Общины австралийских аборигенов, живущих охотой, собирательством и рыбной ловлей, были разделены на родовые группы, вступали друг с другом в родственные отношения, переходящие из поколения в поколение по одним и тем же направлениям. Но родовые отношения и порождаемое ими социальное разделение регулировали не только бракосочетание и родство, согласно определенной и универсальной функции родственных отношений; на их основе подходили и к освоению природы, определяя вместе с тем и контроль со стороны различных групп за той или иной территорией племени и ее ресурсами, и формы объединения индивидов и их групп для совместной охоты, сбора плодов и рыбной ловли, посредством которых они осваивали эти ресурсы. Таким образом, общественные отношения родства действовали как базис и как надстройка.
Если же мы возьмем, к примеру, древнюю Месопотамию, то заметим, что в таком городе, как Ашшур, большинство земель считалось собственностью бога Ашшура, жившего в окружении жрецов в храме, расположенном в центре города. Экономика функционировала в своего рода централизованной системе, где господствующее место занимали храм и жрецы, присваивавшие часть труда и продуктов местных сообществ и отдельных лиц. В этом примере религиозные отношения служат ключом к освоению природы и действуют как общественные производственные отношения.
И наконец, последний пример. В городе-государстве Афинах V века до н.э. мы замечаем, что лишь горожане по происхождению имеют исключительное право пользоваться земельными участками города, обрабатывать их или заставлять работать на них своих рабов. Принадлежность городу-государству по рождению давала определенные права на пользование ресурсами, на доступ к политической деятельности, на занятие общественных должностей, обязывало защищать родину и даже давала преимущество в покровительстве со стороны богов города. Как видим, факт принадлежности к «полису», вступления в «политические» отношения с другими гражданами города далеко выходит за рамки того, что сейчас мы называем политическими правами или правом заниматься политической деятельностью.
На этих трех примерах мы можем также убедиться, что различие между производственными отношениями и надстройками есть различие не между общественными институтами, а прежде всего между их функциями. Именно в этом состоит своеобразие Марксовой мысли: достаточно обратиться к его знаменитым «Формам, предшествующим капиталистическому производству» из «Экономических рукописей 1857 – 1859 годов» [МЭ: 46-I, 461 – 508], чтобы найти эквиваленты трем приведенным здесь примерам, сделанным на основе последних работ ученых-историков и антропологов. Так, мы видим, что Маркс останавливается на том, что он называет «племенным способом производства», говоря, что в каком-либо племени индивид имеет доступ к земле и ее ресурсам только по праву рождения, то есть в силу отношений с этими ресурсами, предшествующих любому труду, любому акту конкретного их присвоения. Он также выработал и понятие азиатского способа производства для определения общества, где ресурсы принадлежат более высокому сообществу, государству, во главе которого находится реальный монарх или бог, воображаемый владыка. Здесь же он определяет азиатский способ производства как способ производства индивида, по происхождению являющегося членом города-государства, и где личная собственность существует лишь как противопоставление и дополнение собственности государственной. Другими словами, историческое и антропологическое исследование движется в том же направлении и ставит перед нами теоретическую проблему выявления причин и условий, приведших в ходе истории к изменению производственных отношений, изменению их расположения, форм и результатов воздействия. Именно на эти вопросы должны отвечать сегодня общественные науки.
Уже существуют некоторые ответы на них, но, нам кажется, все они заводят в тупик. Некоторые ученые полагают, что если родственные отношения действуют в определенных обществах как производственные отношения, то это происходит потому, что родственные чувства определяют мышление и регулируют поведение членов данного общества. Такую позицию занимает Редклиф-Браун в отношении австралийских аборигенов. Другие, такие, как Луи Дюмон в своей работе «Homo hierarchicus», полагают, что в Индии экономика не наделена определяющей функцией, поскольку в ее основе лежит религия и кастовый строй. Третьи, такие, как Эрик Вилл, утверждают, что в Древней Греции экономика была подчинена политике. Нельзя не отметить, что подобные заявления больше походят на тавтологические обороты, чем на объяснения, поскольку в них лишь повторяется в другой форме то, что уже известно: определяющая роль родственных отношений среди австралийских аборигенов, религии в Индии, политики в Греции, но они не дают объяснения этой определяющей роли.
Чтобы найти этому какое-либо объяснение, может быть, следует сравнить эти три примера. Само собой разумеется, что в данных трех обществах существуют родственные отношения, но только в одном случае они являются господствующими; что существует религия, но только в Индии она превалирует в общем функционировании общества. Выдвинем гипотезу о перерастании данных отношений в доминирующие лишь тогда, когда в это же самое время они действуют как производственные отношения, как социальный инструмент материального освоения природы. Если это верно, то можно предположить, что между функциями, которые должны выполнять общественные отношения для того, чтобы общество могло существовать как таковое, как самовоспроизводящееся органическое целое, должна существовать некая иерархия. Когда общественные отношения, какими бы они ни были, действуют как производственные отношения, они доминируют над воспроизводством общества, и в то же время представления, создаваемые и выражаемые данными доминирующими отношениями, доминируют над мыслью. Это еще раз частично подтверждает мысль Маркса об определяющей роли производственного процесса материальных благ в рамках производственного процесса общества.
Другим следствием данного анализа является вывод о невозможности для какой-либо одной общественной науки – будь то экономика, антропология или социология – проконтролировать данную мысль и понять всю сложность и многообразие исторического развития. Остаются неразрешенными и другие проблемы, одна из которых, отмеченная еще Марксом, ждет своего разрешения по сей день. Это – проблема функции идей в создании и преобразовании общественных отношений, то, что я назвал бы анализом идеального как части социальной действительности.
6. Идеальное как часть действительности и различие между идеологическим и неидеологическим в теоретической мысли
Достаточно проанализировать какой-нибудь один трудовой процесс для того, чтобы заметить, что он содержит в себе две реалии, тесно переплетенные между собой: материальную часть (само человеческое тело, орудия, им используемые) и идеальную часть (правила изготовления и использования этих орудий, представления о природе, над которой эта работа совершается и т.д.). Эти представления необходимы для правильного применения и осуществления рабочего процесса. Таким образом, мы обнаруживаем в каждой материальной деятельности человека сложную совокупность идеальных реалий, присутствие которых необходимо, чтобы данная деятельность имела место. Продолжать перечень этих реалий, имеющихся в различных материальных процессах, различных в зависимости от существующей в этот период культуры и самой эпохи, – задача достаточно трудная. Этим занимались некоторые крупные историки, такие, как Нидхем, изучавший Китай, или антропологи, такие, как Конклин, специалисты в области изучения различных народов, называющие себя «этноучеными».
Эта идеальная часть трудового процесса составляет в определенной степени его каркас, организующую схему его действий. Эти представления существуют не только в теории, они выражены в языке и используются в нем из поколения в поколение в ходе познания. Естественно, это познание не сводится лишь к передаче знаний посредством слов, но проходит и через физическое познание. Во всяком случае, логическим выводом из всего этого является то, что теория и язык действуют частично, как элементы производительных сил. Отметим еще раз, что различие между базисом и надстройкой не есть существенное различие между материальным и не материальным, это – различие функций. Конечно, в трудовом процессе мы найдем и другие представления, «объясняющие», почему та или иная обязанность должна доставаться женщинам, а не мужчинам, детям, рабам, аристократам и т.д. В общем, перед нами находятся представления, узаконивающие место индивидов и их групп в различных трудовых процессах, или если эти процессы им запрещены, то они узаконивают данный запрет.
Подобное доказательство можно было бы провести для любого типа общественных отношений и, например, показать, что родовая система, какой бы она ни была, не может существовать без идеальных реалий, хорошо известных антропологам – правил родства, бракосочетания, проживания, терминологии родства и еще целой группы принципов, определяющих и узаконивающих личные обязанности, связанные с данными отношениями, – и разграничивающих отношения, которые в обществе называются родственными, и те, которые определяются как отношения между друзьями, врагами, чужими, не родственниками. Родственные отношения вместо того, чтобы существовать вне этих идеальных реалий или без них, постоянно предполагают их в своем существовании. Разумеется, родственные отношения не сводятся лишь к идеальному, будучи в то же самое время совокупностью отношений общественной зависимости и материальных обязанностей. Таким образом, суть их не только в том, чем они являются в теории, но и в том, что они заставляют делать конкретно в обществе. Такое же доказательство можно представить и по поводу религиозной деятельности. И каждый раз мы стоим перед представлениями, организующими общественную деятельность и вместе с тем ее узаконивающими.
Но если суть идей состоит не просто в том, что они есть, а в том, что они обязывают делать, то как отличить идеи идеологические от тех, которые таковыми не являются? В самом деле, эту проблему философия пытается решить с момента своего рождения. Еще Платон пытался понять различие между знанием и воззрением. Этим же занимаются и гуманитарные науки, когда хотят разобраться в представлениях, создаваемых членами общества