. В политической сфере суверенитету партии соответствует всеобъемлющий государственный аппарат, а также пусть менее очевидная, но зато в конечном итоге, быть может, более выраженная милитаризация общества. Что касается идеологии, то симбиоз универсалистской доктрины с националистическими течениями указывает на движение в том же направлении. Это явление весьма заметно в Советском Союзе, однако система, стремящаяся к легитимации, даже несмотря на гораздо большую опасность национализма в странах «народной демократии», нигде не может совершенно обойтись без него.
Влодзимеж Брус.ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИКИ
После второй мировой войны система функционирования социалистической экономики, возникшая в СССР в начале 30-х годов, была распространена на все страны, во главе которых стояли коммунисты (в том числе на Югославию и Китай), утверждавшие, что они довели до конца свою революцию и что у них есть собственные политические принципы, которые они положат в основу нового социально-экономического порядка. Это распространение означало, что система, о которой идет речь, рассматривалась как универсальная модель, а не как система, пригодная только для специфических условий и экономических проблем Советской России. В некоторых «народных демократиях» (этот термин используется применительно к странам Восточной Европы, входящим в советский блок) вначале имели место попытки разработать модифицированный вариант централизованного планирования (это прежде всего относится к Чехословакии в период 1946 – 1947 годов), но, по мере того как этим странам навязывался сталинизм, экономическая система всех «народных демократий» становилась одинаковой, построенной по образу и подобию советской, которую подавали как бесспорное воплощение марксистской идеи планирования. Следует отметить тот факт, что максимально централизованная система была составной частью того советского опыта, которую коммунистические вожди стран Восточной Европы приняли действительно без каких-либо оговорок или сопротивления (в отличие от других элементов этого опыта, вызывавших осложнения, по крайней мере в некоторых случаях)[207]. Никакого другого практического опыта, кроме централизованного планирования, не было, а все, что было известно тогда о советском экономическом развитии, противопоставлявшемся незабываемому «великому кризису» Запада 1929 года как точке отсчета, казалось, должно было оправдать возлагавшиеся на эту систему надежды. Несомненно, самостоятельный выбор, сделанный в этом направлении югославами после войны и китайцами в начале 50-х годов, подкреплял это мнение.
Однако сложившейся ситуации суждено было измениться под действием двух факторов: 1) трудностей, с которыми пришлось столкнуться в ходе практического освоения системы советского типа; 2) политических условий, которые заставили проанализировать эти трудности и обсудить возможные альтернативные решения. В Югославии сразу же после разрыва с СССР и его сателлитами в 1948 году оба фактора дали о себе знать одновременно. В других странах Восточной Европы и в самом Советском Союзе дискуссия об эффективности системы могла развернуться лишь после смерти Сталина. В Китае первая дискуссия по тем же вопросам, что и в Восточной Европе, имела место лишь в конце первой пятилетки, то есть в 1956 – 1957 годах[208].
Вызов, брошенный системе советского типа югославами, был обусловлен практическими причинами совершенно особого характера. Дело в том, что после краткого периода, характеризовавшегося стремлением доказать собственную верность и несправедливость обвинения в ереси, югославская коммунистическая партия столкнулась с проблемами двоякого рода – поиска путей для лучшего удовлетворения экономических нужд и чаяний народа и выработки идеологической альтернативы советской модели; в существовавшей тогда обстановке оба эти вопроса приобретали огромное политическое значение. Вот почему введение в Югославии с 1950 года самоуправления, децентрализация экономики, а также принятие рыночного механизма никогда не рассматривались лишь в плане практического их влияния на рост эффективности, а всегда были подчинены более общему вопросу – о самоуправленческом социализме. Не так было в СССР и странах «народной демократии», особенно на начальном этапе послесталинского периода: на первый план тогда были выдвинуты практические соображения, а идеологических сопоставлений избегали всеми возможными способами, причем тем больше, чем упорнее выдвигались обвинения в ревизионизме. Однако вопросы, обсуждавшиеся в «народных демократиях» (и даже в СССР после 1957 года), выходили за рамки механизмов планирования и контроля над национализированной экономикой, включая, например, такие темы, как руководство экономической политикой, отношения между частным и национализированным сектором и т.д. Это касается, в частности, так называемого «нового курса», принятого в СССР и в странах народной демократии практически сразу же после смерти Сталина и имевшего цель перераспределить средства в пользу сельского хозяйства и легкой промышленности. Изменение политики и сопутствовавшие дискуссии обрели особый размах в Венгрии при первом правительстве Имре Надя (1953 – 1955). Все эти проблемы, несомненно, имеют прямое отношение к теме настоящего исследования, однако мы не будем их здесь анализировать, поскольку собираемся заняться главным образом системой планирования экономики и вопросами контроля над ней.
1. Югославский самоуправленческий социализм
По понятным причинам все сторонники изменения системы функционирования экономики в Восточной Европе стремились представить собственную линию действий как основанную на марксистской теории. Известно, что в работах Маркса прямых указаний относительно экономического механизма при социализме немного и они отрывочны, не являются чем-то единым и последовательным; это объясняется как целями, так и методологией научной работы Маркса. Однако даже очень вольная трактовка Маркса вряд ли позволит представить экономический механизм социализма как основанный на рыночных отношениях, выступающих в качестве главного регулятора процесса общественного разделения труда. Обобщение разработанных Марксом (и Энгельсом) положений о функционировании будущей социалистической экономики выявит следующие характерные черты:
1) прежде всего прямое регулирование общественного разделения труда;
2) прямое определение того, что теперь определяется как «коэффициенты затрат – выпуска», если не для отдельных продуктов, то по крайней мере для нескольких широких групп продуктов;
3) необходимость четкой сбалансированности предложения и спроса в натуральной форме;
4) распределение общественного продукта в соответствии с критериями совокупной общественной пользы и с принципом «каждому по труду» при распределении индивидуального фонда потребления между семьями;
5) централизация фонда накопления и централизованное принятие решений относительно его использования на уровне общества в целом[209].
Естественно, это ни в коей мере не дает исчерпывающей картины тех принципов, которые действуют в экономической системе социализма, особенно если иметь в виду, что бóльшая часть приведенных положений не была сформулирована непосредственно для социализма, а выведена методом от противного – из капитализма. Тем не менее в общих чертах они дают представление о социализме: для отцов-основоположников социализм в отличие от капитализма должен был характеризоваться именно централизованно планируемой экономикой, в которой главные связи процесса воспроизводства должна была сознательно регулировать «видимая верхушка» общества, а не стихийно действующий механизм закона стоимости. Следовательно, нет ничего удивительного в том, что и противники Маркса, и его последователи понимали социалистическую экономику в прошлом чаще всего как в значительной степени централизованную систему, в которой натуральное распределение ресурсов производится прямо сверху; уступки же рыночным отношениям расценивались как временные явления, оправдываемые в основном незрелостью тех социально-экономических условий, в которых совершается переход к социализму (например, во время так называемого переходного этапа от капитализма к социализму в наименее развитых странах)[210].
Как же в таком случае можно было критиковать сталинскую экономическую модель с ее высокой степенью централизации и отстаивать именем марксизма альтернативу, суть которой сводилась к гораздо большей ориентации на рынок? Конечно, можно представить общее положение, по которому выводы следует делать, исходя из постоянно меняющихся реальных условий, а не из формулировок прошлого, как наиболее верное духу марксизма. Однако теоретические поиски новых решений в Восточной Европе не ограничивались только этим. Значит, в целях сохранения логической основы аргументации необходимо отдельно проанализировать теоретические предпосылки югославской концепции, с одной стороны, и идеи, развиваемые экономистами-марксистами в странах советского блока – с другой. Начнем с югославов, как потому, что их эксперимент изначально отличался далеко идущими планами и комплексностью подхода, так и потому, что он был первым по времени (хотя полное изложение этой концепции получило отражение лишь в 1958 году в «Люблянской программе» Союза коммунистов Югославии, тем не менее этот документ до сих пор остается, вероятно, наиболее авторитетным в том, что касается теоретических принципов «самоуправленческой модели социализма»). Другим заслуживающим внимания аспектом югославской концепции является тот факт, что она представляет собой официальную доктрину партии, тогда как идеи, которые высказываются в других странах, носят в основном частный характер; это означает, что, представляя эту концепцию, мы можем говорить о ней обобщенно, не ссылаясь обязательно на различное ее толкование отдельными лицами