Но, если у основоположников марксизма данные категории исторического материализма вытекали из истории политической экономии и анализа конкретных явлений и форм общественной жизни, то в «Популярном очерке» они превращались в абстрактную схему, которая навязывалась конкретной истории. В этой связи, Ф. Энгельс писал, критикуя подобную позицию у Пауля Эрнста: "Что касается Вашей попытки подойти к вопросу материалистически, то прежде всего я должен сказать, что материалистический метод превращается в свою противоположность, когда им пользуются не как руководящей нитью при историческом исследовании, а как готовым шаблоном, по которому кроят и перекраивают исторические факты"34.
Следует согласиться с рядом исследователей творчества Н. Бухарина в том, что вышеприведенная схема заложила длительную, но, на мой взгляд, не лучшую, традицию преподавания исторического материализма в высшей школе. Дело в том, что у тех, кто пользовался подобной абстрактной схемой, как правило, возникала фактически на пустом месте иллюзия углубленного знания истории. А. Грамши иронично называл таких людей «гениеподобными», которых особенно много среди начинающих преподавателей, публицистов и журналистов. Использование данной схемы, как правило, порождало и одностороннее толкование таких категорий исторического материализма как «производительные силы», «техника», «способ производства», «надстройка», «идеология», «формация» и др. Остановимся подробнее на некоторых из них, которые нашли свое отражение в «Критических заметках» А. Грамши.
Однако сначала о так называемых «ортодоксах марксизма», которые не замечали его диалектического духа. К ним А. Грамши относил и Н. Бухарина. Он писал о них следующее: «... Так называемые ортодоксы, озабоченные тем, чтобы найти философию, которая была бы в соответствии с их очень ограниченной точкой зрения чем-то большим, нежели «просто» истолкование истории, в основном отождествили ее с традиционным материализмом»35. Так, исследуя, например, природу, они не видели ее диалектического характера, тем более они не понимали действительной истории с ее постоянным взаимодействием базиса и надстройки, активной ролью людей и идеологии в жизни общества. Для такого материализма идеологическая надстройка всегда была лишь отражением базиса, не более того. Отсюда, на наш взгляд, вытекали, некоторые ошибки Г. Плеханова. Например, его социологическая интерпретация творчества Толстого, ура-патриотическая позиция в оценке первой мировой войны, явная недооценка исторического и интернационального значения революции 1905 года и Октябрьской революции.
Полемизируя с Н. Бухариным, А. Грамши считал, что сведение им «философии практики» к социологической науке приводит его к явному преувеличению в познании роли механической причинности, вообще, и экономической причинности, в частности. Подобное преувеличение просто не в состоянии объяснить диалектическую взаимосвязь свободы и необходимости, соотношение цели и средств, роли масс и личности в истории. По мнению А. Грамши, дело в том, что в рамках механического детерминизма, следствие «никогда не сможет превзойти причину»36, а это ведет к тому, что в теории начинает господствовать эволюционизм, не способный понять и тем более объяснить «переворачивание практики», то есть революционное изменение существующего общества.
Полемизируя с подобными ложными интерпретациями марксистского мировоззрения, А. Грамши, как уже отмечалось, ссылался на Энгельса, который в письме к Йозефу Блоху от 21-22 сентября 1890 года говорил: «Согласно материалистическому пониманию истории в историческом процессе определяющим моментом в конечном счете является производство и воспроизводство действительной жизни.
Ни я, ни Маркс большего никогда не утверждали. Если же кто-нибудь искажает это положение в том смысле, что экономический момент является будто единственно определяющим моментом, то он превращает это утверждение в ничего не говорящую абстрактную, бессмысленную фразу. Экономическое положение - это базис, но на ход исторической борьбы также оказывают влияние и во многих случаях определяют преимущественно форму ее различные моменты надстройки»37. Аналогичную мысль Энгельс повторил через четыре года в письме к В. Боргиусу. Подчеркнув, что историю делают люди, Энгельс написал: «Дело обстоит совсем не так, что только экономическое положение является причиной, что только оно является активным»38. Такой причиной может быть, например, государственная политика «покровительственных пошлин, свободы торговли», даже «смертельная усталость и бессилие немецкого мещанина», выражающаяся в «пиетизме» и «сентиментализме»39.
В этой связи есть смысл более подробно остановиться на трактовке Н. Бухариным принципа причинности и свободы человеческой воли. По его мнению «причинная связь есть необходимая, постоянно и повсеместно наблюдаемая связь явлений - больше ничего»40. Любое действие человека имеет свою определенную причину, и поэтому никакой свободы воли быть не может. Свобода воли всегда подчинена какой-то конкретной причине, являющейся законом природы и общества. «Если даже люди все сознательно регулируют и все совершается в обществе так, как они хотят, - пишет Н. Бухарин в своем учебнике, - то и тогда для объяснения явлений необходима не телеология, а рассмотрение причин явлений, т. е. нахождение причинной зависимости. А поэтому в этом вопросе нет никакой разницы между общественными науками и науками о природе»41.
Исходя из такого понимания принципа детерминизма, вся история приобретает фаталистический, даже мистический характер. Дело в том, что случайности, конечно, встречаются и в природе, и в обществе. Мало того, необходимость очень часто пробивает себе дорогу именно через такие случайности, выступая в форме тенденции.
О тенденциальном характере общественных закономерностей неоднократно говорил К. Маркс, рассматривая, например, общую норму прибыли, которая «всегда существует лишь как тенденция...»42. Похожее понимание общественных явлений демонстрировал и В. Ленин. Например, полемизируя с Р. Люксембург, он, в частности, говорил: «Иногда революционеры пытаются доказать, что кризис абсолютно безвыходный. Это ошибка. Абсолютно безвыходных положений не бывает... Пытаться «доказывать» наперед «абсолютную» безвыходность было бы пустым педантством или игрой в понятия и словечки. Настоящим доказательством в этом и подобных вопросах может быть только практика, только опыт»43.
Осмысливая похожую проблему в своих заметках о свободе воли, советский философ Э. Ильенков говорил о соотношении цели, в которой выражена объективная потребность, и единичных, подчас случайных условий и шагов в ее достижения. Он писал: «Действие преодолевающее рабскую зависимость от ближайших (случайных, единичных) обстоятельств-условий, и есть элементарный акт свободы, действие по цели (осознанной потребности)»44. Здесь уместно вспомнить слова поэта, который считал, что человеческий опыт есть «сын ошибок трудных». Но разве такой опыт не является преодолением непредвидимых условий и случайностей в человеческой практике? Думаю, является, иначе, вообще, не возникали бы ошибки.
Свободное действие по достижению цели это свойство, присущее любой сознательной деятельности людей. Достаточно в этой связи напомнить известное марксово сравнение деятельности архитектора и пчелы45: первый творит свободно, исходя из своей цели, вторая - творит по инстинкту, т. е. является своеобразным живым автоматом. Свободная деятельность по достижению цели - есть отличительный признак причинности в человеческом обществе, который нередко называют («антропным принципом»)46. Понятно, что он не менее важен, чем принцип механической причинности.
Понимание последней наиболее наглядно проявилось у Н. Бухарина в его стремлении найти конечную причину общественного развития, которую он связывал с техникой. По-видимому, он считал, чем ближе к «материальному» предмету, тем «ортодоксальнее»47. По его мнению, именно развитие техники порождает изменение в производительных силах и производственных отношениях. Такое одностороннее понимание роли техники в истории естественно встретило критику со стороны А. Грамши и такого левого философа как Г. Лукач.
На наш взгляд, говоря о технике, не следует забывать, что главной и определяющей производительной силой в обществе является сам человек: именно он, в конечном счете, создает технику и движет историю. Он одновременно выступает и элементом производительных сил, и субъектом производственных отношений. В этом смысле никакого автоматизма во взаимодействии производительных сил и производственных отношений не существует. Историю делают люди, а не некие анонимные «производительные силы», или «производственные отношения» как это вытекает из текста Популярного учебника по теории исторического материализма.
Критические высказывания Грамши по поводу роли техники в обществе и истории во многом совпадают с трактовкой этого явления у Г. Лукача. Так, в своей рецензии на книгу Н. Бухарина «Теория исторического материализма» Г. Лукач писал о том, что Н. Бухарин ошибочно полагал, что всякая данная система общественной техники определяет собой систему «трудовых отношений между людьми»48