытия и познания.Три основных закона диалектики
Исследование методов и приемов научного исследования было органически связано Энгельсом с дальнейшей разработкой основных законов и категорий материалистической диалектики. Рассматривая реальный ход процесса познания в естественных и общественных науках, он существенным образом переосмысливает ряд законов диалектики, сформулированных Гегелем. Это означало дальнейшее развитие категориальной основы марксистской философии.
В разделе «Диалектика» Энгельс, доказывая ошибочность гегелевского сведéния законов диалектики к законам мышления, пишет, что законы диалектики абстрагируются из истории природы и человеческого общества. «Они как раз не что иное, как наиболее общие законы обеих этих фаз исторического развития, а также самого мышления» [1, т. 20, с. 384]. Будучи познанными, общие диалектические законы сами становятся эвристическим средством в дальнейшем исследовании природы, истории и самого процесса познания.
Анализируя характер действия в природе диалектических законов, Энгельс отмечает их всеобщность для теоретического естествознания. В частности, говоря о законе перехода количества в качество и обратно, Энгельс пишет: «…в природе качественные изменения – точно определенным для каждого отдельного случая способом – могут происходить лишь путем количественного прибавления либо количественного убавления материи или движения (так называемой энергии)» [там же, с. 385]. Рассматривая под этим углом зрения данные физики и химии, Энгельс приходит к выводу, что «невозможно изменить качество какого-нибудь тела без прибавления или отнятия материи либо движения, т.е. без количественного изменения этого тела» [там же]. Соответственно, с другой стороны, «чисто количественная операция деления имеет границу, где она переходит в качественное различие: масса состоит из одних молекул, но она представляет собой нечто по существу отличное от молекулы, как и последняя в свою очередь есть нечто отличное от атома» [там же, с. 386].
Опираясь на достигнутый уровень научного знания своего времени, Энгельс высказывает идеи, на много десятилетий опередившие развитие науки. Так, подчеркивая в приведенной выше цитате отличие тела от молекул, его составляющих, он привлекает внимание исследователей к изучению сущности массы, но при этом предостерегает их от упрощенно-механического представления о предопределенности свойств целого свойствами составных его частей. Тем самым Энгельс указывает на сложность понятия массы (эта проблема далеко еще не разрешена и в современной физике).
Диалектический подход помогает Энгельсу глубоко осмыслить методологическую функцию физических постоянных в познании: «…константы физики в значительной своей части суть не что иное, как обозначения узловых точек, где количественное прибавление или убавление движения вызывает качественное изменение в состоянии соответствующего тела, – где, следовательно, количество переходит в качество» [там же, с. 387]. В плане познавательной деятельности это значит, что нарушение определенных единств качественных и количественных изменений, соответствующих константам, означает «снятие» старого уровня и переход к новому уровню реальности, а в познании это влечет за собой необходимость перехода к новой теоретической системе знания.
Большое внимание Энгельс уделяет рассмотрению естественных наук как теоретической целостности, в которой действуют всеобщие диалектические закономерности. Такой подход, например, привел его к характеристике химии как науки, где закон перехода количественных изменений в качественные проявляется наиболее ярко и празднует «свои величайшие триумфы» [там же]. Это дает Энгельсу основание определить химию как науку «о качественных изменениях тел, происходящих под влиянием изменения количественного состава» [там же].
Диалектико-материалистическая исходная позиция позволяет Энгельсу глубоко научно определить предметы различных естественных наук на современном ему историческом уровне их развития. Он определил механику как науку «о небесных и земных массах», физику как «механику молекул», а химию как «физику атомов» [там же, с. 386]. Дальнейшее развитие естественнонаучного знания внесло поправки в перечень объектов отдельных наук, но полностью подтвердило истинность общей концепции [см., напр., 6][13].
Анализ механизма «перехода» количественных изменений в качественные и наоборот опирается у Энгельса на положение о всеобщности борьбы противоположностей как причины развития всякого процесса и явления. В «Анти-Дюринге», критикуя метафизический способ мышления, который «за отдельными вещами… не видит их взаимной связи, за их бытием – их возникновения и исчезновения, из-за их покоя забывает их движение, за деревьями не видит леса» [1, т. 20, с. 21], Энгельс показывает, что, например, «органическое существо в каждое данное мгновение является тем же самым и не тем же самым…» [там же]. В общем виде «оба полюса какой-нибудь противоположности – например, положительное и отрицательное – столь же неотделимы один от другого, как и противоположны, и… они, несмотря на всю противоположность между ними, взаимно проникают друг друга» [там же, с. 22].
В «Диалектике природы», анализируя обширный естественнонаучный материал и критически оценивая категориальный состав гегелевской «Науки логики», Энгельс выделяет и формулирует три основных закона материалистической диалектики, которые получили свое яркое освещение в «Анти-Дюринге». Это законы взаимопроникновения, единства и борьбы противоположностей (т.е. всеобщей противоречивости вещей, процессов и явлений), взаимодействия количественных и качественных изменений и отрицания отрицания.
В «Диалектике природы» Энгельс собрал большой фактический материал, показывающий всеобщность действия закона единства и борьбы противоположностей. Классический образец универсальности диалектического противоречия Энгельс видит в единстве объективной и субъективной диалектики. «Так называемая объективная диалектика, – пишет Энгельс, – царит во всей природе, а так называемая субъективная диалектика, диалектическое мышление, есть только отражение господствующего во всей природе движения путем противоположностей, которые и обусловливают жизнь природы своей постоянной борьбой и своим конечным переходом друг в друга, resp.[14] в более высокие формы. Притяжение и отталкивание. В магнетизме начинается полярность; она здесь обнаруживается у одного и того же тела; в электричестве же она распределяется между двумя или несколькими телами, приходящими во взаимное напряжение. Все химические процессы сводятся к явлениям химического притяжения и отталкивания. Наконец, в органической жизни образование клеточного ядра надо рассматривать тоже как явление поляризации живого белкового вещества, а теория развития показывает, как, начиная с простой клетки, каждый шаг вперед до наисложнейшего растения, с одной стороны, и до человека – с другой, совершается через постоянную борьбу наследственности и приспособления» [там же, с. 526]. В данной цитате под «субъективной диалектикой» понимается отражение объективной диалектики в содержании наук.
Демонстрируя на конкретном естественнонаучном материале всеобщность диалектического закона единства и борьбы противоположностей, Энгельс указывает на относительность разграничительных линий между противоположностями и подчеркивает качественное разнообразие видов противоречий. Фиксация наличия противоположностей – это лишь первая, начальная ступень исследовательской работы; гораздо более важная задача состоит в выявлении взаимосвязей, взаимодействия, взаимопроникновения и взаимопревращения противоположностей. «Hard and fast lines[15] несовместимы с теорией развития», – подчеркивает Энгельс [там же, с. 527], доказывая метафизичность «застывания» науки на уровне жесткого и неподвижного противопоставления противоположностей. Энгельс приходит к выводу: «„Или – или“ становится все более и более недостаточным» [там же]. Отсюда – обобщение Энгельса, важность и истинность которого доказывается как прошлой, так тем более и всей последующей историей науки: «Диалектика, которая точно так же не знает hard and fast lines и безусловного, пригодного повсюду „или – или“, которая переводит друг в друга неподвижные метафизические различия, признает в надлежащих случаях наряду с „или – или“ также „как то, так и другое“ и опосредствует противоположности, – является единственным, в высшей инстанции, методом мышления, соответствующим теперешней стадии развития естествознания» [там же, с. 527 – 528].
Энгельс доказывает взаимозависимость противоположностей (положительное и отрицательное, часть и целое, простое и составное и т.д.), которые «имеют смысл только в своем взаимоотношении, а не каждое само по себе» [там же, с. 528].
Много размышляет Энгельс над гносеологическим смыслом формально-логического принципа тождества. Развитие естественных наук приносило с собой все больше фактов, свидетельствовавших об узости метафизически интерпретированного формально-логического принципа тождества и подводивших к выводу, что «истинное, конкретное тождество содержит в себе различие, изменение» [там же, с. 530]. Опираясь на историю наук и историю философии, Энгельс убедительно критикует все еще разделявшиеся многими естествоиспытателями представления, что «тождество и различие являются непримиримыми противоположностями, а не односторонними полюсами, которые представляют собой нечто истинное только в своем взаимодействии, во включении различия в тождество» [там же, с. 531].
Таким образом, через все рассуждения Энгельса проходит основополагающая методологическая идея, которая состоит в том, что законы диалектики являются фундаментальными принципами бытия и познания. Познающий субъект всегда должен учитывать, что противоположные категории – «тождество и различие – необходимость и случайность – причина и действие… превращаются друг в друга» [там же]. Жесткое их противопоставление связано с метафизическим пониманием роли и задач формальной логики в познании. В «Диалектике природы», как и в «Анти-Дюринге», Энгельс выступает не против принципов формальной логики, которые являются необходимыми инструментами познания, а против принципов тождества и непротиворечия, взятых «в старометафизическом смысле».
Каузальность, необходимостьи случайность
Большой интерес представляют идеи, высказанные Энгельсом при анализе проблемы соотношения таких фундаментальных для развития естественнонаучного знания категорий, как необходимость и случайность, причина и действие (следствие). Энгельс вскрывает метафизичность укоренившегося взгляда, согласно которому необходимость и случайность рассматриваются лишь как определения, «раз навсегда исключающие друг друга» [1, т. 20, с. 532], и доказывает истинность диалектической точки зрения о взаимодополнении, взаимопереходе случайного и необходимого, хотя они одновременно и взаимоисключают друг друга. Любое материальное образование представляет собой диалектическое единство случайного и необходимого. Необходимое как проявление реально возможного, не имеющего вариантов, выступает как процесс, который на различных ступенях приобретает различную степень полноты, завершенности. Случайное также имеет реальные основания, но иные: базируясь не на данной совокупности факторов, определяющих данную закономерность, случайность вариативна, но тем не менее объективна, ибо имеет основание хотя и в ином комплексе объективных факторов, но тем не менее именно объективных.
Такой подход к проблеме позволил Энгельсу дать глубокую философскую критику распространенного заблуждения, будто лишь необходимое единственно достойно научного интереса, тогда как случайное для познания якобы безразлично. Энгельс показывает, что наука без диалектики по самому своему существу не в состоянии последовательно преодолеть это заблуждение. При недиалектическом подходе различение необходимости и случайности носит субъективный характер, ибо все, что удалось каким-либо образом подвести под категорию закона, объявляется необходимым, а все связи и отношения, которые пока не укладываются в строго определенную необходимую закономерность, не считаются предметом научного анализа, так что характер их существования оказывается всецело зависящим от желания познающего субъекта. Тем самым вольно или невольно в познание вносится априоризм, с одной стороны, и агностицизм – с другой.
Попытка построить научное знание исключительно на необходимых связях приводит к далеким от действительной науки положениям, ибо вне систематического анализа остаются случайные связи, которые тем не менее не перестают оказывать влияние на происходящие процессы. Метафизическая философская установка, таким образом, ведет не к исследованию внутренней связи и взаимообусловленности необходимого и случайного через более глубокое раскрытие диалектической природы причинности, а к снятию самого вопроса о статусе случайности в мире и в познании.
Как и при анализе других категорий, Энгельс подходит к общей оценке категории причинности диалектически, прилагая немало усилий, чтобы дать идеям Гегеля о единстве причины и действия последовательно материалистическую интерпретацию: «Если Гегель рассматривает силу и ее проявление, причину и действие как тождественные, то это теперь доказано в смене форм материи, где равнозначность их доказывается математически. Эта равнозначность уже и раньше признавалась в мере: сила измеряется ее проявлением, причина – действием» [там же, с. 595]. (Энгельс понимает здесь под «тождественностью» эквивалентность энергетических преобразований.)
В теоретическом и практическом отношениях особенно актуальны для науки идеи, высказанные Энгельсом при анализе методологических основ той формы детерминизма, которая перешла «в естествознание из французского материализма…» [там же, с. 533]. «Согласно этому воззрению, – отмечает Энгельс, – в природе господствует лишь простая, непосредственная необходимость» [там же]. Подобная трактовка природы случайности и необходимости, при которой случайность просто отрицается, а необходимость отождествляется с неизбежностью единичных элементарных событий, принципиально неудовлетворительна: отрицание объективной природы случайности приводит к идее о фатальной и в общем загадочной и даже теологически окрашенной предопределенности всего сущего, ибо «необходимость остается пустой фразой, а вместе с этим и случай остается тем, чем он был» [там же, с. 534]. Подобный метафизический подход к проблеме приводит к утрате существа самой проблемы: «…случайность не объясняется здесь из необходимости; скорее, наоборот, необходимость низводится до порождения голой случайности» [там же].
Для преодоления методологических трудностей науки при ее попытках решить проблему взаимоотношения необходимости и случайности, сущности закона, случайности и причинности Энгельс мастерски применяет метод материалистической диалектики. Он показывает, что беспомощность многих естествоиспытателей в вопросах методологии связана с тем, что они не смогли осмыслить диалектику реального мира и процесса познания, не увидели никакого рационального содержания в гегелевской диалектике. Это привело к тому, что они предпочли гегелевской диалектике вольфовскую метафизику с ее жестким противопоставлением случайного и необходимого. Между тем, по убеждению Энгельса, прав в общей постановке вопроса Гегель, который выдвинул идею взаимообусловленности этих двух категорий. Энгельс высказывает согласие с диалектическим подходом к вопросу Гегеля, а именно, что случайное имеет основание в необходимости и одновременно не имеет такого основания. Вместе с тем взгляд Энгельса, по сути дела, существенно отличается от гегелевской чисто мыслительной диалектики: основание того, что случайное коренится в необходимости, и основание того, что оно в то же время является все-таки случайным, не совпадают. Видимо, именно поэтому существуют разные виды случайности: во-первых, случайность как выражение необходимости, во-вторых, как «дополнение» последней. Следует также иметь в виду, что не только случайность имеет различные основания и виды, но то же происходит и с необходимостью, ибо «следует различать взаимосвязанные, но не тождественные два вида необходимости: (а) непременность возникновения следствия, коль скоро налицо причина и весь комплекс ее действия; (б) неукоснительность появления следствий, составляющих в своей совокупности основную, магистральную линию развития объекта» [10, с. 216].
Решение проблемы соотношения необходимости и случайности связывается Энгельсом с коренной проблемой причинности. Причинно-следственную детерминистскую связь он трактует как происходящую непременно через перенос движений разного рода от одних объектов к другим. При этом Энгельс рассматривает понятия причины и следствия как моменты универсального взаимодействия, отмечая, что в процессе познания, «чтобы понять отдельные явления, мы должны вырвать их из всеобщей связи и рассматривать их изолированно, а в таком случае сменяющиеся движения выступают перед нами – одно как причина, другое как действие» [1, т. 20, с. 546 – 547]. На основе подготовительных работ к «Диалектике природы» эта идея формулируется Энгельсом в «Анти-Дюринге» следующим образом: «…причина и следствие суть представления, которые имеют значение, как таковые, только в применении к данному отдельному случаю; но как только мы будем рассматривать этот отдельный случай в его общей связи со всем мировым целым, эти представления сходятся и переплетаются в представлении универсального взаимодействия, в котором причины и следствия постоянно меняются местами; то, что здесь или теперь является причиной, становится там или тогда следствием и наоборот» [там же, с. 22]. Опираясь на эти положения Энгельса, В.И. Ленин писал, что «человеческое понятие причины и следствия всегда несколько упрощает объективную связь явлений природы, лишь приблизительно отражая ее, искусственно изолируя те или иные стороны одного единого мирового процесса» [2, т. 18, с. 160].
Привлекая обширный естественнонаучный материал, в первую очередь работы Ч. Дарвина, который в своем эпохальном произведении «Происхождение видов путем естественного отбора» (1859) «исходит из самой широкой, покоящейся на случайности, фактической основы» [1, т. 20, с. 535], Энгельс дает содержательную критику механистического детерминизма. Важным моментом анализа Энгельсом проблемы соотношения необходимости, случайности и закономерности является проницательная диалектико-логическая трактовка причинно-следственных связей.
Уже рассмотрение вопроса о статусе случайности и необходимости в естествознании требовало определенного решения проблемы соотношения случайности и причинности. Энгельс не сомневался в том, что всякая случайность так или иначе причинно обусловлена. При этом он полностью избежал крушения, неизбежно настигающего всякого мыслителя-метафизика при попытке обойти Сциллу фатализма, вытекающего из гипостазирования необходимости, и Харибду индетерминизма, абсолютизирующего случайность. Диалектико-материалистическая позиция позволила Энгельсу преодолеть ложную антитезу «причинность или случайность».
Рассматривая необходимость, причинность и случайность как внутренне взаимосвязанные и взаимозависимые категории, отражающие различные связи и отношения бытия и познания, марксистская диалектика проводит различие между существенными, определяющими причинно-следственными связями в объекте, с одной стороны, и связями также каузальными, но несущественными, привходящими и в этом смысле «случайными» – с другой. «Ряды» внешних связей (Энгельс приводит пример со связями, влияющими на число горошин в одном стручке) разветвляются до бесконечности и расходятся в ней. «Интерпретация случайности как пересечения двух или нескольких „рядов“ необходимости позволяет преодолеть не только индетерминизм, но и фатализм не посредством ссылки на контраст внутреннего (существенного) и внешнего, ибо все внешнее во Вселенной оказывается внутренним, но лишь посредством отрицания фаталистической посылки, возводящей эти ряды к некоему гипотетическому всеобщему логически „исходному пункту“» [9, с. 50]. Факт диалектического единства бесконечной природы не снимает различия между существенным и привходящим в каждом определенном объекте или процессе, но придает этому различию диалектически относительный смысл.
Категория взаимодействия
Анализ природы причинности у Энгельса тесно связан с трактовкой категории взаимодействия, ибо «взаимодействие – вот первое, что выступает перед нами, когда мы рассматриваем движущуюся материю в целом…» [1, т. 20, с. 546], и «только исходя из этого универсального взаимодействия, мы приходим к действительному каузальному отношению» [там же].
По мнению Энгельса, «спинозовское: субстанция есть causa sui[16] – прекрасно выражает взаимодействие» [там же]. С позиции диалектического понимания действительности «вся доступная нам природа образует некую систему, некую совокупную связь тел, причем мы понимаем здесь под словом тело все материальные реальности, начиная от звезды и кончая атомом и даже частицей эфира, поскольку признается реальность последнего. В том обстоятельстве, что эти тела находятся во взаимной связи, уже заключено то, что они воздействуют друг на друга, и это их взаимное воздействие друг на друга и есть именно движение» [там же, с. 392].
Процесс познания непосредственно связан с движением как взаимодействием, ибо только во взаимодействии те или иные свойства вещей проявляют себя как определенные качества. Энгельс убежден, что «телá неотделимы от движения: их формы и виды можно познавать только в движении; о телах вне движения, вне всякого отношения к другим телам, ничего нельзя сказать. Лишь в движении тело обнаруживает, чтó оно есть. Поэтому естествознание познает телá, только рассматривая их в отношении друг к другу, в движении» [1, т. 33, с. 67 – 68]. Отмечая, что «взаимодействие является истинной causa finalis[17] вещей», Энгельс подчеркивает фундаментальность этой категории: «Мы не можем пойти дальше познания этого взаимодействия именно потому, что позади его нечего больше познавать» [1, т. 20, с. 546].
Признание универсальности движения, таким образом, необходимо ведет к признанию универсальности взаимодействия. Любое материальное образование так или иначе, непосредственно или опосредованно, активно связано с другими материальными образованиями. С этой точки зрения, нет и не может быть абсолютно изолированных и принципиально неизменных вещей. Отсюда, между прочим, следует, что надо различать частные каузальные связи и отношения, с одной стороны, и структурные связи всеобщего развития вещей и их бесконечного взаимодействия – с другой. Хорошо известен знаменитый тезис Энгельса о том, что движение есть абсолютное свойство бытия. Вместе с тем Энгельс трактует движение диалектически и отнюдь не абсолютизирует момент изменчивости всего существующего. «Возможность относительного покоя тел, – отмечает он, – возможность временных состояний равновесия является существенным условием дифференциации материи и тем самым существенным условием жизни» [там же, с. 561]. Существование, таким образом, качественно отличных друг от друга материальных образований, их дискретность и расчлененность возможны именно благодаря покою и равновесию. Последнее не означает, что категории движения и покоя имеют одинаковый статус, ибо «всякое равновесие лишь относительно и временно» [там же, с. 562], тогда как движение есть не просто состояние или свойство материи, а ее атрибут, способ бытия материи, без которого она не существует.
Признание целостности и системности мира не исключает, но, наоборот, предполагает наличие в его объектах многообразных отдельных качеств, которые относительно изолированы и устойчивы. Но чтобы понять отдельные явления, которые вовлечены во всеобщую связь и находятся в цепи универсального взаимодействия, мы должны, как уже говорилось, вырвать их из всеобщей связи и рассматривать изолированно [см. там же, с. 546 – 547]. Очевидно, что это не метафизический, а, так сказать, диалектически-«рассудочный», необходимый для познания прием, поскольку «вырывание» и «изоляция» понимаются как условная познавательная операция.
Под этим же углом зрения Энгельс рассматривает так называемые каузальные цели людей. Благодаря преобразовательно-практической деятельности человек может вызвать искусственно такие изменения в природе, которые «вовсе не встречаются в природе (промышленность)» и придать им «определенные заранее направление и размеры» [там же, с. 544 – 545], что доказывает на практике наличие причинности, т.е. что «одно движение есть причина другого» [там же, с. 545]. В конечном итоге именно целеполагающая деятельность людей доказывает всеобщность как категории взаимодействия, так и тех или иных, общих или особенных каузальных связей.
4. Философский анализ материии форм ее существования
Материя и движение.Формы существования материи
Значительное место в работах Энгельса по диалектике природы и естествознания уделено философскому анализу категории «материя» и понятию «формы существования материи». Ввиду того, что в рассматриваемый период имело место господство «своеобразного общего мировоззрения, центром которого является представление об абсолютной неизменяемости природы» [1, т. 20, с. 348], Энгельс больше внимания уделил не систематическому рассмотрению содержания категории «материя», а доказательству диалектического характера бытия и познания, с перенесением акцента на анализ категорий «движение», «пространство» и «время».
Энгельс различает материю как термин, обозначающий совокупность всех объективных вещей и их свойств, и материю как абстрактное понятие. «Causa finalis – материя и внутренне присущее ей движение. Эта материя не абстракция», – говорит он [там же, с. 558]. Вместе с тем, характеризуя понятие материи как абстракцию высокого уровня, Энгельс замечает: «Материя как таковая, это – чистое создание мысли и абстракция. Мы отвлекаемся от качественных различий вещей, когда объединяем их, как телесно существующие, под понятием материи. Материя как таковая, в отличие от определенных, существующих материй, не является, таким образом, чем-то чувственно существующим» [там же, с. 570]. Таким образом, термин «материя» объединяет то, что обще всем объектам действительности, а именно их объективность.
Но исследование не может ограничиваться фиксацией только общего, а должно выявить различные виды и формы существования материи. Формами существования материи являются пространство и время. Пространство и время «без материи суть ничто, пустые представления, абстракции, существующие только в нашей голове» [там же, с. 550]. Методологическая ценность этого философского положения тем более велика, что оно было сформулировано в период господства классических, ньютоновских представлений о пространстве и времени. Связь пространства, времени и движущейся материи, глубоко исследованная ныне релятивистской механикой, методологически реализует идеи Энгельса.
Мысли Энгельса о внутреннем единстве материи, пространства и времени соответствует его трактовка движения. Поскольку движение есть изменение вообще, то из этого следует, что все уровни развития материи в различной форме реализуют способность изменения. В связи с этим Энгельс последовательно проводит мысль об ошибочности отождествления движения с механическим перемещением тел в пространстве: редукционистская программа, которая ориентирует исследователя на полное сведéние всех форм движения к его простейшей форме, должна быть отвергнута. Механическая форма движения всеобща, универсальна только в том смысле, что, как простая форма движения, она в снятом виде входит во все остальные, более высокие формы движения.
Энгельс связывал движение с взаимодействием сторон противоречия объекта, утверждая, что движение есть само противоречие. «Движение, рассматриваемое в самом общем смысле слова, т.е. понимаемое как способ существования материи, как внутренне присущий материи атрибут, – напоминает Энгельс, – обнимает собой все происходящие во вселенной изменения и процессы, начиная от простого перемещения и кончая мышлением» [там же, с. 391]. Но совершенно бесспорно, что «изучение природы движения должно было исходить от низших, простейших форм его и должно было научиться понимать их прежде, чем могло дать что-нибудь для объяснения высших и более сложных форм его» [там же].
Такой подход к проблеме движения позволил Энгельсу обосновать положение о принципиальной, сущностной неуничтожимости движения. Качественная и количественная неуничтожимость движения органически связаны друг с другом и логически следуют из атрибутивности движения по отношению к материи. Следовательно, «неуничтожимость движения надо понимать не только в количественном, но и в качественном смысле» [там же, т. 360], причем именно качественная неуничтожимость движения связана с неуничтожимостью материи, вечностью и неисчерпаемостью материального мира.
Проблема «круговорота» в природе
Идея качественной и количественной неуничтожимости материи и движения послужила методологической предпосылкой критического анализа трактовки Клаузиусом второго закона термодинамики. Клаузиус истолковал этот закон в духе идеи об «энтропийной», или «тепловой», смерти Вселенной. Он утверждал, что «энтропия мира стремится к максимуму» и что через определенное время она во всей Вселенной достигнет своего максимального значения, в результате чего наступит «тепловая смерть», ибо прекратятся все изменения. Это утверждение подвергается Энгельсом научной критике с диалектико-материалистических позиций. Энгельс показывает, что вывод Клаузиуса о «тепловой смерти» Вселенной был основан на абсолютизации второго закона термодинамики (физический смысл которого он не ставит под сомнение). Клаузиус упустил из виду, что любая задача в физике решается с наложением некоторых ограничений на условия задачи и ее решения и выводы нельзя экстраполировать на реальность вообще (в данном случае на всю Вселенную), абстрагируясь от этих ограничений (в данном случае от представления об изолированной, замкнутой системе).
Далее, Энгельс показывает, что интерпретация второго закона термодинамики в духе «энтропийной смерти» ведет к антинаучным теологическим идеям о необходимости исходного вмешательства «свыше», неявно предполагает наличие «первотолчка». «Энтропия не может уничтожаться естественным путем, – отмечает Энгельс, – но зато может создаваться. Мировые часы сначала должны быть заведены, затем они идут, пока не придут в состояние равновесия, и только чудо может вывести их из этого состояния и снова пустить в ход. Потраченная на завод часов энергия исчезла, по крайней мере в качественном отношении, и может быть восстановлена только путем толчка извне. Значит, толчок извне был необходим также и вначале; значит, количество имеющегося во вселенной движения, или энергии, не всегда одинаково; значит, энергия должна была быть сотворена…» [1, т. 20, с. 600]. Энгельс показывает также, что Клаузиус абсолютизировал известные науке его времени необходимые связи, нацело исключив действие и влияние случайного.
Доказав ненаучность гипотезы о «тепловой смерти» Вселенной, Энгельс выдвигает тезис о том, что «вся природа движется в вечном потоке и круговороте» [там же, с. 354], и на этом основании делает предположение, что «излученная в мировое пространство теплота должна иметь возможность каким-то путем, – путем, установление которого будет когда-то в будущем задачей естествознания, – превратиться в другую форму движения, в которой она может снова сосредоточиться и начать активно функционировать. Тем самым отпадает главная трудность, стоявшая на пути к признанию обратного превращения отживших солнц в раскаленную туманность» [там же, с. 362]. Ныне эти идеи автора «Диалектики природы» нашли подтверждение в современной астрофизике и космологии.
Нет совершенно никакой необходимости обращаться «к помощи творца» для выяснения того, как «материя нашего мирового острова превратила в теплоту такое огромное количество движения… что отсюда могли развиться солнечные системы…» [там же, с. 361]. Чтобы объяснить, как это произошло, следует, считает Энгельс, «сделать тот вывод, что раскаленное сырье для солнечных систем нашего мирового острова возникло естественным путем, путем превращений движения, которые от природы присущи движущейся материи и условия которых должны, следовательно, быть снова воспроизведены материей, хотя бы спустя миллионы и миллионы лет, более или менее случайным образом, но с необходимостью, внутренне присущей также и случаю» [там же]. Последовательно проводя материалистическую точку зрения на эти вопросы, Энгельс опровергает всякую попытку религии опереться на соответствующую интерпретацию второго закона термодинамики. Его гипотеза о естественном происхождении Солнечной системы основана на идее абсолютности движения; для объяснения неизвестных процессов, связанных с эволюцией бесконечной Вселенной, он обращается к диалектике необходимости и случайности.
Важно подчеркнуть, что, выдвигая определенную научную гипотезу, которая должна быть проверена в ходе дальнейшего развития науки, Энгельс тем самым ориентирует ученых на поиск, однако он далек от мысли навязывать им какое-либо решение данной естественнонаучной проблемы, как якобы непосредственно вытекающее из высказанных им философских соображений.
Идеи Энгельса о «круговороте материи», о ее вечности, о том, что во Вселенной идут процессы возникновения и исчезновения многообразных конкретных астрономических объектов, получили блестящее подтверждение в современной астрономии. Эта древнейшая из наук в последние десятилетия XX в. вступила в эпоху новых великих открытий, обнаружения «диковинных» объектов и принципиально новых явлений и процессов. Ее развитие ведет к формированию новой картины Вселенной, значительно более адекватной объективной реальности, чем картина мира, предлагавшаяся астрономией XIX в.
Современная наука о Вселенной переживает революцию, связанную с огромным прогрессом в средствах и инструментах исследования, включая небывалые перспективы, открываемые выходом человека в космос. Открыты такие объекты и явления во Вселенной, как квазары, пульсары, мощные источники излучения рентгеновских лучей и другие, общей отличительной чертой которых является резкая нестационарность. Объяснение этих явлений столкнулось с немалыми трудностями, разрешение которых требует привлечения новых, пока еще не сформулированных методологических идей, которые, вероятно, приведут к коренному изменению всей системы наших физических знаний о материальном мире. Важнейшие фазы развития космических объектов, как стало очевидно, связаны с процессами взрывов, распадов, дезинтеграций и новых образований на всех ступенях космической иерархии, характеризующимися огромным диапазоном мощностей энергетических превращений.
Методологические идеи «Диалектики природы» Энгельса получили в современных астрономических исследованиях фундаментальное подтверждение. Но бурное развитие астрофизики привело также к возникновению принципиально новых подходов и открытию новых перспектив исследования, что стимулирует обогащение и развитие не только частнонаучной, но и общей диалектико-материалистической методологии.
Тесная связь с философией, неизменно присущая на протяжении всей истории познания науке о Вселенной, с особенно большой силой обнаруживается в революционных научных ситуациях, подобных современной. В ней еще более отчетливо, чем прежде, проявляется непримиримая борьба материализма и идеализма. Не случайно, что в трудах ряда зарубежных астрофизиков многие вопросы науки о Вселенной сегодня интерпретируются с идеалистических позиций [см. 18; 13; 14]. Вопреки идеям «умирающей Вселенной» (А. Эддингтон, Дж. Джинс), «стационарной Вселенной» (Ф. Хойл) и т.п., получившим ныне заметное распространение за рубежом, согласно представлениям материалистически мыслящих астрономов, «Вселенная – это быстро и глубоко изменяющийся окружающий нас мир, наполненный богатейшим разнообразием жизненных процессов космических тел». Эти слова принадлежат академику В.А. Амбарцумяну, который добавляет при этом: «Я сознательно употребил слова „жизненные процессы“, чтобы подчеркнуть сложность, своеобразие и вместе с тем автономность многих процессов развития, которые мы изучаем» [5, с. 403].
Природа космических тел и явлений не может быть глубоко понята вне изучения их происхождения и развития. Астрофизики и философы, стоящие на позициях диалектического материализма, показали, что именно положение о внутренних противоречиях как источнике развития помогло осмыслить, какую роль в космической эволюции играют нестационарные объекты Вселенной как закономерные фазы этой эволюции.
Классификацияформ движения материи
Методологические принципы энгельсовской классификации имеют непреходящее значение. За время, прошедшее после разработки Энгельсом классификации форм движения материи, наука обогатилась знанием о новых формах движения, изменились представления и о тех формах движения, о которых шла речь в «Диалектике природы». Однако все принципиальные положения этого труда сохраняют свою действенность.
Термин «форма движения материи» у Энгельса носит обобщенный характер и употребляется им в нескольких смыслах. Так, при анализе взаимодействий он отмечает, что «мы наблюдаем ряд форм движения: механическое движение, теплоту, свет, электричество, магнетизм, химическое соединение и разложение, переходы агрегатных состояний, органическую жизнь…» [1, т. 20, с. 546]. В «Анти-Дюринге» Энгельс наряду с социальной формой движения говорит об экономической форме движения [см. там же, с. 153].
В основе всех этих рассуждений лежит идея универсального движения, исходя из которой Энгельс считает необходимым введение термина «основные формы движения материи» и «побочные формы движения материи» [см. там же, с. 563]. При этом «понятие основной формы движения материи выступает как обозначение наиболее общей из них, по отношению к которой другие многочисленные формы движения материи выступают в качестве частных. В принципиальной классификации форм движения основные формы существуют не наряду с неосновными, не рядоположны им, а соотносятся с ними как часть и целое, как общее и частное» [12, с. 306 – 307].
Маркс и Энгельс при подходе к классификации форм движения исходят из всеобщности движения, его атрибутивного, «прирожденного» характера. Идея о «прирожденности» движения, его неразрывности с материей была сформулирована ими еще в процессе формирования диалектического материализма. При этом была подвергнута критике точка зрения естествоиспытателей XVII и XVIII вв., которые признавали наличие движения в природе и его всеобщность, но понимали под ним только изменение положения тела в пространстве, т.е. отождествляли всякое движение с движением механическим. Энгельс показывает, что уже само утверждение о всеобщности механического движения приводит к отрицанию других форм движения материи.
Отождествление движения вообще с механическим движением имело широкое распространение в естественнонаучном познании вплоть до XVIII в., когда возникла химия. Позднее, с развитием биологии, сведéние разных форм движения к какой-либо одной стало на пути познания существенной помехой. Мнение о «привилегированности» (фундаментальности) и всеобщности механического движения имело определенные исторические и гносеологические основания. Этот взгляд воспитывался и поддерживался в течение ряда веков широко распространенным и во многом даже повседневным опытом, подтверждавшимся также и тогдашней наукой, которая в наибольшей степени продвинулась лишь в изучении макроскопического механического движения тел. Второе, не менее важное обстоятельство, которое способствовало утверждению мнения о всеобщности и единственности механического движения, заключалось в том, что «всякое движение связано с каким-нибудь перемещением…» [1, т. 20, с. 392]. Это перемещение, как указывает Энгельс далее, «никоим образом не исчерпывает природы соответствующего движения, но оно неотделимо от него» [там же], что и послужило для многих естествоиспытателей основанием для абсолютизации механического движения.
Подход Энгельса к данной проблеме с самого начала опирался на идею качественного разнообразия явлений объективного мира и принципиальной несводимости различных форм движения материи к его механической форме. Отсюда с неизбежностью следовала необходимость создания классификации форм движущейся материи, соответствующей самой природе объектов.
При создании классификации Энгельс вначале (май 1873 г.) исходит только из понятия формы движения материи, как таковой. В дальнейшем он углубляет созданную им классификацию, дополнив результаты, полученные при применении системообразующего понятия «форма движения материи», итогами исследования вопроса о том, как соотносятся между собой материальные носители различных форм движущейся материи. Принципиальное значение энгельсовской классификации форм движения материи связано не только с тем, что науки рассматривались в ней как отражение объективно существующих форм движения материи, но и с особой трактовкой самого отражения. Примененная к данной теоретико-познавательной ситуации диалектико-материалистическая концепция отражения позволила Энгельсу прояснить принципиально важный вопрос о взаимосвязях различных форм движения материи. Энгельс систематически подчеркивает три момента: во-первых, взаимопроникновение различных форм движения материи, во-вторых, тот факт, что перемещение тел в пространстве никоим образом не исчерпывает существа более высоких форм движения материи и, в-третьих, что высшие формы движения в «снятом» виде содержат в себе низшие. Энгельс на обширном научном материале подтверждает и углубляет огромной важности тезис из «Анти-Дюринга»: «Движение, в применении к материи, – это изменение вообще» [там же, с. 563].
Но вытекающее из этого определения признание существования других, не сводимых к механическому, форм движения не означает «смазывания», стирания «специфического характера» как механической, так и других сравнительно низших форм движения материи. Как диалектик-материалист, Энгельс далек от абсолютизации специфики той или иной отдельной формы движения материи и отмечает, что в природе нет «чистых» форм движения материи, «вся доступная нам природа образует некую систему, некую совокупную связь тел…» [там же, с. 392]. Энгельс подчеркивает два важных обстоятельства, которые в XX в. стали предметом специального изучения: системность объектов реальности, находящая свое отражение также и в системном характере научного знания, и существование действительно универсальных связей, вне которых не возможно ни бытие неисчерпаемой по своим качествам и движениям материи, ни ее познание,
Энгельс исходит из атрибутивного характера движения: «абсолютно всеобщим значением обладает одно лишь движение» [там же, с. 554]. Это означает, что нет ни одного материального объекта, который не находился бы в процессе изменения, благодаря чему и проявляются те или иные его свойства и качества. Вместе с тем нигде нет движения «самого по себе», без движущейся материи, помимо взаимодействий конкретных материальных объектов и их систем. В этом смысле Энгельс подчеркивает преходящий характер всякого конкретного вида движения: «Каждая конечная форма существования материи – безразлично, солнце или туманность, отдельное животное или животный вид, химическое соединение или разложение – одинаково преходяща… ничто не вечно, кроме вечно изменяющейся, вечно движущейся материи и законов ее движения и изменения» [там же, с. 362 – 363].
Каждый данный конкретный вид движения связан с тем или иным особым в качественном отношении материальным объектом, и уничтожение этого объекта (и в этом смысле «вида» материи) есть в то же время превращение его в другой вид материи, а это означает и превращение связанного с ним вида движения в иной вид. Энгельс указывает, что при всех трансформациях не уничтожимы как материя, так и движение. Всякий конкретный вид изменения преходящ, наличие же изменений в принципе абсолютно. Из этого следует неуничтожимость не только движения вообще, но в принципе и той или иной формы движения. Поэтому положение об относительности конкретных видов изменения и об абсолютности изменения вообще как атрибута материи принципиально применимо и к формам движения материи. Каждая форма движения «снимается» более высокой его формой и присутствует в последней в том или ином виде. Сказанное служит дополнительным аргументом в пользу тезиса о том, что методы и приемы исследования низшей формы движения материи могут и должны служить для изучения особенностей более высокой формы, хотя и не исчерпывают этого изучения.
Энгельс рассматривает конкретные законы природы, изучаемые естественными науками, как «формы проявления одного и того же универсального движения…» [там же, с. 553 – 554]. Он неоднократно возвращается к характеристике сути движения как взаимодействия и анализирует понятие «формы движения материи» в различных взаимодополняющих аспектах.
Изучение генезиса видов движения необходимо должно было начаться с познания низших, простейших форм, прежде чем ученые научились объяснять природу высших и более сложных форм движения. Именно такая последовательность и имела место в историческом развитии естественных наук: «…раньше всего разрабатывается теория простого перемещения, механика небесных тел и земных масс; за ней следует теория молекулярного движения, физика, а тотчас же вслед за последней, почти наряду с ней, а иногда и опережая ее, наука о движении атомов, химия» [там же, с. 391]. Познание форм движения, которые господствуют в области неживой природы, сделало затем возможным уже более глубокое изучение специфики живого: «Объяснение этих явлений (жизни. – Авт.) шло вперед в той мере, в какой двигались вперед механика, физика и химия» [там же]. Вместе с тем Энгельс указывает на все еще слабую разработанность вопросов физико-химических основ жизни, уровень исследования которых «находится почти в самой начальной стадии своего развития» [там же].
Доказывая существование внутренней связи между различными формами движущейся материи, подчеркивая их взаимопереход и взаимопроникновение, Энгельс решительно выступает против недооценки и затушевывания качественных различий между формами движения материи. Вопрос об этих качественных различиях и их принципиальной несводимости друг к другу особенно остро встал при обсуждении проблемы соотношения дарвинизма и марксизма. Известно отношение Маркса к Дарвину. Энгельс также высоко оценивает естественнонаучное и методологическое значение теории развития органического мира и вместе с тем резко отвергает попытки эклектически соединить идеи Дарвина с построениями Мальтуса. Он показывает реакционный характер мальтусовской теории народонаселения и выступает против попыток объяснения истории общества дарвиновской борьбой за существование. Поскольку человек «создает такие жизненные средства (в широчайшем смысле этого слова), которые природа без него не произвела бы», невозможно, как указывает Энгельс, «всякое перенесение, без соответствующих оговорок, законов жизни животных обществ на человеческое общество» [там же, с. 622]. Далее он снова отмечает, что при общественном производстве средств развития человека уже «неприменимы категории из животного царства» [там же, с. 623]; «…понимание истории как ряда классовых битв гораздо содержательнее и глубже, чем простое сведение ее к слабо отличающимся друг от друга фазам борьбы за существование» [там же].
Следует отметить, что в «Диалектике природы» по вполне понятным причинам преимущественное внимание уделено не систематическому анализу содержания той или иной формы движения материи, а созданию новой, диалектико-материалистической, общей классификации форм движения материи. В разделе «Основные формы движения» Энгельс пишет: «…исследуя здесь природу движения, мы вынуждены оставить в стороне органические формы движения. Сообразно с уровнем научного знания мы вынуждены будем ограничиться формами движения неживой природы» [там же, с. 391]. Последнее не означает, будто Энгельс пренебрегает анализом содержания биологической и социальной форм движения материи. Как очевидно из приведенного замечания, Энгельс ясно сознает, что современное ему естествознание дает еще слишком мало материала для анализа особенностей биологического движения. Если бы Энгельсу удалось завершить свое произведение, он, несомненно, с необходимой широтой использовал бы новые данные биологии конца XIX в.
Что касается социальной формы движения материи, то ее исследованию посвящены фундаментальные труды Маркса и Энгельса по историческому материализму. Характером самого замысла Энгельса – создать труд о диалектике природы – объясняется то относительно малое внимание, которое уделено в рукописи социальной форме движения. Законы функционирования общества в качественном отношении принципиально отличаются от тех законов, которые господствуют и являются определяющими в растительном и животном мире. Сказанное не отрицает, а предполагает генетическую и другие виды связи, которые существуют между человеком как общественным существом и животным миром и систематическое исследование которых привело Энгельса к созданию трудовой теории происхождения человека[18].
Исследование различных форм движения материи в их взаимосвязи и изучение особенностей взаимоперехода тех форм движения материи, которые следуют непосредственно одна за другой (т.е. на основе другой), позволили Энгельсу не только создать глубоко научную в своей основе и плодотворную классификацию форм движения материи, но и определить более четко и строго характер каждой отдельной формы исходя из ее связей с другими. Подобный подход Энгельса к проблемам классификации форм движения материи создал методологические предпосылки для выявления и изучения новых, еще неизвестных (в частности, и самому Энгельсу) форм движения материи. В наши дни в физике выявлен целый ряд качественно различных форм движения, особенно на субмикроуровне. Эти новые факты углубляют и обогащают концепцию Энгельса.
Принципы классификации наук
Анализ соотношения различных уровней развития материи и выделение на этой основе системы форм ее движения в структурном и генетическом аспектах привели Энгельса к другой важной как с научно-теоретической, так и с практической точек зрения проблеме – классификации наук. Опираясь на созданную им классификацию форм движения материи, Энгельс выдвинул принципы классифицирования отраслей и ветвей научного знания, создав классификацию наук, которая сохранила свою значимость и в XX в. Энгельс пишет: «Классификация наук, из которых каждая анализирует отдельную форму движения или ряд связанных между собой и переходящих друг в друга форм движения, является вместе с тем классификацией, расположением, согласно внутренне присущей им последовательности, самих этих форм движения, и в этом именно и заключается ее значение» [1, т. 20, с. 564 – 565]. Из этого следует, что в самых крупных членениях классификация форм движения материи Энгельса изоморфна классификации наук. Очень важно при этом учитывать мысли автора «Диалектики природы» о различении наук теоретических и прикладных, о связи естественных и общественных наук через посредство совокупности наук технических, а также о специфических принципах, которые необходимо положить в основу классификации наук: 1) по мере сложности; 2) убывающей общности; 3) по возрастающей сложности материальных объектов наук как носителей форм движения материи [см. 15, с. 166 и др.].
Идеи Энгельса в области классификации наук в методологическом отношении глубоко эвристичны. Во-первых, он показал, чем одна наука отличается от другой, во-вторых, указал характер взаимосвязей между различными науками, а самое главное – сформулировал необходимые философские основания для применения в одной отрасли познания методов и приемов исследования, выработанных в другой. Последнее, по мнению Энгельса, вытекает из структурно-материального единства мира, лежащего в основе взаимопроникновения наук, что проявляется также в определенной общности их математического аппарата. Этим единством и определена принципиальная возможность применения методов одних наук, например физики или химии, в другой, например в биологии. Вместе с тем различные формы движения материи качественно отличны друг от друга и потому перенесение методов одних наук на другие не должно быть полным и неограниченным. Некритическое перенесение методов, а тем более редукционистские тенденции ошибочны, хотя качественную специфику форм движения, несводимость одних из них к другим, их автономность нельзя возводить в абсолют[19].
В современной науке идея о взаимосвязях различных наук общепризнанна. Но очевидной она стала только в XX в., когда диалектические идеи развития и взаимосвязи «всего со всем» в явной или неявной форме уже вошли в сознание ученых и в науку, стали предметом специальных научных исследований и, наконец, методологическим регулятивом. Наиболее плодотворные результаты ожидают современных исследователей часто именно в пограничных областях различных научных дисциплин. Сталкиваясь с затруднениями в собственной области, исследователи привлекают на помощь теоретический аппарат других, более развитых наук. Восхождение этих методологических приемов к «Диалектике природы» Энгельса отмечается многими современными исследователями природы[20].
Намечая методологическую программу для дальнейшего развития познания, Энгельс не считает те или иные предложенные им формулировки и классификационные подразделения окончательными. В методологическом плане принципиально важны для Энгельса не отдельные конкретные положения, которые всегда подлежат развитию, но творческое применение принципов материалистической диалектики как всеобщей методологии, которая уже стала абсолютной необходимостью для дальнейшего развития наук о природе и успех применения которой зависит от знания дела. И, конечно, в наши дни системы классификации наук, очень детальные и разветвленные, представляют собой значительный шаг вперед по сравнению с 70 – 80-ми годами XIX в., когда Энгельс писал свою замечательную работу, но и современные классификации верны прежде всего в той мере, в какой в их основу заложены методологические принципы классификации знаний, разработанные Энгельсом, вполне доказавшие и многократно подтвердившие свою правильность в главном.
5. Философские проблемыв «Математических рукописях»К. Маркса
К. Маркс неоднократно проявлял большой интерес к математике. Как сообщает в своих воспоминаниях П. Лафарг, Маркс считал, что «наука только тогда достигает совершенства, когда ей удается пользоваться математикой» [7, с. 11]. Начиная с 1858 г. Маркс стал заниматься математическими проблемами более или менее систематически.
Математика была необходима Марксу в первую очередь для его экономических исследований, что он подчеркивал в письме Энгельсу от 11 января 1858 г. [1, т. 29, с. 210]. Известно, что в «Капитале» он широко пользуется математическими методами, начиная от простой коммерческой арифметики и кончая высшей математикой. Однако математика интересовала его не только с такой узкой, чисто прикладной точки зрения. Систематическое изучение высшей математики убедило Маркса в том, что исходные понятия и принципы анализа бесконечно малых величин недостаточно обоснованы с логической и теоретико-познавательной точек зрения. Вместе с тем обнаружилось, что нахождение верного решения проблемы связано с рядом методологических проблем диалектики познания вообще. В 70-х годах, особенно с 1878 г., Маркс специально занялся исследованием этих проблем; он проанализировал целый ряд попыток решить проблемы обоснования анализа бесконечно малых и обнаружил в них существенные методологические изъяны. Тогда он взялся за эту проблему заново, с более широкой методологической и теоретико-познавательной точек зрения. Так возникли математические рукописи Маркса объемом около 1.000 листов, оставшиеся в его рукописном наследстве, которым Энгельс придавал большое теоретическое значение[21].
Подход Маркса к обоснованиюдифференциального исчисления
Основное содержание «Математических рукописей» составляют вопросы философско-методологического обоснования такой важнейшей ветви математического анализа, какой является дифференциальное исчисление. Во фрагменте «Исторический ход развития» Маркс критически анализирует три этапа в обосновании этого исчисления. По времени они охватывают вторую половину XVII в. и XVIII в. Этот период начинается с выдающихся работ И. Ньютона и Г.В. Лейбница, которые независимо друг от друга заложили основы дифференциального и интегрального исчислений.
С созданием этих исчислений наука получила мощный инструмент для количественного исследования явлений природы. Однако успехи в применении новых методов математики на долгое время заслонили задачу логического обоснования этих методов. Многие последователи Ньютона и Лейбница, увлеченные вновь открывающимися возможностями анализа, не обращали достаточного внимания на исследование его исходных понятий и принципов. В конечном итоге все это привело к кризису оснований математики, который был вторым по счету в ее истории. Первый такой кризис произошел в античной математике и был вызван открытием несоизмеримых отрезков.
Возникшими трудностями анализа бесконечно малых не замедлили воспользоваться идеалисты и фидеисты еще в XVII в. В этом отношении весьма примечателен эпизод с появлением памфлета «Аналитик», написанного субъективным идеалистом епископом Дж. Беркли и посвященного критике неверующих математиков. Беркли, прокламируя, что догматы христианства не доказуемы, заявлял, что принципы исчисления бесконечно малых еще менее доказуемы и тем не менее математики верят в них. Он, в частности, упрекал Ньютона в том, что последний выводит значение флюксий (производных) с помощью своеобразного математического фокуса, а не аргументированного рассуждения. И хотя критика Беркли была продиктована отнюдь не интересами науки, все же он нащупал действительно слабые пункты анализа бесконечно малых. Таким образом, проблема обоснования анализа уже давно приобрела философский характер. Она привлекла и внимание Гегеля в его «Науке логики», но он не смог пойти дальше туманного вывода, что бесконечно малые – это «ничто и нечто» одновременно.
В «Математических рукописях» Маркс указывает, что творцы анализа бесконечно малых начинали строить исчисление сразу же с готовых дифференциалов и оперативных формул. Поскольку, однако, смысл и происхождение этих формул оставались невыясненными, то и само исчисление приобретало у них крайне таинственный характер. Действительно, в первое время бесконечно малые рассматривались учеными то как нули, то как конечные величины. Но если их принимали за нули, то было непонятно, как из операций с ними получаются конечные величины. Если же они не нули, то их отбрасывание, или, как выражается Маркс, насильственное устранение, оказывалось математически необоснованным. Такой формально противоречивый характер исходного понятия нового исчисления как раз и вызывал наибольшие возражения со стороны традиционно мыслящих математиков. «Итак, – заключает Маркс, – сами верили в таинственный характер новооткрытого исчисления, которое давало правильные (и притом в геометрическом применении прямо поразительные) результаты математически положительно неправильным путем. Таким образом, сами себя мистифицировали и тем более ценили новое открытие, тем более бесили толпу старых ортодоксальных математиков и вызывали с их стороны враждебные вопли, будившие отклик даже в мире неспециалистов и необходимые для прокладывания пути новому» [3, с. 169]. В последней фразе Маркс, по-видимому, имеет в виду полемику, разгоревшуюся вокруг упомянутого памфлета Беркли.
Второй этап обоснования дифференциального исчисления Маркс характеризует как рациональное дифференциальное исчисление и связывает прежде всего с работами Ж.Л. Д’Аламбера. Хотя Д’Аламбер и начинает построение исчисления с отправного пункта, принятого Ньютоном и Лейбницем, он вносит весьма существенную поправку. Превращение конечного приращения в дифференциал, отмечает Маркс, «у него лишь конечный результат развития или по крайней мере его заключительная стадия, тогда как у мистиков и инициаторов исчисления оно является исходным пунктом» [3, с. 169 – 171]. Д’Аламбер показывает, как из отношения приращения функции к приращению аргумента может быть получена производная. Он прослеживает, как происходит превращение конечных приращений в дифференциалы на левой, символической стороне равенства. Это и позволяет ему, как указывает Маркс, сорвать покров тайны с дифференциального исчисления и тем самым сделать огромный шаг вперед.
Третий этап обоснования дифференциального исчисления Маркс называет чистым алгебраическим исчислением и связывает главным образом с работами Ж.Л. Лагранжа. По идее Лагранжа производные различного порядка представляют дифференциальные коэффициенты в алгебраическом разложении приращения функции по возрастающим степеням аргумента. Маркс видит заслугу Лагранжа не только в алгебраическом обосновании дифференциального исчисления, но и во введении понятия производной функции, которым неявно пользовались его предшественники [см. 3, с. 203].
Критикуя и желая преодолеть имевшиеся методы обоснования дифференциального исчисления, Маркс стремился, конечно, устранить антиномическое формально-логическое противоречие в самом понимании бесконечно малой величины, которая отождествлялась то с нулем, то с конечной, хотя и весьма малой, величиной. Решение этой задачи побудило Маркса заняться проблемой генезиса и развития весьма сложных и многоступенчатых математических абстракций, объединенных в некоторые системы исчислений. Эту проблему Маркс решал на конкретном материале исчисления бесконечно малых, но затем это привело его к важным выводам в отношении абстракций и их значений вообще.
Для Маркса самым существенным было лишь это исчисление покрова таинственности. Но обоснование анализа бесконечно малых нельзя было осуществить без уяснения происхождения и реального смысла таких исходных понятий нового исчисления, какими являются производная и дифференциал. В одной из основных рукописей, «О понятии производной функции», Маркс на примере конкретных алгебраических функций анализирует способ нахождения производных функций и выясняет реальный характер совершающихся при этом математических процессов. Если представить ход рассуждений Маркса в современной математической символике, то суть его подхода сводится к следующему.
Пусть нам дана некоторая функция y=f(x). Чтобы получить ее производную, Маркс дает переменным действительно изменяться, а не начинает с готовых дифференциалов, как поступали Ньютон и Лейбниц. Когда аргумент х возрастает до значения x1, то и функция как зависимая переменная также возрастает до некоторого значения y1=f(x1). Приращение Δy, которое функция при этом получает, можно вычислить, если вычесть из полученного значения функции у1 ее первоначальное значение у:
Δу = y1 – у = f(x1) – f(x).
Представив полученное значение аргумента в виде суммы x + Δx, мы можем выразить приращение функции Δу в другой форме:
Δy = f(x + Δx) – f(х).
Если приравнять приращение аргумента Δх к нулю, тогда сама функция получит первоначальное значение, в результате чего мы получим тождество 0 = 0. «Сначала полагание разности, – указывает Маркс, – а затем обратное ее снятие приводит, таким образом, буквально к ничему. Вся трудность в понимании дифференциальной операции (как и в понимании отрицания отрицания вообще) заключается именно в том, чтобы увидеть, чем она отличается от такой простой процедуры и как ведет поэтому к действительным результатам» [3, с. 29]. Первым шагом в дифференциальной операции Маркс считает получение «предварительной производной», которую он обозначает символом f'(x). В современной терминологии она будет представлять отношение приращения функции к приращению аргумента, т.е.
f'(x) = Δy/Δx = (y1 – y)/(x1 – x) = (f(x+Δx) – f(x))/Δx
Для определения «настоящей» производной при некотором фиксированном значении х необходимо не только придать некоторое приращение аргументу, но и диалектически «снять» полученную разницу. В современной математике «снятие» разности x1 – x происходит с помощью операции предельного перехода. Маркс по сути дела подчеркивает ту же идею, когда характеризует окончательную производную как «предварительную „производную“, приведенную к ее минимальной величине» [там же, с. 37]. Если в формуле «предварительной» производной x1, убывая, будет стремиться к x, тогда и y1 также будет стремиться к у. В конечном итоге отношение приращения функции к приращению аргумента превратилось бы в 0/0. В таком выражении, указывает Маркс, «испарился всякий след… происхождения и значения» этих приращений. Однако они снова «появляются в символической форме как снятые или исчезнувшие разности, так что Δx/Δy превращается в dy/dx» [там же, с. 33]. Символ dy/dx указывает, таким образом, способ получения производной функции из первоначальной, или, по выражению Маркса, родословную производной функции [см. там же, с. 37]. В свою очередь, отправляясь от найденной производной, можно определить другую производную, которая по отношению к первоначальной функции будет выступать уже как производная второго порядка.
Когда выяснен реальный характер происхождения дифференциальных символов, введение производных различного порядка уже не кажется больше таинственным. Маркс указывает, что таинственными производные различного порядка «становятся лишь в том случае, если трактовать их как исходный пункт движения, а не просто как выражения последовательно выведенных функций х» [там же, с. 37]. Уже Д’Аламбер вместо готовых дифференциалов рассматривал сначала конечные приращения, чтобы понять происхождение производной. Но на этом пути возникают две принципиальные трудности. Первая из них состояла в обосновании перехода от конечных приращений к дифференциалам. Вторая – в том, чтобы рационально объяснить, почему дифференциалы превращаются в оперативные символы, т.е. символы операций, которые должны быть осуществлены для нахождения производных. Маркс решает эту задачу с помощью особого диалектического приема, который он называет «оборачиванием метода». Вначале символы дифференцирования возникают как отображение некоторых реальных математических процессов, которые совершаются на правой стороне равенства. Все алгебраические преобразования происходят именно справа от знака равенства, вот почему Маркс называет этот процесс алгебраическим дифференцированием. Левая же сторона равенства в символической форме выражает изменения, происходящие на правой. Затем эти роли коренным образом меняются. Инициатива с правой стороны переходит к левой. Если раньше символ дифференцирования свидетельствовал об операциях, уже выполненных над функциями, то теперь он начинает играть роль оперативного символа, т.е. символа тех операций, которые предстоит еще осуществить.
«Символический дифференциальный коэффициент, – пишет Маркс, – становится, таким образом, самостоятельным исходным пунктом, реальный эквивалент которого лишь должен быть найден» [там же, с. 55]. Переход к специфическому дифференциальному исчислению становится необходимым потому, что он позволяет применить одну и ту же схему вычисления, или, как говорит Маркс, «стратагему действия», для решения самых разнообразных задач определенного класса.
Значение«Математических рукописей»для методологии и гносеологии науки
Со времени, когда Маркс занялся проблемами обоснования математики, математический анализ, как и вся математика вообще, сделал гигантский шаг вперед. Не только появились новые, более общие и абстрактные математические теории и дисциплины, но значительное изменение претерпели принципы и методы, на которых строится обоснование математики. И тем не менее ряд идей теоретико-познавательного и методологического характера, выдвинутых Марксом, продолжает сохранять свою большую ценность не только для математики, но и для других наук.
Обращение к методологии становится особенно необходимым тогда, когда в науке возникают трудности и кризисные ситуации. В математике такие трудности стали особенно заметными в первой четверти нашего века, когда для многих стало очевидным, что канторовская теория множеств, по крайней мере в ее прежней форме, не может претендовать на роль фундамента здания классической математики. Парадоксы, обнаруженные в ней, свидетельствовали о том, что идея актуальной бесконечности, на которой базируется канторовская теория, нуждается в пересмотре. Более критически настроенные математики, принадлежавшие к интуиционистам и конструктивистам, полностью отказались от актуальной бесконечности. Так, интуиционисты Брауэр, Вейль и Гейтинг стали считать, что источник всех трудностей в теории множеств состоит в том, что Кантор неправомерно переносит на бесконечность принципы, справедливые только для конечных множеств. Уподобляя бесконечное множество конечному, рассматривая его как совокупность готовых элементов, Кантор и его последователи забыли о подлинной сущности бесконечного – его незавершенности. Но диалектика потенциальной и актуальной бесконечности с ее антиномиями не была осмыслена интуиционистами, а здесь также необходим диалектический Марксов подход.
В «Математических рукописях» Маркс неоднократно подчеркивает необходимость исследования переменных в процессе их изменения и становления. По словам Энгельса, существо метода Маркса состоит в том, что он дает возможность «х превращаться в x1, следовательно, действительно изменяться, тогда как другие исходят из x+h, что всегда представляет лишь сумму двух величин, но никак не изменение одной величины» [1, т. 35, с. 92]. Эта идея о диалектически потенциальном характере математической бесконечности успешно разрабатывается сторонниками конструктивного направления в математике как за рубежом, так и у нас.
«Математические рукописи» Маркса проливают свет и на многие трудные проблемы методологии математики, касающиеся происхождения и роли символических исчислений. В связи с разработкой вопросов математического обеспечения вычислительной техники эти исчисления приобретают ныне особенно важное значение. На примере дифференциального исчисления Маркс подробно прослеживает, как исторически возникают исходные символы и понятия этого исчисления. Без такого анализа невозможно объяснить не только рациональное содержание самого дифференциального исчисления, но и обосновать объективное содержание его понятий.
Исторический очерк развития дифференциального исчисления, о котором вкратце говорилось вначале, может служить образцом применения материалистической диалектики к исследованию истории математики, ее концепций и теорий. Тщательно проанализировав происхождение и реальный смысл исходных понятий и символов дифференциального исчисления, Маркс затем показывает, как впоследствии эти понятия и символы после соответствующего «оборачивания» их роли становятся самостоятельным исходным пунктом для разработки специфического исчисления. В более широком смысле гносеологическое «оборачивание» имеет место в истории математики вообще, например в случае перехода от эмпирически-индуктивной геометрии древних египтян к аксиоматическому ее построению у Евклида и других дедуктивистов.
Рассматривая математические понятия в отрыве от их исторической почвы, игнорируя чрезвычайно сложный, опосредованный характер связи математических теорий с действительностью, идеалисты склоняются к тому, чтобы считать их чистыми созданиями нашей мысли – врожденными, априорными идеями или комбинациями их или же простыми условными соглашениями (конвенциями). Конечно, в процессе исследований ученый иногда строит такие абстракции, вводит такие идеальные объекты и создает такие исчисления, которые являются собственно продуктом его творчества. Без такой активной субъективной деятельности теоретическое познание невозможно, но эта деятельность опирается на объективные законы реального мира. Создание новых абстрактных понятий и теорий стимулируется мыслительным материалом, так или иначе опосредованным внешним опытом, а разработка исчислений проводится в соответствии с законами логики, онтологическая база которых также вовсе не произвольна и не априорна. Именно поэтому получаемые результаты находят практическое подтверждение. В тех же случаях, когда эти результаты не подтверждаются, они подлежат отбрасыванию как не оправдавшая себя часть теоретического «задела».
Марксова концепция обоснования математики дает возможность преодолевать также ограниченность метафизических и наивно-материалистических взглядов на развитие математики. Сторонники этих взглядов, правильно подчеркивая зависимость развития математики от потребностей практики, не видят относительной самостоятельности процесса этого развития. В «Математических рукописях» Маркс со всей силой подчеркивает важность и необходимость чисто логического развития теории в результате «оборачивания метода».
Положительное значение принципа «оборачивания метода» не ограничивается одной лишь математикой, но в ней он выступает особенно рельефно и притом в разных аспектах. С исследованием все более глубоких количественных отношений реального мира математики создают все более абстрактные системы понятий, которые ныне находят свое воплощение в очень разнообразных аксиоматических системах или исчислениях. Эти исчисления, хотя и отображают опосредованно некоторые стороны действительности, строятся, однако, по своим специфическим законам. При этом исходные термины и предложения исчисления на стадии синтаксического анализа рассматриваются как лишенные предметного значения символы и формулы. Только впоследствии, при семантическом анализе, для них подыскивается соответствующая интерпретация, и исчисление, которое прежде было лишь знаковой структурой как таковой, приобретает характер содержательной теории. Этот широко применяемый в современной математике метод исследования представляет типичный случай действия принципа «оборачивания метода». При создании первых аксиоматических систем и исчислений математики то и дело возвращались к анализу реальной действительности и постоянно опирались на содержательные предпосылки. Однако после того как аксиоматическая система построена, ее дальнейшее развертывание происходит чисто логическим путем. Именно так строилась аксиоматика геометрии Евклидом.
Но со временем математики осознали, что наряду с содержательными аксиоматическими системами (системами с заранее заданной интерпретацией) вполне допустимы и даже желательны также и формальные системы, для которых такая интерпретация будет подыскиваться только впоследствии. Иначе говоря, наряду с движением мысли от реальных объектов к системам понятий и исчислений целесообразно и обратное движение от абстрактных понятий и исчислений к их реальным и на этот раз уже приблизительным прообразам. Поэтому Маркс допускает наличие только приблизительных прообразов дифференциала, на каковые Энгельс и указал в «Диалектике природы». И такой метод «оборачивания» исследования оказывается весьма эффективным, он значительно расширяет возможности математического творчества и применения создаваемых исчислений к самым разнообразным областям знания.
Рассматривая аксиомы теории как некоторые гипотезы, можно получить из них эмпирически проверяемые следствия и таким образом уже судить об истиннности или ложности самой теории. Плодотворность указанного метода математической гипотезы была убедительно продемонстрирована в современной физике, например при построении квантовой механики. Этот и другие примеры свидетельствуют о том, что принцип «оборачивания метода» представляет собой ныне все более широко практикуемый в математике способ исследования, при котором некоторые неопределяемые вначале термины и предложения исчисления становятся, по выражению Маркса, «самостоятельным исходным пунктом», реальный эквивалент которого должен быть найден только впоследствии.
«Оборачивание метода» в математике и в гносеологическом исследовании ее понятий есть частный случай широкой диалектической закономерности, на которую Маркс указывает в методологическом «Введении» из «Экономических рукописей 1857 – 1859 годов». «Оборачиваются» не только абстракции и их интерпретации, но и целые методы познавательной деятельности, и притом не только частный метод идеальных конструктов. Так, движение от чувственно-предметной практики к абстрактно-рациональной теории сменяется движением от теории к практике, движение от конкретного к абстрактному «снимается» последующим восхождением от абстрактного к конкретному, индукция «снимается» дедукцией, анализ – синтезом и т.д.
Наконец, следует подчеркнуть важность Марксова анализа роли символов в математике и науке вообще в плане семиотики, а именно структуры значения знака. В математических исчислениях, в частности дифференциальном, исходные термины становятся оперативными символами, которые, по словам Маркса, выражают будущую «стратагему действий». В этой идее о роли оперативных символов нельзя не заметить глубокой внутренней связи с современным понятием алгоритма, играющим фундаментальную роль не только в математике, но и во многих других науках. Значение символов (знаков) оказывается функциональным, оно состоит в рабочей функции знака, т.е. в его роли в рамках данного теоретического построения как своего рода указателя операций, которые производятся посредством этого знака. Эти операции знак за собою влечет и в них активно участвует [см. 8, с. 157 – 160]. Здесь обнаруживается своеобразная диалектика: значение знака присуще ему, а в то же время оно – «вне» его самого.
«Математические рукописи» Маркса, создававшиеся параллельно с работой над «Капиталом», помогают более глубоко понять и вскрыть колоссальное богатство методологических идей, к которым пришел и которым он следовал в ходе своих экономических исследований. Огромное значение этих идей для теории познания и методологии диалектического материализма особенно ярко выступает в наши дни, в условиях научно-технической революции.
Анализ научно-теоретического и философского наследия К. Маркса и Ф. Энгельса показывает, что они рассматривали диалектический материализм как единственно научную универсальную методологию, применимую для изучения явлений природы, общественного развития и познания. Они убедительно доказали, что принцип материалистического монизма при изучении процессов общественной жизни людей может быть последовательно проведен только тогда, когда признается диалектический характер природы и учитывается единство природы и общества. Именно такой подход к философским проблемам развивающегося научного знания позволил Марксу и Энгельсу сделать и в отношении общества и в отношении природы важные теоретические предсказания, которые подтверждаются современной наукой и практикой.
Среди работ Маркса и Энгельса, посвященных методологическим проблемам естественнонаучного знания, «Диалектика природы» занимает особое место. Это первое целостное, хотя, к сожалению, и незаконченное философское исследование, полностью посвященное анализу данных наук о природе с позиций диалектического материализма. «Диалектика природы» имеет огромное методологическое значение прежде всего потому, что она убедительно показывает действенность материалистической диалектики, ее неисчерпаемые творческие возможности при решении актуальных философских проблем естествознания, имеющих конкретно-научные последствия. В этом труде намечена далеко идущая методологическая перспектива развития наук о природе, которая внутренне связана с философско-мировоззренческой позицией марксизма. Здесь получил существенное развитие категориальный базис материалистической диалектики. Труд Энгельса приобретает тем большее значение, что Маркс не смог осуществить свой замысел – исследовать проблемы диалектики в специальной работе.
Одна из основных идей «Диалектики природы» – необходимость адекватного отражения объективного мира в системе понятий – остается актуальной и сегодня. «Природа является пробным камнем для диалектики, – писал Энгельс, – и надо сказать, что современное естествознание доставило для такой пробы чрезвычайно богатый, с каждым днем увеличивающийся материал и этим материалом доказало, что в природе все совершается в конечном счете диалектически, а не метафизически» [1, т. 20, с. 22].
Успехи естествознания за время, прошедшее с тех пор, как были написаны эти строки, убедительно показывают, что слова Энгельса – «в природе все совершается… диалектически» – блестяще подтвердились. В то же время на каждом новом этапе развития знания это положение приобретает форму новых проблем, требующих своего разрешения и дальнейшей разработки материалистической диалектики. В.И. Ленин не был знаком с «Диалектикой природы», но, работая над трудами «Материализм и эмпириокритицизм», «Философские тетради», «О значении воинствующего материализма» и другими, он всегда имел в виду принципиальное решение Энгельсом философских проблем естествознания в известных ему сочинениях и письмах Энгельса. Развивая принципиальные положения диалектико-материалистической философии в новых условиях, Ленин при решении важнейших философских проблем, поставленных развивающимся естествознанием и общественно-исторической практикой начала XX в., неоднократно ссылается на труды Энгельса, в частности на «Анти-Дюринг».
В условиях научно-технической революции XX в. выявилась исключительная новаторская глубина «Математических рукописей» Маркса. Его идеи о специфических путях образования идеальных конструктов в науках высокой степени абстрагирования и формализации, в сочетании с соответствующими положениями «Диалектики природы», существенно стимулируют современные нам исследования в области теории познания и логики науки.
Естественно, что отдельные конкретные данные, которыми оперировал Энгельс в «Диалектике природы», могли за прошедшие десятилетия устареть и действительно устарели, но все основные его гносеологические идеи и сегодня обладают непреходящей ценностью и являются надежным методологическим руководством для естествоиспытателей и философов. Это тем более знаменательно, что за это время естественные науки пережили коренную ломку представлений, понятий и законов, в естествознании произошли глубокие изменения, затрагивающие концептуальные основы науки, в результате чего многие классические положения, господствовавшие в период создания трудов Энгельса, стали достоянием истории или сохранились в современном естествознании лишь как частный случай. Философский анализ революционных изменений в науке показывает, что в методологическом отношении Энгельс значительно опередил уровень развития естествознания своего времени, и наука XX в. доказала истинность и плодотворность его идей.
Цитируемая литература
1. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2-е.
2. Ленин В.И. Полное собрание сочинений.
3. Маркс К. Математические рукописи. М., 1968.
4. Актуальные проблемы марксистской философии. М., 1974.
5. Амбарцумян В.А. Философские вопросы науки о Вселенной. Ереван, 1973.
6. Кедров Б.М. Предмет и взаимосвязь естественных наук. М., 1968.
7. Лафарг П. Воспоминания о Марксе. М., 1967.
8. Нарский И.С. Диалектическое противоречие и логика познания. М., 1969.
9. Нарский И.С. Истолкование категории «случайность». – Научные доклады высшей школы. Философские науки, 1970, № 1.
10. Нарский И.С. Западноевропейская философия XVIII века. М., 1973.
11. Семенов Н.Н. Наука и общество. М., 1973.
12. Ф. Энгельс и современные проблемы философии марксизма. М., 1971.
13. Eddington A. The Philosophy of Physical Science. Cambridge, 1939.
14. Jeans J. The Mysterious Universe. – In: Physics and Philosophy. Cambridge, 1948.
15. Krajewski W. Engels о ruchu materii i jego prawidłowości. Główne idee «Dialektyki przyrody» z perspektywy stu lat. Warszawa, 1973.
16. Lukács G. Geschichte und Klassenbewußtsein. Berlin, 1923.
17. Schmidt A. Der Begriff der Natur in der Lehre von Marx. Frankfurt a.M., 1971.
18. Zanstra H. Is Religion Refuted by Physics or Astronomy? Thermodynamics, Statistical Mechanics and the Universe. – «Vistas of Astronomy». Oxford – London, 1968, vol. 10.