На самом деле подлинный марксизм не был чужд России не в XIX, ни в XX веке, не чужд он ей и сегодня. В России, несмотря на тяжелые годы сталинизма и официоз вульгарной советской пропаганды, всегда сохранялась высокая марксистская культура. И она проявлялась не только в собирании, хранении, изучении и публикации текстов Маркса и Энгельса, как полагает Межуев, хотя и это очень важно. На протяжении истории России XX века проявили себя такие выдающиеся и своеобразные марксисты, как Плеханов, Ленин, Мартов, Троцкий, Бухарин, Рязанов, Воронский, Деборин, Лукач, Лифшиц, Ильенков и многие другие теоретики и практики советского государства, чьи оригинальные работы далеко выходят за рамки «идеологически дозволенных клише и стереотипов»134.
В конечном итоге, это вынужден признать и сам Межуев, дающий, например, высокую оценку выдающимся работам советского философа-марксиста Эвальда Ильенкова135.
На мой взгляд, изначальный тезис Вадима Межуева о радикальной противоположности «русского марксизма» учению Маркса мешает ему объективно оценивать не только оригинальное творчество русских марксистов, включая Ленина, но и такие масштабные события отечественной истории, как Февральская и Октябрьская революции.
Отмечу сразу: Межуев, мягко говоря, не сторонник революционного изменения современной действительности. Он пишет: «Политическая революция оправдана как способ перехода от абсолютизма или самодержавия к демократии, но с установлением последней перестает быть локомотивом истории, уходит в область исторических воспоминаний»136. И эти слова он считает созвучными взгляду Маркса, мышление которого, по его же словам, не позволяло «абсолютизировать, увековечивать ни одну из наличных форм социальной действительности»?137
Как же соединить революционное мировоззрение основателей марксизма с нереволюционной позицией Межуева? Сам Межуев это делает очень просто: он отмечает, что у Маркса и Энгельса в этом вопросе были противоречия и «непоследовательности». И если в молодости «они были убеждены в том, что только пролетарская революция сможет обеспечить полное торжество демократии»138, то в пору своей творческой зрелости они стали «больше привержены демократическому пути развития»139. В конце концов, поясняет Межуев, они пришли к выводу о том, что «рабочие могут завоевать политическую власть не революционным, а мирным путем - посредством участия в демократических выборах»140. Заметим сразу, что Межуев здесь противопоставляет революцию, с одной стороны, демократии, а с другой - «мирному пути» развития, то есть для него революция изначально противоположна демократии и мирным формам ее осуществления. Так с легкой руки известного философа, без каких-либо доказательств, Маркс и Энгельс из теоретиков пролетарской революции превратились в заурядных оппортунистов и консерваторов. Как не вспомнить в этой связи известную поговорку обывателя о том, что «каждый молодой человек в молодости анархист, а в зрелые годы - консерватор».
Но так ли было на деле с Марксом и Энгельсом? На мой взгляд, совершенно не так. Во-первых, Маркс и Энгельс являлись последовательными сторонниками диалектического взгляда на историю, а это значит, что они никогда не сводили историю к плоскому эволюционизму и связанному с ним реформизму. Они всегда считали революцию исторически необходимым способом завоевания политической власти, своеобразным «локомотивом истории». Кстати, в этой связи Сталин был не прав, когда критиковал Энгельса за идею «врастания» капитализма в социализм. Энгельс о таком «врастании» никогда не говорил. Конечно, и Маркс, и Энгельс допускали абстрактную возможность перехода власти в руки пролетариата путем демократических выборов, но они исходили из того, что это может произойти только тогда, когда буржуазия поймет бесполезность сопротивления революционному классу. Однако, пока буржуазия владеет властью, она, по их мнению, будет делать все от нее зависящее, чтобы ограничить с помощью законодательства и других мер политические интересы своих классовых противников141. Сегодня в России мы это видим особенно хорошо.
Во-вторых, Маркс и Энгельс никогда не отождествляли мирный способ изменения политической власти с сутью революции. Мирный или немирный характер революции относится к ее форме, а не к ее сути. Существо революции состоит в смене классов у власти. Она может быть мирной и демократической, а может быть насильственной и авторитарной. Все зависит от реального соотношения политических сил и конкретных исторических условий. «Мирным», - писал Маркс, размышляя над законом против социалистов, - «историческое развитие может оставаться лишь до тех пор, пока те, кто в данном обществе обладает властью, не станут путем насилия препятствовать этому развитию»142.
Для чего же Межуеву понадобилось неадекватно воспроизводить взгляды таких марксистов, как Маркс и Энгельс? Думаю, для того, чтобы показать их противоположность теоретическим взглядам Ленина и практике Октябрьской революции. Раз он назвал свою книгу «Маркс против марксизма», значит нужно найти такой «марксизм», который Маркс принять бы не мог. Межуев (и не только он) на эту роль определил «русский марксизм» и его основателя Ленина. Посмотрим, что из этого вышло.
Убедив себя, что он выступает от имени аутентичного марксизма, Межуев критикует Ленина и большевиков за то, что они стремились выдать Октябрьскую революцию за пролетарскую революцию. По его мнению, Россия начала XX века была не готова не только к социалистическим, но и к «буржуазно-демократическим преобразованиям (она и сейчас во многом не готова к ним)»143. Как, почему - спросит читатель? Ведь зрелость современной России намного выше, чем она была в начале XX века? Однако ответа на этот вопрос читатель у автора книги не найдет. Главный его аргумент, как уже отмечалось, состоит в том, что Россия не знала полноценного развития капитализма, следовательно, в ней главную роль играло крестьянство, а не рабочий класс, который, по Марксу, должен быть основным субъектом пролетарской революции. Правда, в другом месте мы узнаем, что в России начала XX века все-таки была «буржуазная революция», сходная в чем-то с Великой французской революцией. Октябрь был в ней эпизодом, который «довел до конца революционный процесс, начатый Февралем. Большевики - те же якобинцы (так, во всяком случае, они думали о себе), только их нахождение у власти затянулось на более длительный срок»144.
Так была в России пролетарская революция или нет? Вопрос остается открытым. И все потому, что Межуев не хочет признавать ленинский анализ этой революции за полноценный марксизм, а самого Ленина за теоретика, равного Марксу. Ну, не хочет, и бог с ним! Не хотели признавать социалистический характер Октября в свое время Плеханов и ряд других социал-демократов (меньшевиков). Полемизируя с ними, Ленин говорил, что нельзя мерить Россию только высотой ее производительных, в основном, технических сил, необходимо смотреть на нее с позиций всей мировой капиталистической системы, слабым звеном которой она являлась. В этом смысле в России была возможна не только буржуазная, но и социалистическая революция. В ней, несмотря на ее отсталость, вырос более сознательный рабочий класс, чем в развитых капиталистических странах, исторически появилась такая форма его политического господства, как Советы, наконец, в XX веке российская буржуазия уже потеряла тот революционный потенциал, которым обладала в прошлом западная буржуазия.
Итак, русские рабочие и крестьяне взяли в Октябре 1917 года политическую власть. Что же они должны были с нею делать дальше? Возвращать ее снова буржуазии, или на основе советской власти двигаться вперед, переходя от капитализма к социализму? Ленин и большевики выбрали последнее. Но разве это противоречило марксизму, как думали в свое время меньшевики, а сегодня считает Межуев? Думаю, нет! Напротив, это был единственно спасительный путь для России и ее народа, испытавших на себе страшные тяготы и последствия первой мировой войны.
Почему большевики сумели одержать победу в ходе Октябрьской революции? Потому что сумели привлечь на свою сторону крестьянство, составлявшее абсолютное большинство российского народа. Именно о таком союзе говорил в свое время Маркс, рассматривая возможность революции в Германии в XIX веке. Россия начала XX века была во многом на нее похожа. К сожалению, Межуев, противопоставляя русский и западный марксизм, Ленина и Маркса, об этом полностью забывает.
Подчеркнем еще раз: политическое творчество большевиков во главе с Лениным и Октябрьская революция - для Межуева априори сугубо «антидемократические» явления. Иногда просто поражаешься тому, что он пишет по этому поводу. Например: «Ленин даже не скрывал антидемократического характера совершенного им политического переворота, мотивируя его якобы классовой склонностью пролетариата к диктаторским формам правления... Нигилистическое отношение к демократии, традиционно свойственное российскому менталитету - официальному и народному, и отличает ленинизм от марксизма»145. Где и когда подобное говорил Ленин? Почему «нигилистическое отношение к демократии» свойственно «российскому менталитету» и, в частности, ленинизму? Кто это доказал? Как известно, Ленин, напротив, считал демократию необходимой предпосылкой социалистической революции, критиковал «леваков» за непонимание этой истины.