К вопросу этому неоднократно возвращались во время обсуждения нового закона о государственном страховании (сессии 1908—1911) в германском рейхстаге; он возбуждал не раз горячие прения во французской палате (сессии 1908—1912); его касались в английском парламенте при обсуждении билля о национальном страховании (сессии 1910—1911 и снова летом 1913 г.); он дебатировался в итальянском народном представительстве (1909—1910 гг.), в австрийском рейхстаге (1909—1913), в швейцарском Союзном совете (1909—1911), в норвежском стортинге (1909—1911), в шведском (1911—1912), финляндском (1909—1912), румынском и сербском народном представительстве, в третьей Государственной Думе; у нас в России при разработке закона о страховании на случаи болезни (1908—1912). В результате — введение государственного страхования рожениц в 8 государствах (Италии, Франции, Норвегии, Англии, Швейцарии, России, Румынии и Сербии) и расширение страховых законов, обеспечивающих матерей-работниц, в странах, ранее введших у себя эту отрасль социального страхования (Германия, Австрия, Венгрия, Люксембург).
Каковы, однако, те непосредственные причины, которые заставляют государственные власти самых различных стран, начиная от высококультурной Англии и кончая промышленно отсталыми Балканскими государствами, проявлять именно в последнее десятилетие такой повышенный интерес к вопросу обеспечения материнства и защите раннего детства? Что заставляет причислить это мероприятие, ещё недавно рассматривавшееся как утопический проект, к разряду государственных мер, обсуждаемых в парламенте, в кабинетах министров?
Повторяющееся во всех промышленно развитых странах замедление рождаемости при растущей норме смертности младенцев ведёт к абсолютной (напр., во Франции) или относительной убыли населения. Статистики, социал-политики и гигиенисты с цифрами и выхваченными из жизни фактами в руках показывают обществу, какая опасность грозит при неограниченном господстве капитала цвету нации, нарождающемуся поколению, вслед за самими носительницами будущего — матерями.
Богатство, сила, могущество нации зависят от непрерывного возвращения здорового, жизнеспособного населения, этого источника крепких рабочих рук и доброкачественных носителей национального оружия. Недаром во время первого Берлинского съезда по охране труда в 1890 году германский император бросил своё знаменитое изречение: «Охрана рожениц тесно связана с вопросом оздоровления расы. Поэтому в таком существенном пункте денежный расчёт не должен играть роли». Разумеется, «историческая фраза» осталась лишь словесной погремушкой. Тем не менее она явилась своего рода принципиальным признанием нового курса остальной политики, открыто избираемой властями, этапом в деле развития вопроса охраны материнства.
Замедление рождаемости в соединении с ненормально высокой детской смертностью чревато слишком грозными последствиями для каждого отдельного государства и для всего человечества в совокупности, чтобы позволить обществу равнодушно пройти мимо них. Представители капитала привыкали строить своё благополучие на постоянно обновляющейся армии безработных, конкурирующих на рабочем рынке и понижающих расценку труда, они с некоторым беспокойством задают вопрос о том, что станет с отечественной промышленностью, если прекратится приток свежего «избыточного» населения.
«Пока Германия выбрасывает ежегодно 400 000 мальчиков на трудовой рынок, благосостояние нашей нации обезличено»,— восклицал относительно недавно пастор-политик Фр. Науман. Но с тех пор как тревожные симптомы, наблюдавшиеся лишь у других наций, стали проявляться и в Германии, с тех пор как число «мальчиков» и «девочек», выбрасываемых на трудовой рынок, начало даже во славящейся своей многодетностью Германии заметно понижаться, германскому обществу ничего другого не осталось, как примкнуть к движению и поднять знамя защиты младенчества[55]. Ещё больше тревог порождает вопрос об убыли населения во Франции, толкая представителей буржуазного мира на путь ревностного апостольства государственного обеспечения материнства, независимо от его «законности», и заставляя представителей промышленности показывать пример в деле организации частной помощи матерям-работницам.
Со своей стороны, государственную власть озабочивает и другой, насущный для неё вопрос об утверждении своего военного могущества при задержке в приросте населения страны.
Более внимательное изучение этого явления показывает, что в основе его лежат глубокие экономические причины, коренящиеся в самом хозяйственном укладе нашего общества. Не подлежит сомнению, что в факте заметного понижения рождаемости огромную роль играет практическое неомальтузианство, особенно в странах с высоким развитием капиталистической системы хозяйства. Сознательное, волевое сокращение числа детей уже не ограничивается «двухдетной системой», введённой в употребление средними классами; брачные пары не только ограничивают число детей, но стремятся не произвести ни одного ребёнка на свет Божий. Несмотря на всяческие преследования со стороны закона, система эта перебрасывается из страны в страну, распространяясь во всех слоях населения, тайными ходами проникая и в дом буржуа, и в избу крестьянина, оседая прочно в среде более квалифицированной категории рабочих.
Что за этим кажущимся «субъективным» способом разрешения жизненной задачи для брачной пары скрывается определённый, закономерно действующий социально-экономический фактор, давно уже вскрыто статистиками и социологами. «Сознательно-волевые» действия супругов определяются в конечном счёте общеэкономическим благосостоянием страны, господствующей налоговой системой, уровнем заработной платы наёмных трудовых рук, законодательными постановлениями, охраняющими и обеспечивающими мать высотой культурных потребностей рабочего и крестьянского населения, даже квартирными условиями, не говоря уже о дороговизне или дешевизне жизни. Все эти причины определяют рост или уменьшение числа рождений в каждой из стран[56].
Хотя брачный возраст и отодвигается, однако число браков, как это показывает статистика промышленных стран, ни абсолютно, ни относительно не понижается; и тем не менее рождаемость падает повсеместно, что указывает на несомненное отделение двух ранее совпадавших моментов: брачного сожительства и производства на свет новых граждан.
Однако неомальтузианство, или сознательное сокращение рождаемости, составляет лишь один и далеко не главный момент в совокупности явлений, влияющих на замедление прироста народонаселения. Значительно серьёзнее влияние другого фактора, вытекающего из общих производственных отношений современной системы хозяйства,— растущего участия женщин в промышленном труде. Это явление, распространяющееся вместе с расширением области крупнокапиталистического фабричного производства, влечёт за собой не только высокую норму детской смертности, непосредственно затрудняющую прирост населения, но и вызывает широкое распространение женских болезней — причину органического бесплодия женщин, выкидышей и мертворождений.
Те же самые экономические причины, которые косвенным образом руководят волей родителей, направляя их в сторону практического неомальтузианства, уже прямо и непосредственно влияют на убыль населения, усеивая культурные страны непомерно высоким числом детских могил. Те же явления, которые препятствуют в широких кругах населения зарождению новой жизни — начиная от высоты таможенных ставок и кончая налоговыми системами, та же перенаселённость квартир, та же низкая норма оплаты труда, влекущая за собой хроническое недоедание, подкашивают юную жизнь младенца, ещё не успевшего приспособиться к суровым условиям земного существования. Едва ли представляет утешение тот факт, что несознательная воля родителей ослабляет прирост населения, что миллионы уже затеплившихся жизней гибнут от ненормальных условий, нас окружающих.
Детская смертность в большинстве культурных стран настолько велика, что ежегодная потеря 130 тыс. младенцев в Англии, почти 400 тыс. в Германии, более миллиона в России превышает возможные потери этих государств при самых неудачных войнах. Бесцельно зарываемые в землю юные жизни будущих граждан являются громадным ущербом для страны. Он влечёт за собой поредение рядов национальных производителей, он уменьшает число граждан, плательщиков налогов, он сокращает количество потребителей внутреннего рынка, задерживая этим самым дальнейшее развитие производительных сил в стране, он заключает в себе непосредственную угрозу предержащей власти, ослабление военного могущества нации…
«Если бы Франция,— воскликнул сенатор Эмиль Рей при обсуждении во французском сенате закона об обеспечении материнства,— следовала примеру других стран (в смысле охраны младенцев и матерей), мы бы имели с 1870 года на 10 миллионов больше жителей, чем мы имеем сейчас, другими словами: мы имели бы ещё 10 миллионов плательщиков налогов и вы, господин министр финансов, могли бы внести в государственную роспись на один миллиард больше дохода. Тогда вам не пришлось бы изобретать способы нового обложения граждан»[57].
Все эти непосредственные, неблагоприятные и даже угрожающие результаты высокой смертности младенцев, при ослаблении рождаемости, не могут не тревожить общество и не толкать его на изыскание способов борьбы с этим явлением. Но несомненно, что самый крупный толчок в вопросе охраны детства и обеспечения материнства дан был государственной власти заботой о судьбах военного могущества нации[58]. Современное индивидуалистически настроенное общество не настолько предусмотрительно и заботливо, чтобы заглядывать в будущее и оценивать последствия сокращения рождаемости на моменты развития производительных сил или огорчаться поредением «национальных производителей», пока соседние государства в состоянии поставлять дешёвые рабочие руки.