Мы - не правительственная партия; мы партия непримиримой оппозиции, не только в капиталистических странах, но и в СССР. Наши задачи, в том числе и «защиту СССР», мы осуществляем не через буржуазные правительства и даже не через правительство СССР, а исключительно через воспитание масс, через агитацию, через разъяснение рабочим, что надо защищать и что надо ниспровергать... Защита СССР совпадает для нас с подготовкой международной революции. Допустимы только те методы, которые не противоречат интересам революции. Защита СССР относится к международной социалистической революции, как тактическая задача - к стратегической»121.
Ту же классовую методологию Троцкий использовал и для понимания таких противоречивых явлений как гражданская война в Испании, раздел Польши, советско-финская война и др. Критикуя, например, политику раздела Польши между СССР и Германией, он, тем не менее, считал, что нужно следить за тем, какую политику будет вести советская бюрократия в этой стране. Будет ли она на подконтрольных территориях осуществлять меры по экспроприации крупных собственников и огосударствления средств производства, или она сохранит в нетронутом виде частнособственническое хозяйство? Здесь, по мнению Троцкого, уместна аналогия с политикой Наполеона по отношению к Польше, когда он, захватив эту страну отменил крепостное право. «Эта мера, - пишет Троцкий, - диктовалась не симпатиями Наполеона к крестьянству и не демократическими принципами, а тем фактом, что бонапартистская диктатура опиралась не на феодальную, а на буржуазную собственность»122. Прогрессивный характер подобных частных мер, конечно, не исключает общую критику насильственного захвата чужой территории со стороны Франции или СССР. «Чтобы создать возможность оккупации Польши посредством военного союза с Гитлером, - пишет Троцкий, - Кремль долго обманывал и продолжает обманывать массы СССР и всего мира и довел этим до полного разложения ряды своего собственного Коминтерна»123. Вместе с тем, если Гитлер повернет свои войска на Восток и вторгнется в области, занятые Красной Армией, все сторонники IV Интернационала, не меняя своего отношения к кремлевской олигархии, выступят с оружием в руках против Гитлера. Они скажут: «Мы не можем уступить Гитлеру свержение Сталина; это наша задача»124.
В этой связи он писал, полемизируя с лидерами оппозиции в Социалистической рабочей партии, которые пытались определять свое отношение к СССР и его международной политике без учета социального характера советского государства: «Оппозиционные лидеры отрывают социологию от диалектического материализма. Они отрывают политику от социологии. В области политики они отрывают наши задачи в Польше от нашего опыта в Испании; наши задачи по отношению к Финляндии - от нашей позиции по отношению к Польше. История превращается в ряд исключительных случаев, политика в ряд импровизаций. Мы имеем в полном смысле распад марксизма, распад теоретического мышления, распад политики на основные элементы. Эмпиризм и его молочный брат, импрессионизм, господствует по всей линии»125.
Особенно наглядно классовая социология Троцкого проявилась в его известной статье «Их мораль и наша», написанной в 1938 году, как ответ тем буржуазным и мелкобуржуазным критикам, которые обвиняли его в своеобразном сталинизме, т. е в приверженности к политической демагогии и насильственным методам решения общественных проблем и т. п.
Троцкий в своей статье отвечает, что подобная критика не имеет под собой никаких разумных оснований. Мало того, она антиисторична, абстрактна и социально ангажирована. Одно дело обращение к насилию со стороны угнетенных классов, добивающихся в ходе революции или гражданской войны освобождения от эксплуатации со стороны помещиков и буржуазии, другое дело - массовые репрессии термидорианского сталинского режима, направленные в мирное время против миллионов трудящихся и подлинных революционеров из «левой оппозиции» и IV Интернационала, продолжающих отстаивать дело Ленина и Октябрьской революции.
По мнению Троцкого, до момента казни Тухачевского, Якира и др. военачальников крупная буржуазия демократических стран, «не без удовольствия, хоть и прикрытого брезгливостью, наблюдала истребление революционеров в СССР. Казнь генералов встревожила буржуазию, заставив ее понять, что далеко зашедшее разложение сталинского аппарата может облегчить работу Гитлеру, Муссолини и Микадо»126. С этих пор она обратились к «вечной морали», осуждавшей насилие, массовые репрессии и казни в СССР. Что касается мелкобуржуазных моралистов и бывших сталинистов, перешедших на позиции буржуазии, то они, прикрывая свое идейное предательство, заговорили о том, что «троцкизм не лучше сталинизма», что «троцкизм - это революционная романтика», а «сталинизм - реальная политика». В этой связи Троцкий пишет: «Отступив на меридиан "категорического императива", демократы и бывшие сталинисты «продолжают, фактически защищать ГПУ, только более замаскировано и вероломно. Кто клевещет на жертву, тот помогает палачу. (Выделено мною - Б. С.). В этом случае, как и в других, мораль служит политике. Гнилая мораль этих людей есть только продукт их гнилой политики»127.
Отождествляя, троцкизм и сталинизм, т. е. «жертву насилия и палача», бывшие сталинисты опираются в своих рассуждениях на метод здравого смысла, который помогает им оправдывать их бывший союз со Сталиным. При этом они просто закрывают глаза на две принципиально разные политики, которые отстаивали Троцкий и Сталин, начиная с середины 1920-х гт. С точки зрения Троцкого от былого противопоставления, «которым средний филистер вчера еще оправдывал свою дружбу с термидором против революции, сегодня не осталось и следа. Троцкизм и сталинизм вообще больше не противопоставляются, а отождествляются. Отождествляются по форме, но не по существу»128.
Принцип отождествления качественно различных, а то и прямо противоположных явлений, как мы уже показали, излюбленный прием прошлых и нынешних противников революции и социализма. Особенно часто они отождествляют образы действий реакции и революции. По мнению Троцкого, это достигается, прежде всего с помощью формальных аналогий. Так, царизм отождествляется с большевизмом, фашизм с коммунизмом, сталинизм с троцкизмом. «Здесь, - пишет Троцкий, - сходятся либералы, демократы, благочестивые католики, идеалисты, прагматисты, анархисты и фашисты. Если сталинцы не имеют возможности примкнуть к этому "Народному фронту", то только потому, что “случайно” заняты истреблением троцкистов»129.
Подобные отождествления были особенно присуще бывшему стороннику Троцкого американскому журналисту Максу Истмену, который не понимая и не принимая диалектики, абсолютизировал здравый смысл в осмыслении политики. В этой связи, Троцкий пишет: «Макс Истмен, сделавший себе из борьбы с диалектикой нечто вроде профессии, с неподражаемой уверенностью поучает человечество, что, если б Троцкий руководствовался не марксистской доктриной, а здравым смыслом, то он... не потерял бы власти. Та внутренняя диалектика, которая проявлялась до сих пор в чередовании этапов во всех революциях, для Истмена не существует. Смена революции реакцией определяется для него недостаточным уважением к здравому смыслу, Истмен не понимает, что как раз Сталин оказался, в историческом смысле, жертвой здравого смысла, т. е. его недостаточности, ибо та власть, которою он обладает, служит целям, враждебным большевизму. Наоборот, марксистская доктрина позволила нам своевременно оторваться от термидорианской бюрократии и продолжать служить целям международного социализма»130.
Впервые в истории социалистической литературы, Троцкий показывает нравственную природу сталинизма. Он пишет по этому поводу: «Освобождение рабочих может быть только делом самих рабочих. Нет, поэтому, большего преступления, чем обманывать массы, выдавать поражения за победы, друзей за врагов, подкупать вождей, фабриковать легенды, ставить фальшивые судебные процессы - словом, делать то, что делают сталинцы. Эти средства могут служить только одной цели: продлить господство клики, уже осужденной историей. Но они не могут служить освобождению масс»131.
«Освобождение масс» от эксплуатации, нищеты и унижения - вот главный критерий морали и конечной цели революционного движения, дающий, по Троцкому, возможность судить и оценивать то или иное явление или средство политики. Этот критерий выводится из истории и классовой борьбы как ее движущего начала. В этом смысле мораль в антагонистическом обществе всегда приобретает двойственный характер, распадаясь на мораль господствующего класса и класса эксплуатируемого, буржуазную и пролетарскую мораль, «их мораль и нашу». «Буржуазный эволюционизм, - пишет Троцкий, - останавливается бессильно у порога исторического общества, ибо не хочет признать главную пружину эволюции общественных форм: борьбу классов. Мораль есть лишь одна из идеологических функций этой борьбы. Господствующий класс навязывает обществу свои цели и приучает считать безнравственными все те средства, которые противоречат его целям. Такова главная функция официальной морали»132.
Внеклассовой, вечной морали, по Троцкому, не может быть в классово антагонистическом обществе. Говорить о ней можно, лишь выходя за пределы конкретного общества, а точнее за пределы земной жизни, т. е. искать ее по ту сторону человеческого бытия. Так и делают различные буржуазные идеологи, апеллируя к вечной божественной морали. Что касается мелкобуржуазных идеологов, то их признание «особой субстанции,