История для Межуева - это вечное движение, она олицетворяет собой бесконечный процесс развития людей «как свободных индивидуальностей», создающих культуру167. Что касается общества с его социальной структурой, то оно является постоянным препятствием на этом пути, «плотиной», мешающей развиваться действительному историческому процессу. Для Межуева все прежние и ныне существующие общества - своеобразные «пожиратели времени», стремящиеся «остановить, задержать» историю. Нужны «огромные усилия, вплоть до революционных, чтобы прорваться из одного общества в другое»168.
Оставим в стороне его оговорку о «революционных усилиях» (как мы видели выше, у него на революции лежит своеобразное табу), подчеркну другое: здесь говорится не о какой-то определенной исторической стадии развития того или иного общества, а вообще о «любом обществе»169. Человек, по Межуеву, может и должен жить в истории, а «не просто в том или ином социально организованном пространстве»170, т. е. в обществе. Общество конечно, а история бесконечна. У истории нет никакой конечной станции, никакого совершенного состояния. По его мнению, «мы никогда не понимали этого центрального мотива марксовой теории»171.
Что в этих рассуждения, на мой взгляд, верно и с чем невозможно согласиться? Верно то, что, хотя общественный прогресс в истории существует, последняя не может закончиться или осуществиться в каком-то одном, раз и навсегда «совершенном» «общественном состоянии». Вместе с тем вряд ли следует противопоставлять историю как процесс обществу как состоянию: они друг без друга не существуют. Такое противопоставление во многом надумано. Человеческое общество не статично, оно имеет свои исторические формы движения, которые также изменяются во времени, проходя определенные стадии или фазы своего развития. История, собственно говоря, и есть смена исторических форм (формаций) общества. И неважно, сколько таких форм (две, три, пять). Каждая историческая форма общества изменяется во времени: рождается, растет и умирает. Только на последней (загнивающей, или умирающей) стадии своего движения она начинает тормозить процесс развития, становится препятствием, или «плотиной» на пути исторического прогресса. Именно тогда революция становится в повестку дня, хотим мы этого или нет. Напротив, на стадиях своего зарождении и становления конкретная форма общества подталкивает движение истории, способствуя ее прогрессу.
На мой взгляд, нельзя говорить, как это делает Межуев, что человек может жить по-настоящему только в истории, а не в обществе. Нелепость подобного тезиса очевидна. На самом деле человек всегда живет в обществе - и тем самым в истории. Нет и не может быть истории людей отдельно от общества, и наоборот. Ведь общество есть не что иное, как результат отношения людей, человек сам есть его индивидуальное проявление, есть общество в миниатюре, своеобразный микрокосм общества. Маркс писал: «Человек - это мир человека, государство, общество»172. Уже отсюда следует, что человек не может жить вне общества, тем более - не может быть от него полностью свободным: его развитие и его свобода напрямую зависят от развития общества, в котором он живет.
Как известно, аутентичная марксистская трактовка прошлой истории связана с борьбой различных политических сил, классов и интересов. Межуев любит говорить, что история есть результат деятельности людей, но он обходит вопрос о том, что люди не существуют отдельно друг от друга: они всегда объединены в большие или малые социальные группы, борьба которых и движет историю. Эта борьба на стадии «предыстории» выступает как борьба классов, как экономическая, политическая и идеологическая борьба. Позднее, с ликвидацией классов и социальных антагонизмов, на стадии становления «подлинной истории», эта борьба сбрасывает свою политическую и идеологическую форму и преобразуется в конкуренцию человеческих способностей, талантов, научных проектов и идей. Социальная революция, которую Межуев на дух не переносит, здесь выступает необходимой предпосылкой такого преобразования.
Что касается социальной структуры общества, то она, проявляясь в отношениях людей, накладывает свой отпечаток на семью, идеологию и культуру, порождая в последней различные тенденции, школы, течения и направления. Культура в этом отношении несет на себе глубинный отпечаток классового деления общества, порождая соответствующие прогрессивные, консервативные и даже реакционные формы. К сожалению, этим вопросам в книге почти не нашлось места.
На мой взгляд, история людей всегда противоречива. В условиях социальных антагонизмов она порождает не столько «свободных индивидуальностей», сколько рабов, зависимых от сильных мира сего. Свободное развитие индивидов в этих условиях является исключением. Лишь в борьбе с различными проявлениями несвободы человек становится свободным. И лишь в будущем неантагонистическом обществе свободное развитие индивидов становится не исключением, а правилом. Но такое общество не свалится на человека как «манна небесная». До него, во-первых, нужно доработаться, т. е. создать материальные условия, при которых люди не будут конкурировать друг с другом из-за куска хлеба, одежды и крыши над головой. Во-вторых, оно может осуществиться только благодаря социальному творчеству масс и общественному самоуправлению, которое со временем заменит управление политическое.
Эти азбучные истины марксистской теории мы воспроизводим для того, чтобы показать их отличие от соответствующей трактовки современной и будущей истории у Межуева. По его мнению, уже сегодня начинают исчезать экономика, классы и классовая борьба, революция и политика. На место рыночной экономики приходит всеобщий труд и всеобщая собственность, рабочий класс видоизменяется, превращаясь в профессию, революцию заменяет правовое государство и проводимые им реформы, а авторитарные режимы вытесняет демократия и ее формальные процедуры: выборы, референдумы и т. д. Здесь, с моей точки зрения, Межуев явно забегает вперед по сравнению с реальной действительностью, в которой всеобщий труд в экономике лишь начинает пробивать себе дорогу, а о господстве всеобщей собственности вообще говорить не приходиться. Что же касается классовой структуры современного буржуазного общества и наличия в ней рабочего класса, то, при всех их исторических изменениях, они продолжают играть существенную роль в современном мире. Что бы ни говорили идейные сторонники буржуазного общества, классовая борьба есть и продолжает быть движущей силой его развития. Недооценка решающей роли этой борьбы в современной истории является, на мой взгляд, наиболее уязвимым пунктом теоретических построений и выводов Межуева.
Своеобразным исключением здесь является его характеристика будущего коммунистического общества, которую он почти дословно заимствует у Маркса. Так, он справедливо говорит о том, что понятие коммунизма, во многом дискредитированное практикой тоталитаризма, продолжает сохранять свою историческую и теоретическую актуальность. По Межуеву, Маркс никогда «не ставил перед собой задачу нарисовать картину будущего общества». (Я бы только уточнил: «детальную картину»). «Коммунизм для него - не то, что наступит завтра, но что существует всегда, хотя до поры до времени скрыто от сознания людей, предстает в форме, противоположной своему действительному содержанию. В адекватной себе форме коммунизм есть «возвращение человека к самому себе», «подлинная история людей, в которой человеческое содержание истории обретает и человеческую форму своего общественного воплощения»173.
Что же скрывается «от сознания людей» в прошлом и современном обществе? Их общественная гуманистическая природа, когда люди относятся друг к другу как люди, когда их отношения не опосредуются, например, капиталом, деньгами, корыстью и другими отчужденными от человека явлениями и силами. «В таком обществе» (все-таки «обществе»! - Б. С.), - пишет Межуев, - «люди вступают в общение друг с другом не по принуждению и внешней необходимости, а в соответствии со своими потребностями и личными склонностями. Формы этого общения определяются исключительно ими самими - их интересами, способностями, знаниями, умениями. Не имущественное положение или социальная принадлежность позволяет здесь индивиду включиться в общественную связь, а только его природная одаренность и полученная им культура»174. Повторюсь, в этих словах, на мой взгляд, выражена достаточно адекватная интерпретация взглядов Маркса на будущее коммунистическое общество, против которой трудно что-либо возразить.
Возражения возникают тогда, когда он пытается обосновать переход к такому гуманистическому обществу или когда начинает трактовать собственную теорию культуры, выдавая ее за соответствующие взгляды классиков марксизма. Рассмотрим это на конкретных примерах.
Как Межуев мыслит переход к будущему гуманистическому обществу? Прямого ответа на этот вопрос у него нет, хотя косвенно он на него отвечает в разделах, посвященных проблеме «социализм и культура». Отказываясь от революционного перехода к социализму, Межуев считает, что социализм будет вызревать постепенно по мере эволюционного развития рыночной экономики и постиндустриального производства, становления всеобщего труда и всеобщей собственности, расширения среднего класса и осуществления личной свободы граждан. В этом смысле социализм тождественен культуре, а культура тождественна проявлению индивидуальной свободы человека.
Когда же наступает подобная свобода с социальной точки зрения? Ответа на этот вопрос Межуев вообще не дает. Он уходит от него, отсылая читателя к технической стороне дела. По его мнению, это становится возможным лишь тогда, когда «производство достигает такой степени технического могущества, которая делает излишней использование физической (мускульной) силы самого человека. Только на этой ступени возможна подлинно человеческая свобода»