41.
Итак, оказывается «ловушка XX века» для советской модели социализма состояла не в отсутствии «индустриализма», а «постиндустриализма», но тогда зачем же говорить об одной и той же «ловушке XX века», породившей реальный социализм и погубившей его? Вообще эти рассуждения мне во многом напомнили слова его коллеги Колганова, который утверждал, что без постиндустриальной модернизации нельзя перейти к подлинному социализму. Как не странно, но здесь я опять вижу проявление тяжелой и жесткой руки технологического детерминизма, которая никак не может отпустить наших экономистов, испытавших на себе влиянии советского «истмата». Не устаю повторять: историю делают живые люди, классы, партии, различные политические и национальные движения. «Ловушка» истории - это не фатум: ее всегда можно избежать, обойти, изменить с помощью правильной политики, как это сделал Ленин, решительно перейдя от «военного коммунизма» к НЭПу.
Вообще, мне кажется, что понятие «ловушка» применительно к целостному историческому процессу не очень продуктивно: оно, на мой взгляд, скорее подходит к оценке поведения отдельных личностей, но не таких больших общностей как классы, государства, нации и т. п. Я думаю, автор это понимает, когда, например, говорит о «социально - политических причинах» падения СССР и «прогрессивных ростках» новой социалистической системы, когда показывает, нелинейный «процесс перехода от эпохи отчуждения к «царству свободы» (коммунизму), включающий «в себя революции и контрреволюции», «социальные реформы и контрреформы», «волны прогресса и спада различных социальных и собственно социалистических движений» в мире42.
Вот, как он конкретизирует эти явления и процессы применительно к советской системе «мутантного социализма». Ему «были свойственны мощные (хотя и глубинные, подспудные) противоречия: на одном полюсе - раковая опухоль бюрократизма, на другом - собственно социалистические элементы (ростки «живого творчества народа»), содержащие потенциал эволюции в направлении, способном дать адекватный ответ на вызов новых проблем XX века. Но постепенно последние были задавлены раком бюрократизма. В результате мутантный социализм не смог развиваться именно в этих, благоприятных для генезиса ростков царства свободы, условиях - условиях НТР, обострения глобальных проблем и т. п., бросавших все больший вызов со стороны общечеловеческих ценностей и норм миру отчуждения. Ответить на эти вызовы жесткий мутантный социализм не смог. Как следствие, он захирел («застой») и вполз в кризис»43. Несмотря на такой пессимистический финал, автор считает, что «мутантный социализм» как «первую попытку «прорыва» к коммунизму», следует всесторонне изучать. По его мнению, одинаково плохо закрывать глаза как на трагедии и неудачи прошлого, так и предавать «забвению» героическую борьбу наших отцов и дедов за социализм. С моей точки зрения, такую диалектику подхода к пониманию природы СССР можно только приветствовать.
Соглашаясь с либеральными критиками в том, что «реальный социализм» оказался неподготовленным к глобальному обществу знаний, Бузгалин в тоже время принципиально не согласен с теми, кто считает, что из «тупика советской модели был лишь один выход к капитализму»44. (См.: соответствующие рассуждения Колганова). Аналогичные идеи он раскрывает также в другой главе книги под названием: «Реальный социализм»45 в СССР: уроки кризиса». В частности, в ней названы те уроки, без которых невозможно понять наше советское прошлое и наметить реальные пути движения России в будущее.
К сожалению, рамки настоящей рецензии не дают возможность подробно на них остановится, поэтому ограничусь лишь самым общим их перечислением и кратким пояснением. По мнению Бузгалина, в экономической сфере Советскому союзу удалось, с одной стороны, создать постиндустриальный уклад, адекватный материальной базе социализма и более прогрессивный, чем создавали в то время страны индустриального капитализма. Это было связано с небывалым ранее развитием советской науки, появившимися высокими технологиями, всеобщим образованием и др. прогрессивными явлениями, позволившими советской стране впервые в истории человечества начать освоение космоса. В тоже время СССР продолжал отставать от буржуазного Запада по развитию сельского хозяйства, производству предметов массового спроса, жилищному строительству, качеству бытового обслуживания и т. д. Отсюда автор делает вывод: обществу, решившему строить социализм, наряду с развитием индустриального сектора «необходим скачок в постиндустриальную сферу», т. е. надо «опережать не отставая». Для достижения этой стратегической цели следует правильно решить вопросы о соотношении плана и рынка, об оптимальном сочетании различных форм собственности и т. д.
Как известно, еще в годы НЭПа наряду с функционированием рынка, возникло сознательное и долгосрочное планирование развития различных областей народного хозяйства, включая сюда энергетику, промышленность, образование, науку и культуру. Все это позволило быстро залечить раны военного времени и в перспективе догнать самые передовые страны капиталистического мира. Однако, со временем, особенно в годы правления Сталина государственное планирование обрело жесткие директивные формы, рынок был свернут, усилился властный бюрократизм и внеэкономическое подчинение работников. Это привело к неравномерности развития различных отраслей хозяйства, уравниловке в заработной плате, огромному дефициту потребительских товаров и т. д. В итоге исторический опыт использования плана и рынка в СССР показал, что соотношение этих методов ведения хозяйства должно быть всегда научно сбалансировано. Дело в том, что абсолютизация плановых начал нередко порождает бюрократизм, формализм и отчуждение власти, а абсолютизация рыночных отношений приводит к социальной поляризации, товарно-денежному фетишизму и потребительству. Выход отсюда следующий: постоянно соблюдать меру в соотношении этих важнейших начал социалистической экономики, развивать демократическое планирование и регулирование, использовать рынок там, где планирование не дает должного эффекта. По мнению некоторых ученых, наиболее оптимально такое планирование, в котором рынок выступает его обратной связью.
Что касается собственности, то опыт СССР показал, во-первых, принципиальную возможность экономического развития большой страны без обращения к частной собственности. Во-вторых, что использование государственной собственности может ликвидировать безработицу, обеспечить обороноспособность страны, дать необходимые социальные гарантии каждому человеку, включая бесплатные медицину и образование, право на труд и его регулярную оплату и т. д. В тоже время, этот же опыт показал, что сосредоточение государственной собственности в руках только правящей бюрократии порождает отчуждение трудящихся от власти, способствует развитию патернализма и иждивенчества, мешает развитию самоуправления трудящихся, без чего социализм теряет свою специфику. Не случайно утрата способности трудящихся «самостоятельно решать общественные проблемы», «защищать свои интересы» во многом объясняет их пассивное поведение во время развала СССР, равнодушное отношение к либеральной политике «шоковой терапии» и варварской приватизации начала 1990-х гг.
Из этих во многом верных суждений и оценок, автор, на мой взгляд, сделал несколько поспешный вывод о том, что «государственно - бюрократическая собственность - это не социализм», а обратная сторона частной собственности, или, говоря словами Маркса, «всеобщая частная собственность». Это утверждение в последнее время стало трюизмом. В этой связи, хочу напомнить: во-первых, Маркс называл бюрократическую госсобственность «всеобщей частной собственностью» в условиях существования сугубо буржуазного общества. Во-вторых, конечно, бюрократизация госсобственности не приближает, а отдаляет общество от социализма. В тоже время, в условиях перехода к социализму без государственной собственности и бюрократии не обойтись46. Здесь, для эффективного функционирования госсобственности и полезной роли бюрократии нужен лишь строгий и постоянный контроль за ними со стороны трудящихся, к чему и призывал Ленин в своих «Очередных задачах советской власти».
Интересны суждения Бузгалина о так называемой «интеллектуальной собственности». Вслед за философом В. Межуевым, он считает, что большинство таких культурных феноменов, как известные правила арифметики, научные идеи и теории, литературные произведения, плоды изобразительного искусства есть по своей природе «неограниченные блага» и, следовательно, должны быть объектами всеобщей собственности, т. е. «собственности каждого на все». Она, по его мнению, есть коммунистическая составляющая социалистических отношений. Ее роль резко возрастает в условиях становления «царства свободы», когда на первый план выходит творческая деятельность «ученого и педагога, художника и врача, инженера и креативного рабочего...»47. Отсюда вывод автора: в условиях реального социализма должно происходить постепенное «вытеснение частной интеллектуальной собственности и развитие всеобщей»48. Добавлю от себя: этот процесс возможен лишь по мере устранения товарно-денежных отношений в обществе. Как показывает история СССР преждевременные попытки форсирования похожего процесса (например, во время политики «военного коммунизма»), могут только навредить реальному продвижению социалистического общества к коммунизму. С другой стороны, что такое «всеобщая собственность»? Очевидно это собственность всех вместе и каждого в отдельности, но такая собственность, на самом деле превращается в свою противоположность и перестает быть собственностью, вообще. Коммунизм и собственность, на мой взгляд, вещи несовместимые.