6 оказывается просто вне марксизма.
Используя в своем исследовании, в основном, метод цитирования Маркса, а не его подход, например, к опыту Парижской Коммуны, профессор Чаттопадхъяй в итоге отказывается признать в СССР не только существование какой либо социалистической тенденции, но даже минимальных ростков или зародышей социализма. На мой взгляд, подобные выводы можно было бы получить еще до написания исследования, ибо его априорный метод цитирования не нуждается в знании реальной истории. Так, если заранее вложить в понятие «социализм» сугубо идеальные черты, присущие коммунизму будущего, включая сюда отсутствие капиталистического окружения, государства, классов, денег, рынка, и т. д., то, конечно, такого общества не было и не могло быть в советской стране сразу после революции. Тем не менее, реальное движение к социализму началось уже тогда, и его можно увидеть в самых первых шагах революции и политики советской власти.
К сожалению, сугубо априорный подход к пониманию природы советского общества используют и некоторые другие авторы рассматриваемой книги, доказывающие, например, невозможность создания социализма в советской стране по причине ее якобы абсолютной технической и экономической отсталости по сравнению с развитыми капиталистическими странами. При этом они совершенно упускают из виду реальное преодоление этой отсталости, которое было осуществлено советским народом, причем в сжатые исторические сроки. Победа СССР в войне с фашистской Германией, поставившей на службу себе материально-технические ресурсы Европы, подтверждает этот исторический факт особенно наглядно.
В тоже время, говоря о социально-экономической природе СССР, следует также учитывать, что в нем многие годы сохранялась многоукладность, без которой, невозможно понять противоречивую природу советского общества как становящегося рабочего или социалистического государства. Наличие в нем пяти укладов (первобытного, мелкобуржуазного, буржуазного, некапиталистического и социалистического) объективно делало это общество переходным на ближайшую и отдаленную историческую перспективу. Ленин не случайно ставил успех такого перехода от решения главного политического вопроса КТО КОГО: социализм или капитализм? А это означало, что до полной победы социализма, а тем более, коммунизма было далеко, особенно, если учесть, что мировая революция явно запаздывала7. В то же время, это не означало, что к социализму нельзя было двигаться, опираясь на его реальные, а не выдуманные ростки и элементы будущего.
Я имею в виду, что в России сразу после Октября 1917 г. появились советская власть и рабочее государство, ставшие непосредственным орудием построения социалистического общества в некогда отсталой стране. В ходе проведенной этим государством национализации земли и крупных промышленных предприятий в советской стране возник и утвердился реальный социалистический уклад. Вместе с ним вырос и окреп рабочий класс, стала господствующей социалистическая идеология, появилась новая советская культура, развернулось массовое социальное и техническое творчество трудящихся, созданы многочисленные школы и союзы художественной интеллигенции, начали функционировать самоуправленческие молодежные организации, возникли в городах и сельской местности различные товарищества, коммуны, и т. д. Такова конкретная правда жизни и ее невозможно отрицать или игнорировать, говоря о социальной природе СССР. Тем не менее, отдельные исследователи, в том числе в рассматриваемой книге, об этом иногда забывают, создавая свои теории «не-социализма», «госкапитализма» и даже «феодализма» в СССР. В этой связи мне вспоминается один характерный анекдот, родившийся во времена политики «шоковой терапии» в России.
Идет разговор между левым интеллигентом и рабочим:
- Рабочий говорит: «Стало жить намного хуже, чем раньше: нет работы, нет денег, цены запредельные, позакрывали детсады, на их месте расположились конторы типа «рога и копыта», кругом воровство, коррупция и бандитизм. При социализме было намного лучше».
- Интеллигент: «Вы не правы: никакого социализма в советское время не было и не могло быть».
- Рабочий: «Хорошо. Тогда верните мне не то, что «не было», а то, что «было».
На мой взгляд, этот анекдот хорошо иллюстрирует два подхода к пониманию социализма в левой среде: абстрактный и конкретно-исторический. Для первого подхода, присущего нашему герою - интеллигенту, социализм сводится только к тому, что зафиксировано в общих нормах программных документов правящей партии. Если он не находит полное осуществление этих норм в действительности, то начинает с порога отрицать саму возможность существования социализма в обществе. Таков тип доктринального мышления: оно все в будущем, и ничего в настоящем.
Для второго подхода, разделяемого нашим героем - рабочим, напротив, социализм - это, прежде всего реальность, связанная с решением конкретных жизненных проблем. Если в этой реальности есть работа, отсутствует эксплуатация, зарплата и пенсии гарантированы государством, имеется возможность приобрести нормальное жилье, повести детей в детский сад, иметь бесплатное образование и медицину, безопасность на улице, возможность свободно высказывать свое мнение и непосредственно влиять на принятие производственных и политических решений - это и есть социализм. То есть для него социализм не столько отвлеченное будущее, сколько реальное настоящее, в котором осуществляется и совершенствуется жизнь таких же, как он простых тружеников.
Конечно, это не значит, что сторонники конкретно-исторического подхода игнорируют теорию, роль общественного идеала и других программных норм в становлении реального социализма. Напротив, они ими руководствуются, связывая общие идеи и программные нормы с реальной жизнью. Еще Л. Троцкий отмечал: если развитие идет по линии воплощения программных норм в жизнь, мы имеем дело с социалистической тенденцией в политике и практике, т. е. с реальным построением социализма в стране8. Если же этого не происходит, то возникает обратный процесс деградации социалистической тенденции с одновременным усилением мелкобуржуазных явлений, что, в конечном счете, может привести к вырождению рабочего, или социалистического государства и реставрации буржуазных отношений в стране9. Последнее мы также могли наблюдать в СССР в конце прошлого века. Эта реставрация вызывает недовольство многих российских граждан. Их, по данным социологов, насчитывается в последние годы более 50% населения. Отсюда понятна их ностальгия по советскому прошлому, по большой и единой стране, каким был СССР10.
Однако вернемся к рассмотрению книги «СССР: незавершенный проект». К сожалению, часть ее авторов, также как и наш интеллигент из анекдота, считает, что никого социализма и даже социалистической тенденции в советские времена не было и не могло быть по определению. Особенно рельефно это обозначено в главе, написанной профессором Михаилом Воейковым, «Природа социально-экономической системы в СССР». Ее автор считает и пытается обосновать, что Октябрьская революция и советское общество, по сути своей, были и остаются сугубо буржуазными феноменами. Он, в частности, пишет: «... Марксизм, как известно, считал, что социалистическая революция может произойти только в странах высокоразвитого капитализма. Это положение было общепризнанным среди марксистов. Если строго придерживаться этой формулы, то становится трудным объяснить социалистический характер русской революции 1917 г. и последующее строительство социализма в отдельно взятой России. По классическому марксизму, общество не вольно выбирать: или ему еще какое-то время пребывать в лоне капитализма, или же сразу перескочить в социализм. Поэтому социально-экономической строй, который возник в России после революции 1917 г. мог быть только буржуазным. Он господствовал весь XX век в стране и продолжает господствовать и сегодня»11.
Нет возможности разобрать все отдельные доказательства этого главного тезиса Воейкова, поэтому начну с простого риторического вопроса, имеющего методологическое значение. Если «общество не вольно выбирать свое собственное социально-экономическое устройство», то кто же тогда волен? Бог, «пришельцы из космоса», другие неизвестные и мистические силы? По мнению самого Воейкова, такой выбор, видимо, совершается автоматически под стихийным давлением развития техники и технологии. Он уверен: если страны «осваивают одну и ту же технику и технологию», они «имеют одни и те же закономерности развития»12. Отсюда следует, что переход к социализму в технически неразвитой капиталистической стране невозможен, в принципе, ибо она не обладает наивысшей техникой, имеющейся в развитых капиталистических странах. Эту мысль он поясняет следующим образом: не может быть такого, чтобы техника и производство были - «хуже, а отношения, которые развивались на основе этой техники - лучше. С точки зрения аутентичного марксизма - это абсурд. Да и с точки зрения формальной логики - то же абсурд»13.
Согласимся на время с данным выводом, но тогда возникает естественный вопрос. Как же быть, когда на практике в ходе комбинированного исторического развития низшие страны обгоняют в социальном отношении более развитые, когда революция, вопреки формальной логике, все-таки происходит в отдельно взятой стране, причем стране, техника которой намного ниже, чем в более развитых капиталистических странах? Переформулирую этот вопрос ближе к содержанию текста Воейкова.
Какой же выбор должны сделать, например, революционеры, совершив победоносную революцию? Признать правоту формальной логики и, отказавшись от победы, вернуться к прежнему общественному «статус-кво», или, оставив данную логику в стороне, пойти вперед по пути строительства нового общества? Ведь, именно так сложилась ситуация в России в Октябре 1917 года. Думаю, ответ здесь однозначен: для подлинного марксистского понимания реальной ситуации здесь нужна не формальная, а диалектическая ло