С точки зрения Грамши, Маркс был основателем и творцом данного мировоззрения. Ленин, или, как его конспиративно называл Грамши, Иличи - продолжателем дела Маркса в новых исторических условиях, воплотителем его мировоззрения в жизнь. По Грамши, противопоставлять Маркса и Ленина - это противопоставлять одну сторону марксистского мировоззрения другой, теорию практике, мысль действию. Марксизм или «философия практики», по Грамши, представляет собой единство теории и практики, мысли и действия. В нем полностью осуществлен «переход от утопии к науке и от науки к действию»8.
Название «философия практики» у Грамши, по цензурным соображениям, прикрывало понятие «марксизм». Одновременно оно указывало на глубинную основу существования общества и истории, лежащую в сфере трудовой практической деятельности людей. Для А. Грамши марксизм, в целом, и исторический материализм, в частности были, конечно, не социологией, а своеобразной «философией истории», т. е. теорией и методом ее познания. В этом смысле его взгляды противостояли как идеалистической, так и вульгарно-материалистической интерпретации истории. Последние были, в основе своей, тождественны друг другу. Он писал по этому поводу: «Если „спекулятивный идеализм" - это наука о категориях духа, обладающего способностью к синтезу a priori, то есть форма антиисторичной абстракции, то философия, в скрытом виде заключенная в „Популярном очерке", - это идеализм наизнанку в том смысле, что здесь эмпирические понятия и классификации заменяют собой спекулятивные категории, но сами столь же абстрактны и антиисторичны...»9.
Если сторонники идеалистического прочтения истории видели в ней конечный результат действия сугубо идейных или духовных начал общественной жизни, а сторонники метафизического материализма проявление неких естественных (механических или биологических) законов развития, то А. Грамши рассматривал ее как выражение деятельности и борьбы людей, объединенных между собою общими интересами в большие социальные группы, сословия, классы, и т. д. С его точки зрения, иной взгляд на человеческую историю, по сути своей, исключал возможность революционного изменения существующего буржуазного общества, фактически служил его идеологическим оправданием.
Исходя из этого, А. Грамши был уверен, что теория исторического материализма в форме «марксистской социологии», о чем говорил в своем «Популярном очерке» Н. Бухарин, есть отказ от философского, или теоретического постижения истории, ибо «любая социология предполагает наличие некой философии, некоего мировоззрения, будучи подчиненным ему фрагментом»10.
По А. Грамши, сведение «философии практики», в частности, исторического материализма к социологии является «кристаллизацией худшей тенденции, уже подвергнутой критике Энгельсом»11. Он полагал, что рассмотрение общественной науки по аналогии с естественными науками, есть проявление дурного сциентизма, мешающего постигать сложные и разнокачественные явления общественной жизни. По его мнению, историю общественной жизни, вообще, невозможно постичь, абстрагируясь от «философии практики» и ее диалектического метода. Социология «Популярного очерка», считал А. Грамши, базируется на эволюционизме, «не ведающего принципа диалектики о переходе количества в качество, переходе, не позволяющем понимать в духе вульгарного эволюционизма никакую эволюцию, никакой закон единообразия»12.
Несмотря на подобные обвинения, Н. Бухарин был убежден, что его социология, напротив, продолжает известную марксистскую традицию сугубо материалистического прочтения диалектики Гегеля и всей человеческой истории. Находясь под влиянием работ А. Богданова, Н. Бухарин пытался соответственно интерпретировать не только исторический материализм, но и известную гегелевскую формулу диалектики («тезис» - «антитезис» - «синтез»). Стремясь найти ее материалистический аналог, он трактовал ее как проявление динамики различных механических систем, переходящих из неравновесного состояния к равновесному, и обратно. Он писал по этому поводу следующее: «Совершенно очевидно, что нужно вскрывать материальный корень диалектики, т. е. в формах движущейся материи находить то, чему «соответствует» диалектическая формула Гегеля. Непрестанное столкновение сил, распад, рост систем, образование новых и их собственное движение - другими словами, процесс постоянного нарушения равновесия, его восстановления на другой основе, нового нарушения и т. д. - вот что реально соответствует гегелевской триединой формуле»13.
Как мы видим, Н. И. Бухарин здесь понимает материализм как подмену всеобщих понятий диалектики частными понятиями организационной науки («тектологии»). Это во многом напоминает трактовку материализма Фейербахом, который искал и находил аналог «святого семейства» в «земном семействе». Следует заметить, что для Маркса, подлинно материалистическим методом является не «сведение», а «выведение» идеального начала из реального, например, религиозных воззрений из реально существующих противоречий общественной жизни., Как уже отмечалось, Маркс в этой связи писал, что «много легче посредством анализа найти земное ядро туманных религиозных представлений, чем, наоборот, из данных отношений реальной жизни вывести соответствующие религиозные формы. Последний метод есть единственно материалистический...»14.
И тем не менее, социология для Н. Бухарина была в отличие от философии примером проявления подлинного материализма и научности в познании общественных явлений, позволяющей открывать законы общественной жизни и предсказывать ее будущее. Он говорил в своем учебнике: «Если мы знаем законы общественного развития, т. е. пути, по которым неизбежно идет общество, направление развития, то нам не трудно определить и будущее общества»15. При этом, трактуя социологию по аналогии с механикой, применяющей количественные методы измерения, он допускал со временем возможность абсолютно точных предсказаний всех общественных процессов. По его мнению: «Мы пока не можем предсказывать срока наступления того или иного явления. Это происходит потому, что мы еще не располагаем такими знаниями законов... которые можно было бы выразить в точных числах. Мы не знаем скорости социальных процессов, но мы имеем возможность знать их направление»16. Совершенно иную точку зрения на роль и возможности науки и философии обосновывал А. Грамши в своих «Критических заметках». По его мнению, следует развенчать миф об универсальности естествознания и ее количественных методов. Человеческое познание гораздо шире наук о природе, пользующихся по преимуществу такими методами. Так, познание не может обойтись без диалектической философии, объясняющей противоречивые и качественные явления природной и общественной жизни, вскрывающий глубинный источник их движения и изменения.
Не подменяя собою частные науки и их специфические методы, диалектика в тоже время показывает определенные границы их компетенции. Так, на примере истории она показывает невозможность абсолютно точного (вплоть до указания места и времени) предвидения многих общественных явлений и процессов. По мнению А. Грамши: «Познается то, что было, или то, что есть, а не то, что является «несуществующим» и, следовательно, непознаваемым по определению»17. Особенно, это относится к явлениям в сфере политики, в частности, к различным государственным переворотам, войнам, революциям и т. д. Исследователи этих явлений знают, что точное предсказание их просто невозможно, или чрезвычайно затруднено.
Не могут в этом помочь и данные статистики, закон больших чисел и другие количественные методы, применяемые в социологии для познания массовых явлений. А. Грамши это поясняет следующим образом: «В самом деле, применение в политике статистического закона в качестве основного, действующего с неизбежностью, становится не только научной ошибкой, но и приобретает характер практической ошибки в действии и сверх того способствует умственной лености и поверхностности в составлении программ. Следует заметить, что политическая деятельность направлена как раз на то, чтобы вывести массы из пассивного состояния, то есть нарушить закон больших чисел; как же можно считать этот закон социологическим?»18.
Невозможность эффективного применения сугубо количественных методов к истории связано не только с тем, что многие ее явления носят своеобразный или уникальный характер, а с тем, что история, в частности, политика связана с постоянной борьбой социальных сил, однозначные итоги которой заранее невозможно знать, а следовательно и предвидеть. А. Грамши писал в этой связи: «Реально можно «предвидеть» что-либо лишь постольку, поскольку совершается определенное действие, прилагается определенное усилие воли и, следовательно, вносится конкретный вклад в достижение того результата, который «предвидится»19. Эта мысль во многом перекликается с известной фразой Наполеона, которую любил повторять В. И. Ленин: «Сначала надо ввязаться в серьезный бой, а там уже видно будет».
Рассуждая на эту тему, А. Грамши писал: «В действительности можно «научно» предвидеть только борьбу, но не конкретные ее моменты, которые всегда бывают результатом столкновения противостоящих друг другу сил, находящихся в постоянном движении, не сводимых к фиксированным количественным величинам, потому что в них количество постоянно переходит в качество»