[279] с его коалициями и политическими союзами, что почти повсеместно увеличило и прежде существовавший разрыв между социализмом и массами.
В таких условиях в начале 60-х годов появляется возможность положить конец этой истории: на базе одного из ответвлений социализма возникает «кастроизм». Преодолевая народничество, «кастроизм» тем не менее оказывается на сходных с ним позициях и отсылает нас вновь к тем же положениям, которые лежали в основе традиционной латиноамериканской политики в отношении масс, то есть к демократическому национализму, который, стремясь быть преемником прошлых традиций (Maceo, Марти, антииспанская борьба конца прошлого века, прямое сопротивление североамериканцам, университетская реформа и крах диктатуры Мачадо в 1953 году, предопределенный студенческими выступлениями), увенчал национально-народную историю почти безрассудными подвигами партизан Сьерра-Маэстры.
Это вначале очень запутанное соединение национализма, гуманизма и социализма находит свое выражение в методологии (кстати, тоже не чуждой латиноамериканской истории), которая приводит «кастроизм» к завоеванию власти: разгрому и роспуску регулярной армии. Когда в апреле 1961 года, в то время как Соединенные Штаты и внутренняя контрреволюция осуществляли свою самую мощную вылазку в целях дестабилизации режима, Кастро заявил, что его революция носит социалистический характер, возможности для реставрации прежнего порядка уже ликвидированы.
Начиная с 60-х годов латиноамериканский социализм вступает в новый исторический этап, отмеченный влиянием «кастроизма» как идеологического сочетания национализма и социализма, обобщающего десятилетия параллельного исторического развития разных стран, и того, что можно определить как «геваризм» в качестве вдохновителя политических действий. Речь идет о двадцатилетии напряженной драматической борьбы и активных теоретических споров, когда социализм, несмотря на трагические поражения, которые он терпит в некоторых странах, как будто достигает высшей точки своего развития.
Ясно, что этот период характеризуют не только импульсы, идущие от кубинской революции; дает о себе знать все более острый кризис международного коммунистического движения, особенно с началом китайского раскола и маоистского виража в виде «культурной революции», а в некоторых странах, в частности в Аргентине, в результате распространения учения Грамши.
С другой стороны, в начале 70-х годов на гребне торой волны «партизанского» движения в Чили достигнет апогея еще один вариант социализма: победа на выборах Сальвадора Альенде явится как бы запоздалым продолжением линии VII конгресса III Интернационала, которую ортодоксальные коммунистические партии никогда не оставляли.
Наконец, несмотря на весь этот громадный, трудно поддающийся обобщению опыт двадцатилетия, когда в борьбу были вовлечены значительные силы и именно поэтому резче проявились серьезные внутренние противоречия в регионе, нельзя пройти мимо авторитаристских варварских процессов на юге континента (то есть там, где появился социализм в Латинской Америке), успешного развития в Центральной Америке движений, близких к кубинскому, окрепших благодаря победе «сандинизма» в начале 80-х годов, и, что немаловажно, возрождения Социалистического Интернационала в Латинской Америке буквально из пепла, который накопился здесь начиная с 30-х годов.
2. Политические течения
Мы можем согласиться с теми, кто утверждает, что «со времени борьбы за независимость против Испании история народных масс Латинской Америки не знала столь бурного развития и такого богатства событий, как начиная с 1959 года»[280]. Все периодизации развития социализма в Латинской Америке сходятся в одном: после периода между концам XIX и началом XX века, характеризующегося ростом II Интернационала, анархизма и синдикализма сорелианского толка (главным образом в южных странах континента), начинаются три новых этапа[281].
Первый из них – с начала 20-х до середины 30-х годов – в теоретическом плане представлен работами Хосе Карлоса Мариатеги, а в политическом – потопленным в крови восстанием, организованным под руководством Фарабундо Марти Коммунистической партией Сальвадора в 1932 году[282].
После этого краткого подъема массового движения наступает длительный период застоя (нарушаемого лишь отголосками таких событий, происходящих вне континента, как вторая мировая война), который закончится в 60-е годы победой кубинской революции и появлением «кастроизма» и «геваризма».
Для исследователей вроде Лови, которые делят историю на периоды по весьма формальному принципу, основанному на том, каким образом в каждый данный момент определяется «с позиций прототипа» «природа революции», этап, начавшийся в 60-е годы, должен был привести к возрождению «некоторых идей насилия, присущих раннему коммунизму 20-х годов». В этом смысле Эрнесто Че Гевара мог действительно оказаться «революционным руководителем и мыслителем, который лучше других синтезирует и символизирует этот новый период развития марксизма в Латинской Америке»[283].
На самом же деле в центре теоретических и политических исследований, которые были начаты в 60-е годы и получили отражение в стремлении «латиноамериканизировать» социализм, лежит – ставшая теперь спорной – идея «континентальной революции», самым горячим выразителем которой был Че Гевара, пожертвовавший ради нее своей жизнью. Такой подход к борьбе за социализм, провалившийся постольку, поскольку оказалось невозможным представить Латинскую Америку как единое целое, после 1959 года создал в регионе ситуацию, аналогичную сложившейся в Европе после 1917 года. Этим сравнением мы хотим не только напомнить о начальном этапе процесса распространения социализма, но и о том, что очень скоро он завершился поражением.
Если исключить победу «сандинистов» над Сомосой (и еще пока не раскрытые загадки партизанских войн в Сальвадоре и в Гватемале), то все остальные попытки вооруженных выступлений (городские, сельские или смешанные выступления-«вспышки» или с самого начала связанные с относительно сильными коммунистическими партиями, как, например, венесуэльская) потерпели поражение. Подобных экспериментов с 60-х до середины 70-х годов было немало. Как утверждает Режи Дебре, «революционная волна, поднятая кубинской победой, не обошла на Латиноамериканском континенте почти ни одну страну»[284].
Хотя история этих двух десятилетий очень сложна, все же можно попытаться (весьма приблизительно) разделить ее на периоды. Можно сказать, что в самом начале влияние кубинской революции выражалось больше в симпатиях к ней и не было результатом сознательного решения, разработанного новым центром социалистической власти. Ясно, что импульс, который шел от революции, еще не был четко выражен; он получил отражение в основном в работах Гевары – особенно в его чрезвычайно распространенном руководстве «Партизанская война» – и в двух гаванских декларациях (1960 и 1962 годов), где содержался призыв к революции на континенте и отдавалось предпочтение «вооруженной борьбе» как методу политических действий.
Со временем этот импульс получил активную поддержку Кубы; это привело к возникновению сначала скрытой, а затем и явной оппозиции в отношении латиноамериканских компартий, которые в 1964 году организовали в Гаване общее совещание, хотя всегда с недоверием относились к появлению «кастроизма».
Куба же обращалась к молодым лидерам, которые стали таковыми в результате кризиса национально-демократических движений или расколов коммунистических партий. Эти первые попытки, целью которых было точное повторение кубинской модели и которые носили характер «вспышек» в сельской местности, охватили почли всю центральную и северную часть континента, то есть районы, где казалось возможным повторение опыта военно-политического взаимодействия партизанского «авангарда» городского происхождения с бедными крестьянскими массами. Итак, несмотря на очевидные различия вследствие их разной национальной принадлежности, их объединяет общая линия: партизанские войны в Парагвае в 1960 – 1962 годах; Сандинистский фронт, основанный Карлосом Фонсека Амадором в 1961 году в Никарагуа; движение Уго Бланко (1961 – 1964), к которому присоединится Левореволюционное движение (отколовшееся от Американского народно-революционного союза во главе с Луисом де ла Пуэнте Уседа) и национально-освободительная армия, действовавшие в Перу до 1965 года; Революционные вооруженные силы Турсиоса Лимы, бывшего офицера регулярной армии, а также Революционное движение, руководимое другим молодым военным, Ионом Соуса (испытавшим влияние троцкизма), действовавшее в Гватемале в 1961 – 1963 годах; Революционное движение 14 июня в Доминиканской Республике; менее известные движения начала 60-х годов в Эквадоре и Гондурасе[285].
Ясно, что этим списком не исчерпывается вся совокупность мелких национальных течений, которые пытались добиться успеха, подобного кубинскому, и превратить – как говорили в те дни – «Андские Кордильеры в Сьерра-Маэстру Латинской Америки». К числу значительных выступлений следует отнести также две партизанские войны в сельской местности в Аргентине (одна из них, 1961 года, перонистская в своей основе, другая – 1963 и 1964 годов – была уже частью стратегического плана Гевары), совершенно особую по характеру и ставшую «хронической» партизанскую войну в Колумбии, а также (что особенно важно) самое знаменательное выступление той поры при прямом участии коммунистической партии, имевшее место в Венесуэле между 1962 и 1965 годами и достигшее апогея в 1963 году[286]