175. Но «техническое могущество» освобождает человека по отношению к природе. Оно ничего не говорит о том, а будет ли свободен человек в этих условиях по отношению к другим людям, в частности, к владельцам средств производства. В реальной действительности «техническое могущество» связано с автоматизацией и кибернетизацией производства, с ликвидацией трудоемких процессов и физического труда; куда же будут деваться люди, освобождаемые таким производством? Не породят ли эти процессы массовую безработицу и вытекающие отсюда социальные столкновения? Кто будет решать вопросы трудоустройства и переквалификации миллионов людей? Спасет ли в этом случае система пособий по безработице? Вопросы, на которые в книге Межуева нет ответа. И этого ответа у него не может быть, ибо он имеет склонность мысленно одним прыжком перепрыгивать от современного частнособственнического общества к коммунистическому обществу, основанному на всеобщей собственности, которую он рассматривает как собственность всех и каждого на идеи и другие результаты творчества.
Однако историческая практика свидетельствует, что, не решив проблемы частной собственности, нельзя сразу перейти ко всеобщей собственности. И от этой проблемы нельзя отговориться фразой о том, что в условиях существования «принципиально новых технологий» и применения знаний в производстве между капитализмом и социализмом исчезает «разграничительная черта, заполненная революциями»176. Знания не имеют практического значения, пока они не материализованы в технологиях; идеи - пока они не овладели массами. Научные идеи, открытия, изобретения, результаты художественного творчества, по своей всеобщей природе, конечно, противоречат частной собственности, но они, сами по себе, ликвидировать ее не могут: историю делают, как любит повторять сам Межуев, не вещи, не идеи, а люди. И пока они не решат практически проблему частной собственности, социализма, и тем более, коммунизма никогда не будет. Межуев не хочет революций и потрясений, но хочет найти некую «общественную форму», в которой человек, освободившись «от власти экономических и политических институтов», получит «наконец возможность и условия для свободного развития своих способностей и талантов»177. Думаю, его поиск в этом случае, обречен на неудачу.
В то же время, на мой взгляд, ленинская концепция социализма, в частности, его теория НЭПа как раз дают ответ на то, как следует на практике решать проблему частной собственности. Пренебрегать ими - значит не только игнорировать подлинный марксизм, но и вообще бежать от реальной действительности с ее сложными экономическими и политическими проблемами. Я в свое время об этом публично говорил Межуеву, назвав свою полемическую статью «Бегство от реальности или новая теория социализма Вадима Межуева», но он, как свидетельствует его новая книга, продолжает настаивать на своей точке зрения. Мало того, он считает своей заслугой не только отождествление социализма с коммунизмом, но и определенное отождествление современного капитализма с социализмом178. На подобные утверждения я ответил ему второй статьей «Еще раз о природе социализма», но реакции с его стороны не последовало. В этой связи я отсылаю заинтересованного читателя к нашей совместной с Межуевым книге «Диалоги о социализме. Два подхода к одной идее». М.: «Слово». 2001. С. 81-113. Данная публикация освобождает меня от повторного разговора на эту тему.
В заключение своих заметок на книгу Межуева хочу заострить проблему, которую раньше подробно не затрагивал, ибо не считал себя специалистом в данной области. Это вопрос о сущности культуры и ее связи с теорией социализма. Как известно, Межуев является одним из видных теоретиков культуры в нашей стране. Его книги на эту тему достаточно хорошо известны научной общественности. Отмечу сразу, что во многом разделяю его подход, связанный с обоснованием гуманистической природы культуры. Как известно, с его точки зрения, культура «являет собой единство человека с природой и обществом, возникающее в результате возвышения природного до уровня общественного, а общественного - до уровня собственно человеческого.
Становление такого единства и образует логику истории культуры. Говоря попросту, быть культурным - значит по-человечески относиться к природе, другим людям и к самому себе. А мерой человечности человека является то, насколько он в процессе деятельности способен творить по мерке не какого-то одного, а любого вида, т. е. универсально, быть свободной индивидуальностью, определяемой собственной природной одаренностью и достигнутым уровнем культурного развития»179.
Такая обобщенная характеристика культуры позволяет Межуеву сделать вывод о том, что социализм (коммунизм) как гуманистическое общество есть пространство культуры. Данный вывод, на мой взгляд, во многом совпадает с мыслью Ленина, высказанной в его последних работах, о том, что нельзя построить полноценного социалистического общества, не опираясь на всю культуру, выработанную человечеством. При этом Ленин понимал под культурой и духовную, и материальную культуру, и научные знания, и художественные ценности. Недаром он, давая малоизвестное определение социализму, писал: «Черпать обеими руками хорошее из-за границы: Советская власть + прусский порядок железных дорог + американская техника и организация трестов + американское народное образование.... = социализм»180. И хотя такое понимание социализма близко любому просвещенному марксисту, его до сих пор не понимают многие сторонники левой идеи. Жаль, что и Межуев не видит в Ленине достойного последователя Маркса.
Думаю, здесь ему мешают модные, но явно тенденциозные оценки творчества Ленина в либеральной литературе, а также непомерное преувеличение роли культуры в истории и жизни человека. Так, в одном месте книги Межуев прямо заявляет, что «базовым условием существования людей в истории является культура, которая в своей значительной части охватывает то, что Маркс называл «производительными силами»181. Подобный культуроцентризм он, к сожалению, приписывает Марксу, утверждая, что «понимание истории Марксом по своей сути культуроцентрично»182. Свой тезис Межуев пытается обосновать «феноменологией труда», которую он увидел у Маркса. В этой связи он считает, что Маркс развил не только «трудовую теорию стоимости», но и «трудовую теорию культуры», «субстанцией» которой является труд183.
На первый взгляд, в стремлении Межуева отождествить культуру с «трудом» и «производительными силами» можно увидеть понятное стремление философа найти материальные корни культуры. Но вскоре я убедился, что это не так: Межуев отождествляет культуру с трудом и его производительными силами для того, чтобы показать ее определяющую, первичную роль в жизни общества и истории. Однако тем самым он приходит ко многим противоречиям. Дело в том, что производительные силы нельзя полностью свести к культуре. Например, физическая сила человека является производительной силой, но она не есть факт культуры, то же самое можно сказать о других природных явлениях (например, сила падающей воды, сила ветра, энергия солнца и т. д.). Не сводится к культуре и труд человека: это понятие более широкое и фундаментальное. Конечно, труд является «субстанцией культуры», но он является субстанцией и всех других отношений в обществе. Как говорится в народе: «Без труда не выловишь и рыбку из пруда». Культура при всей ее важности и значимости есть все-таки надстройка, а не базис общества. Диалектика взаимодействия жизни и культуры не исключает первичности жизни по отношению к культуре.
Культура есть проявление жизни, а не ее причина. Возьмем, к примеру, такой феномен человеческой жизни, как война. Ясно, что генетически война сначала вырастает из экономики, затем она порождает орудия войны, воинствующие танцы, наскальные и прочие изображения батальных сцен. Культура потому и является «второй натурой», что она есть зеркало «первой натуры», слепок с нее. Человек сначала подсматривает у природы и собственной жизни различные явления и законы, затем использует их в своих целях: так рождаются техника, научные открытия, организационные навыки, произведения искусства и т. д. Разумеется, это не исключает обратного влияния этих явлений культуры на жизнь человека.
Какой же труд кладет Межуев в основание культуры? Оказывается труд не как отношение человека к природе, не как целесообразный обмен с нею веществом и энергии, а как творчество определенных общественных отношений, в которых нет никаких природных свойств. Анализ культуры по Межуеву аналогичен марксову анализу товарных отношений, анализу меновой стоимости, в которой «нет ни грана вещества». И в анализе меновой стоимости товара, и в культурной ценности обнаруживается нечто такое, что никак не укладывается в рамки их «натурально-вещественного существования», т. е. является их не природным, а общественным свойством»184.
Забыв о том, что он совсем недавно установил тождество культуры и производительных сил, Межуев теперь начинает проводить прямую аналогию между товарным обменом и культурой и приходит к выводу о неприродности культуры, о ее сугубо общественной сущности. По его мнению, «неприродные объекты нельзя созерцать в акте внешнего наблюдения подобно тому, как мы созерцаем природные тела с их физическими, химическими и прочими свойствами»185. «В любом случае она (культура - Б. С.) - неприродный объект, отличающийся от натурально существующих вещей... Неприродность культуры - очевидный и наиболее часто используемый при ее характеристике признак»