ию смены общественно-экономических формаций пытаются трактовать сугубо объективистски, как некий фатальный, или кем-то запрограммированный исторический процесс (особенно этим отличались работы некогда либерального русского марксиста Петра Струве, проявился он и в работах Э. Бернштейна, К. Каутского, А. Богданова, Н. Бухарина, И. Сталина и др.). Однако, нет ничего более далекого от истины. Нельзя забывать, что производительные силы и производственные отношения - это силы и отношения людей. По Марксу, за каждым объективным общественным противоречием стоят живые люди. Без них в истории ничего не делается и не совершается. Только люди могут заменять устаревшие производственные отношения на новые более прогрессивные, только они являются первыми и последними субъектами истории. Маркс писал, критикуя младогегельянцев за их идеалистический, и «внечеловеческий» подход к истории: «История не делает ничего, она «не обладает никаким необъятным богатством», она «не сражается ни в каких битвах»! Не «история», а именно человек, действительный живой человек - вот кто делает все это, всем обладает и за все борется. «История» не есть какая-то особая личность, которая пользуется человеком как средством для достижения своих целей. История - не что иное, как деятельность преследующего свои цели человека»108.
Такой подход к истории помогает понять, почему основоположники марксизма рассматривали историю антагонистических обществ как череду непрекращающейся борьбы классов за экономическую и политическую власть109. В этой борьбе одни классы отстаивают традиционные или устаревшие общественные отношения, другие выступают за создание новых отношений, стимулирующих прогрессивное развитие производительных сил. Отсюда вытекает и необходимость революций в истории.
Как известно, в современном обществе на арену истории вышло два основных класса - буржуа и пролетарии. Их борьба и является сегодня главным двигателем исторического прогресса. Она обусловлена прежде всего глубинными экономическими противоречиями, связанными с историческим исчерпанием капиталистических отношений. Из этих отношений и вытекает историческая миссия, например, рабочего класса, всех трудящихся, призванных осуществить свой конечный идеал - создать общество, в котором исчезает последняя форма человеческого рабства - наемное рабство.
Как же соотносятся между собой формационный и цивилизационный подходы к истории?
По нашему мнению, формационный подход показывает, как в истории человечества связаны между собой различные общественные организмы (формации). Эту связь обеспечивают «производительные силы» человека, передающиеся от одного поколения к другому. Именно развитие производительных сил, включая в них средства труда и самого человека, является перводвигателем, основой и критерием развития мировой истории. Они в то же время являются условием, без которого невозможна связь и смена различных форм общества (формаций). Процесс смены формаций, в свою очередь, указывает на качественные изменения, происходящие по ходу мировой истории. Не столь важно, сколько было формаций в истории: две, три или пять. Все зависит от того, какой критерий для их различения и деления мы используем.
Иное дело цивилизационный подход. Он указывает на пространственную и социально-культурную специфичность исторического процесса, связанную со своеобразием развития отдельных стран, регионов и континентов. Он дает не столько временное, сколько пространственноцивилизационное и культурное измерение истории.
Отдельные региональные цивилизации в своем временном развитии также проходят различные фазы исторического развития, которые нельзя понять без формационного подхода, без высоты и развитости производительных сил, без специфики производственных отношений и своеобразия духовной надстройки, включающей в себя общественную психологию, науку, философию, религию, нравственность, и т. д. То, что в различных цивилизациях происходят процессы, подчиняющиеся формационному принципу изменений, вряд ли кто может сегодня отрицать.
Что касается формационной «триады» в мировой истории, которую сегодня отстаивают такие исследователи как Владислав Иноземцев, Вадим Межуев и др., противопоставляя ее традиционной формационной «пятичленке», то я думаю, что у Маркса есть как то, так и другое деление мировой истории. Существуют у него и другие деления. Например, он нередко использовал «двоичное» деление истории, вычленяя в ней две временные полосы: «предысторию» и «подлинную историю» («диада»). При этом, каждое из названных делений мировой истории оправдывается своими специфическими критериями. В одном случае изменением способа производства («пятичленка»), в другом, появлением, развитием и исчезновением рыночных отношений («триада»), в третьем - степенью сознательного овладения людьми своими общественными отношениями.
Все вышеназванные деления мировой истории дополняют и конкретизируют друг друга. Если мы внимательно присмотримся к делению мировой истории на три крупные формации: доэкономическую, экономическую и постэкономическую, то становится понятным, что постэкономическая формация совпадает с понятием «коммунистическая формация» в традиционном «пятичленном» делении истории на первобытную, рабовладельческую феодальную, капиталистическую и коммунистическую. В то же время с коммунистической формации начинается, по Марксу, «подлинная история» человечества, в которой люди начинают сознательно творить свои общественные отношения в отличие от всех предыдущих стихийно складывающихся формаций, входящих в «предысторию»110.
Сознательное творчество общественных отношений начинается уже на стадии раннего социализма, когда начинается плановое управление обществом в целом, а не его отдельной частью. Как известно в рамках отдельных предприятий сознательность и плановое начало используются и при капитализме. Это прекрасно понимал Ленин, дискутируя, в частности, с Плехановым по поводу отдельных положений Программы РСДРП. По Ленину просто говорить о планировании как существенной черте социалистического общества недостаточно для понимания социализма. План, по его мнению, существует уже при капитализме в отдельных частных компаниях. Социализм требует другого: во-первых, чтобы планирование осуществлялось в интересах всего общества, и, во-вторых, чтобы конечной целью социализма было свободное и всестороннее развитие человека111.
Аналогичную мысль находим и у Маркса. Как уже было показано выше, применительно к истории, Маркс руководствовался всеобщим критерием прогрессивного развития человечества, связанного с развитием производительных сил и осуществлением социального идеала Маркса, предполагавшего становление в «свободном человеческом обществе» свободной и универсально развитой личности.
Если использовать этот же критерий для содержательного осмысления «формационной триады», то получим следующую интерпретацию Марксом различных этапов мировой истории. «Первичная» доэкономическая формация характеризуется низкой производительностью труда и изолированными пунктами существования людей. Она включает в себя формы общества, где господствуют «отношения личной зависимости». На второй крупной ступени исторического развития, названной Марксом «экономической формацией», возникает «личная независимость, основанная на вещной зависимости». На этой ступени истории, по словам Маркса, «образуется система всеобщего общественного обмена веществ, универсальных отношений, всесторонних потребностей и универсальных потенций». Наконец, на третьей высшей ступени мировой истории, совпадающей с постэкономической формой общества, появляется «свободная индивидуальность, основанная на универсальном развитии индивидов и на превращении их коллективной, общественной производительности в их общественное достояние... Вторая ступень создает условия для третьей»112. Именно здесь, на третьей ступени исторического развития осуществляется социальный идеал Маркса, то есть возникает «ассоциация, в которой свободное развитие каждого является условием развития всех»113.
На мой взгляд, задача, которую решал Маркс всю свою жизнь, заключалась в том, что бы показать реальную возможность практического осуществления этого идеала. И своими работами, начиная с ранних философско-экономических рукописей, Манифеста коммунистической партии и кончая главной своей книгой «Капитал», он сумел это сделать.
Своеобразной идеологической крайностью в понимании человеческой истории, с которой столкнулись в свое время основоположники марксизма, были попытки ее сведения к неким общим естественным или социологическим законам. Именно такой естественный закон под видом материалистического взгляда на историю, выдвинул в XIX веке немецкий философ Ф. Ланге, назвав его известным дарвинским понятием «Struggle for life», т. е «борьба за существование». Содержание этого понятия, по Ланге, раскрывает другой не менее «великий» закон народонаселения Мальтуса. Как известно, по данному закону человечество обязано постоянно приводить в соответствие средства существования, растущие в арифметической прогрессии, и рост населения, увеличивающийся в геометрической прогрессии. Каким же образом это можно сделать? Радикально настроенные последователи Мальтуса считали, что здесь «естественными» средствами являются стихийные катастрофы, войны, эпидемии и т. п.
Сам Ланге, обходя этот вопрос, ограничивался лишь констатацией неискоренимости вечной «борьбы за существование» в человеческом обществе. Считая капитализм неизменным общественным строем, он, как историк материализма, не смог понять марксову диалектическую идею о том, что