нирование, что подтверждается: 1) общей картиной, складывающейся в результате принятия центром типовых решений; 2) «правилами поведения» для предприятий (максимизация прибыли и ее нормы, прибавочного продукта или всего, что может быть им присвоено, а также связью между установленным приростом и личной заинтересованностью, заданными нормативами и т.п.), составленными таким образом, что достижение микроэкономических целей ведет к выполнению макроэкономических задач; 3) контролем параметров, которые являются составной частью расчетов на предприятиях (цены, налоги, процент, доступность кредита, таможенные тарифы, валютный курс и т.д.), то есть тех элементов, контролируя которые центр может ориентировать деятельность самоуправляющихся единиц в нужном ему направлении. Для многих в Восточной Европе и Китае притягательность этой модели состояла еще и в том, что она, казалось, способствовала развитию самоуправления трудящихся, не лишая при этом экономику преимуществ централизованного планирования[228].
Оставляя в стороне тот прием, который встретили предложения о реформе в разных странах, заметим, что во всем коммунистическом мире они явились поводом для дискуссий по старым и новым проблемам марксистской экономической теории применительно к положению, в котором оказалась социалистическая экономика. Не перечисляя подробно все эти проблемы, ограничимся лишь тем, что назовем три из них. Первая сводится к выяснению причины устойчивости по крайней мере некоторых форм рыночных отношений при социализме; вторая – к тому, как эти рыночные отношения взаимодействуют с законом стоимости; третья заключается в интерпретации понятия «распределение общественно необходимого труда» в соответствии с принципами установления цен.
Что касается первого пункта, то это, по-видимому, больше всего относится к области уже упоминавшихся поисков такого объяснения реальности, которое не поколебало бы ритуальной непогрешимости того, что считалось пророчеством Маркса, а именно его тезиса об «исчезновении рынка» при социализме. Наиболее интересным аспектом этих дебатов было то, что они весьма энергично велись почти во всех странах социализма, от СССР до Югославии. Чаще всего в объяснениях (они нередко служили уловками ради спасения престижа) ссылались на относительно низкий уровень развития производительных сил (поскольку-де сам Маркс полагал, что социализм наследует зрелому капитализму) и на принцип распределения «по труду» как на стимул для выполнения трудовых заданий и соответственно для дифференцированного расчета с работником и т.д. (эта точка зрения явно отодвигала «исчезновение рынка» на «более отдаленную фазу коммунизма»). Относительно самостоятельный аспект дискуссии (хотя он и был связан с вопросом о том, считать ли рынок главным или подчиненным регулирующим механизмом) касался споров о формулировках, в которых формула «социалистическая экономика есть товарная (рыночная) экономика» противопоставлялась формуле, согласно которой «в социалистической экономике существуют товарные (рыночные) отношения».
Вторая проблема была, пожалуй, более важной, по крайней мере в тот период. Как мы уже упоминали, первоначальные попытки теоретически поддержать требования экономической реформы предпринимались под флагом закона стоимости. Однако вскоре стало ясно, что отождествление механизма рынка с законом стоимости (в том смысле, что отношения, строящиеся на сбалансированных ценах, тяготеют к превращению в стоимостные отношения) может оказаться правомерным лишь в совершенно особых условиях полного laissez-faire («идеального рынка») и что при отсутствии таких условий функционирование рыночного механизма вовсе не обеспечивает автоматического распределения ресурсов в соответствии с тем, что диктуется законом стоимости. Таким образом, было найдено разграничение между действием закона стоимости, определяющего содержание процесса распределения ресурсов, и механизмом рынка как одной из форм, в которых этот процесс может реализоваться. Важность этого разграничения для дискуссии о реформе состояла в том, что появилась возможность теоретически оправдать утверждение, что введение регулируемого рыночного механизма не исключает распределения ресурсов, отличного от диктуемого законом стоимости. Так что центральный планирующий орган мог продолжать активно моделировать структуру экономики (особенно в том, что касается решения социальных проблем в длительной перспективе), даже если будет включен регулируемый рыночный механизм, и не прибегать к таким средствам, как императивное решение и распределение средств в натуральной форме[229].
Третья проблема касалась основ ценообразования. По экономической теории Маркса, какова бы ни была связь между спросом и предложением, фактор определения цены на длительный отрезок времени следовало в конечном счете искать в сфере производства, в стоимости товара, которая определялась как «общественно необходимое количество овеществленного живого труда» на единицу продукта. Традиционно считалось, что это означает среднюю стоимость материала и труда плюс амортизация недвижимости, но без учета стоимости капитала, используемого в данном секторе производства. Предложения по реформе делали этот принцип и соответствующую ему практику ценообразования несостоятельными. Считалось, что цены, выведенные с помощью этого метода, не отражают истинных, соответствующих моменту общественных издержек производства, а это ведет к неверному выбору, который делают отдельные предприятия. Растущее число экономистов, считавших, что конечные цены, как правило, выполняют функцию компенсации рынка, убеждалось в том, что в основе определения цен должны лежать принципы, подобные Марксовой «цене производства» (рассматриваемой в третьей книге «Капитала»). Эта концепция, которая одним из факторов, определяющих цену, называет нормальное воспроизводство капитала («среднюю норму прибыли»), до того момента расценивалась как специфическая принадлежность капитализма; однако в конце 50-х годов были сделаны попытки представить ее как концепцию, совместимую и с социалистической экономикой, и с марксистской теорией стоимости применительно к национальной экономике в целом. Концепцию «цены производства» некоторые экономисты связывали с особой разновидностью маргиналистского подхода к определению стоимости в государственном масштабе. Известные основатели советской экономико-математической школы В. Немчинов, Л. Канторович и В. Новожилов во многом содействовали распространению этой тенденции, в особенности В. Новожилов, который стремился доказать закономерную преемственность и связь этой концепции с экономической теорией Маркса[230].
Проблемы, которые мы обобщили выше, особенно по второму и третьему пунктам, характерны для того типа вопросов, которые вставали перед составителями программ, ориентированных на регулируемый рыночный механизм; эти программы должны были отвечать двойному требованию: руководство экономикой в целом должно оставаться «видимым», а механизм саморегулирования должен проявляться лишь в определенных пределах. С самого начала было ясно, что найти удовлетворительное решение этих проблем будет нелегко, но это был вызов как в плане теории, так и в плане конкретных реформ. Споры о способе функционирования социалистической экономики, будь то по поводу югославской линии развития или же об идее регулируемого рынка, оживили марксистскую экономическую теорию и социальную теорию марксизма в целом, освободив ее от смирительной рубашки выхолощенного догматизма и раболепства. Естественно, что по этой причине некоторые истины марксизма, казавшиеся незыблемыми, как скала, подверглись строгой проверке, о чем раньше не могло быть и речи. К сожалению, этим многообещающим попыткам теоретической разработки марксизма постоянно, хотя и в разной степени, мешали жесткие идеологические ограничения, навязываемые сверху во всех коммунистических странах. В странах советского блока «защитников рынка» обвинили в ревизионизме; в Китае «сторонникам капиталистического пути» был нанесен столь жестокий удар, что практически в течение двух десятилетий там ничего не предпринималось для пересмотра проблемы функционирования экономики. Даже в Югославии, несмотря на относительную свободу дискуссий идеологического плана, обсуждение официальной линии на восстановление рынка потерпело полный провал.
Помощь западного марксизма в этом вопросе была весьма ограниченной. Если не считать Италии, где восточноевропейские дискуссии пробудили в 50-е годы большой интерес и надежду у экономистов, стоявших на коммунистических и социалистических позициях, то можно назвать еще Мориса Добба, который выделялся своим недогматическим подходом к проблемам, поднятым реальным опытом строительства экономики коммунистических стран[231]. Во всех остальных случаях, особенно среди «троцкистов» и «новых левых», преобладала приверженность марксистской ортодоксальности, кульминацией которой в некотором смысле было предупреждение Пола Суизи: «Осторожно с рынком; это тайное оружие капитализма»[232].
3. Социалистическая экономика и политическая система
Первая попытка воплотить на практике в одной из стран советского блока концепцию централизованного планирования с механизмом регулируемого рынка была сделана в 1956 году. Этой страной была Польша, где после восстания рабочих в Познани усилился политический нажим в сочетании с требованием поднять эффективность экономики путем введения новой системы. Когда в июле 1956 года Центральный Комитет ПОРП окончательно одобрил идею общей реформы, в стране начал развиваться стихийный процесс перемен, идущих снизу. Некоторые предприятия начали проводить то, что стало известно под названием «эксперимент». Были созданы выборные рабочие советы. Чтобы избежать дезорганизации и не утратить политического контроля, специально назначенная комиссия спешно приняла три важные меры: была значительно расширена автономия предприятий и резко сокращены объемы обязательных к выполнению централизованных планов; был создан «фонд предприятия», который связал оплату рабочей силы с финансовыми результатами деятельности предприятия, и, наконец, – и это главное – был издан «Закон о рабочих советах», в соответствии с которым последние, будучи свободно избранными органами, не подчиненными никакому иерархическому аппарату, заняли важное место в структуре управления, получив право налагать вето на назначение генерального директора или требовать его отставки. Все три меры были приняты после возвращения Гомулки к власти в октябре 1956 года и хотя связывались с ним, но на самом деле явились результатом непосредственно предшествовавшего этому процесса развития. После возвращения Гомулки к власти какое-то время шло приспособление других секторов к положению, которое сложилось после введения названных выше новшеств: был создан Экономический совет, который на правах консультативного органа разработал проект комплексной реформы, наделенный на то, чтобы увязать макропрограммирование с регулируемым рынк