Устойчивость сельского хозяйства умеренной климатической зоны к проникновению капитализма затормозила развитие классовой полярности, предсказывавшейся Марксом, что и отметила немецкая социал-демократия на рубеже веков. В последние годы политическая сторона проблемы утратили свое значение вследствие упадка, переживаемого сельским населением в странах развитого капитализма после второй мировой войны. Но этот упадок вовсе не был следствием того, что капитализм изжил простое товарное производство в сельском хозяйстве. Упадок происходит главным образом из-за значительного роста производительности некапиталистического сельского хозяйства, которое в настоящее время может производить излишки сельскохозяйственных продуктов, используя лишь часть прежней рабочей силы[368].
Труд, обслуживающий семью, тоже не подчинялся (разве что маргинально) капиталистической организации. В классическом значении этого термина еще не так давно он существовал главным образом в двух формах: в виде семейного неоплачиваемого труда и домашней работы прислуги, оплачиваемой из дохода семьи[369]. Тогда, как и сейчас, такой труд был в основном женским. Та часть классовой структуры, которая состоит из оплачиваемых работников непроизводительного труда, регулировалась скорее изменениями количества заключаемых браков, чем темпами накопления капитала. В Швеции такой оплачиваемый труд впервые достиг наивысших размеров в 1930 году, что совпало с наименьшим числом бракосочетаний в эпоху индустриализации. Затем тенденция изменилась. Если в 1930 г. на эту группу приходилось 11 процентов экономически активного населения, то в 1950 году уже только 8 процентов, а число женщин-домохозяек относительно экономически активной мужской части населения достигло максимальной величины за целый век (1880 – 1980). За последнее время работа на семью все больше приобретала общественный характер, что все больше регулировалось, с одной стороны, ростом общественного дохода, а с другой – процентом участия в труде замужних женщин или женщин, состоящих в незарегистрированном браке (в Швеции число лиц, занятых таким трудам, превысило число домашних хозяек, состоящих в браке с экономически активными мужчинами где-то в период между 1975 и 1979 годами).
Похоже, что общественное нетоварное воспроизводство начинает играть ту роль, от которой отказалось семейное товарное производство вследствие серьезного осложнения классовых отношений при капитализме. Безусловно, форма проявления и интенсивность развития этой тенденции в различных обществах будут отличаться от тех, что были приведены здесь в качестве примера. Совершенно очевидно, что семью – и традиционную, и ту, которую мы можем считать таковой, то есть основанную на половых отношениях, – нельзя более исключать или считать слабо причастной к классовым отношениям. Внутренние связи подобных объединений и некапиталистических форм труда еще не обобщались. Там, где речь идет о простом товарном производстве в сельским хозяйстве, создается впечатление (как предположила Хэриет Фридманн)[370], будто в преобладающем типе сельского хозяйства в умеренных зонах производительные силы всегда сохраняли зависимость от «демографических колебаний» числа семей. В этих условиях простое товарное семейное производство имеет с точки зрения конкуренции преимущество перед капиталистическим производством в виде той самостоятельности, которая позволяет ему поддерживать существующую норму прибыли. Что до непроизводительного труда, то здесь пока нет теоретических разработок. Школы, больницы, медицинские учреждения, помощь престарелым, агентства по найму домашней прислуги и т.п. – не абстракции, они вполне реально существуют в капиталистическом мире. Вопрос о том, по какой причине они всегда оставались на втором плане, ждет своего теоретического решения. Этот вопрос важен не только для распутывания хитросплетений современной классовой структуры; похоже, что он является признаком структурной ограниченности капитализма, которая, очевидно, должна еще больше усугубиться.
На сложность классовых отношений, возникшую вследствие развития крупных акционерных обществ с их огромными конторами, заполненными служащими, которые отличаются по положению и от фабричных рабочих, и от членов административного совета, и с их сложной иерархией управления, впервые обратил внимание Эмиль Ледерер[371] около семидесяти лет назад, что послужило причиной вызова, брошенного им марксизму. Но прежде чем марксисты приняли вызов, прошло много времени. Относительное отсутствие у них интереса к этому вопросу объяснялось тем, что капитал и наемный труд продолжали оставаться главными полюсами классовой борьбы. Сегодня марксистский анализ обществ внес значительный вклад в эту область. Два наиболее глубоких исследования Карчеди и Райта отдают должное сложности проблемы, а также вопросу децентрализации иерархии на предприятии, делая акцент на противоречивом положении руководящего персонала[372]. Отметим, однако, что эти исследователи расходятся в определении причины противоречивости. Анализ Карчеди сосредоточен на двух различных его функциях в производственном процессе, одна из которых определяется особым способом производства, а другая – техническим разделением труда. Он выделяет две главные функции: «функцию капитала», определяемую как «осуществление надзора и контроля», и «функцию коллективного работника», или же «работу по координации и интеграции трудового процесса»[373]. Развитие крупной акционерной компании означает, таким образом, появление «нового среднего класса» служащих, зависящих от капитала, в задачи которых входит выполнение одновременно обеих этих функций. Что до Райта, то он отрицает, что функция координации является технической функцией, и относит ее к функциям власти, вследствие чего участие «в принятии наиболее важных решений в отношении координации и производственного плана оказывается формой связи с капиталом» даже тогда, когда оно не касается надзора и контроля над рабочими[374]. По мнению Райта, противоречивость в положении руководящих уровней определяется как раз тем, что они обладают разной властью для осуществления контроля за денежным и постоянным капиталом, а также за трудом.
Было бы целесообразно при дальнейшей разработке классовой теории объединить оба момента – функцию и власть, потому что развитие соотношения сил класса капитала и трудящегося класса будет зависеть от того, какой полюс захватит функцию коллективного работника. Решающим условием власти капитала является тот факт, что процесс производственной кооперации внутри предприятия, функция планирования и координации являются атрибутом капитала. Маркс и Энгельс предвидели такое развитие капитализма, атрибутом которого станет совокупный рабочий, а капитал и капиталисты будут все больше исключаться из производственного процесса, переходя к выполнению простой функции денежных капиталистов и превращаясь, говоря словами Энгельса, в «излишний» класс [МЭ: 19, 296 – 299][375]. Однако на деле эта гипотеза Маркса до сих пор не получила практического воплощения. А это означает, что перед учеными-марксистами стоит задача понять, что же конкретно произошло с функцией коллективного работника, с его отношениями с капиталом и наемным трудом и почему. В этом контексте кажется недостаточным и то внимание, которое уделяет Пуланцас идеологической демаркационной линии между умственным и физическим трудам, и тезис Гарри Бравермана[376] о постоянной тенденции к деградации как физического труда, так и труда служащих в процессе капиталистического развития. На последнее столетие в «совокупном рабочем» стала очевидной тенденция к консолидации, к постепенному исчезновению внутренних делений, к большему стремлению к благам, которые дает капитал. С другой стороны, масштабы контроля, осуществляемого верхушкой, неизмеримо выросли, как это видно на примере крупных транснациональных корпораций, руководители которых в состоянии контролировать и координировать процессы производства на пяти континентах. Нам кажется, что одним из наиболее важных аспектов, подлежащих изучению в классовых отношениях, порожденных образованием этих крупных капиталистических предприятий, является противопоставление тенденции к консолидации «совокупного рабочего» и тенденции к расширению потенциальных возможностей контроля со стороны руководящей верхушки.
Другим важным аспектом является расширение рынков в зависимости от географического размещения классов и некапиталистических слоев. На самом деле, условный марксистский термин, применяемый для характеристики крупных акционерных кампаний, а именно «монополистический капитал», в известном смысле выглядит как совершенно неверный. Поскольку транснациональным корпорациям не приходится безоговорочно соглашаться с навязываемыми рынком ценами, как это вынуждены делать прочие предприятия в условиях конкуренции, они выдерживают конкуренцию на мировом рынке. Безликий рынок является главной основой все более анонимной власти капитала внутри корпорации[377]. В противоположность предвидениям Маркса наиболее крупные транснациональные корпорации по размерам и возможностям экономической координации превосходят большинство политических организаций мира и гораздо больше приспособлены к функционированию мирового рынка, чем территориальные зоны, где проводится политика в интересах рабочих. Поэтому продолжает сохраняться непредвиденное соответствие между частным характером производственных отношений и приобретающими все более общественный характер производительными силами.