ия, философия) составляла 44,6% выдаваемых книг; затем (группировка оставляет желать лучшего) – «развлекательная литература».
Статистика 1910 года дает интересные сведения по цитадели итальянского реформизма – Милану. Общее число взятых книг составляло 264.180; их подавляющее большинство бралось в свободное от работы время. В библиотеках читалось только небольшое количество книг (56.795). Среди читателей большинство рабочие (44,7%) и студенты (32%), но общее число читателей (201.799) показывает, что после первого посещения мало кто отваживался на второе. Среди книг (их группировка оставляет желать лучшего) «развлекательная литература» (от Де Амичиса до Золя, от Толстого до Сю, от Гюго до Горького, Ибсена и т.д.) – 48,7% – была впереди научной (Чиккотти, Ломброзо, Лория, Мантегацца, Серджи и т.д.), а последняя – 28,7% – намного опережала «классиков» (5,5%) [110]. О Марксе и Энгельсе никакого упоминания.
При всей неопределенности общего фона читаемой литературы некоторые данные все же позволяют нам взглянуть более оптимистично на распространение марксистских изданий. Здесь мы находим ряд бестселлеров марксизма, которым в большой степени обязано распространение этого учения. На первом месте стоит книга Бебеля «Женщина и социализм», выдержавшая в период с 1879 (год ее первой публикации) по 1913 год 53 издания, переведенная, по неполным данным Шреплера, на 11 языков и, что более показательно, имевшая еще до 1918 года пять изданий на английском языке, восемь – на русском, два – на голландском и т.д. [111] Из работ Каутского особой известностью пользовались «Экономическое учение Карла Маркса» (25 изданий и перевод на 11 языков до 1913 года), «Эрфуртская программа» (около 20 полных и сокращенных изданий до 1914 года) [112]. Работа Лафарга «Эволюция собственности» имела семь изданий на английском языке, а книга «Право на лень» переиздавалась неоднократно на итальянском, английском и немецком языках [113]. При необходимости картину широкого и интенсивного распространения марксистских работ могут подтвердить изданные в эпоху II Интернационала многочисленные и полезные библиографические справочники по марксизму.
До сих пор мы говорили о чрезвычайной распространенности марксизма прежде всего в связи с широким знакомством читателей с работами Маркса и Энгельса. Теперь нужно ответить на следующий вопрос: какого Маркса и какого Энгельса? Вопрос вполне законный. «Marx-Engels-Gesamtausgabe», много лет уже подготавливаемое в Москве и Берлине, будет снабжено библиографическим аппаратом, который, вероятно, поможет нам ответить на него, а подготовительные работы к этому критическому изданию, видимо, составят очередной крупный вклад в ту главу истории современной культуры, которая, по сути дела, является историей успеха работ Маркса и Энгельса. Но сейчас для нас, располагающих тщательно подготовленными изданиями и знакомых почти со всеми работами Маркса и Энгельса, трудно представить себе тот период развития марксизма, когда в силу разнообразных и сложных превратностей жизни судьба этих работ представлялась весьма спорной. Прежде всего они были как бы расчленены и приспособлены к требованиям времени. Ведь даже сами их авторы создали не какую-то ограниченную определенным литературным наследством «систему», а, скорее, то, что многие современники сочли правильным определить как «комплекс доктрин». И выражение это принадлежит не только Лабриоле.
Остановимся на «Капитале». В рабочем движении его второй и третий тома не имели успеха, равного успеху первого. В работах Розы Люксембург есть одно место, где очень четко отражены условия существования рабочего движения, обусловившие выделение именно первого тома. И дело было не только во времени издания:
«С научной точки зрения третий том „Капитала“, несомненно, следует рассматривать лишь как дополнение к Марксовой критике капитализма. Без третьего тома невозможно понять преобладания частного закона о норме прибыли, разделения прибавочной стоимости на прибыль, процент и ренту, действия закона стоимости в рамках конкуренции. Но, и это главное, все перечисленные проблемы, как бы важны они ни были с теоретической точки зрения, не представляют интереса с точки зрения классовой борьбы. Поэтому серьезной теоретической проблемой являлось возникновение прибавочной стоимости, то есть научное объяснение эксплуатации, наряду с тенденцией к обобществлению процесса производства, то есть научное объяснение объективных основ социалистических преобразований.
Решение этих проблем содержится уже в первом томе, в котором делается вывод об „экспроприации экспроприаторов“ как о неизбежном конечном результате производства прибавочной стоимости и возрастающей концентрации капитала. Этим в самых общих чертах насущные теоретические запросы рабочего движения были удовлетворены. Как прибавочная стоимость делится среди отдельных групп эксплуататоров и какие поправки в это разделение вносит промышленная конкуренция – это уже не представляло непосредственного интереса для классовой борьбы пролетариата. Именно поэтому третий том „Капитала“ остался в целом для социализма непрочитанной главой» [114].
Поскольку вся длительная фаза формирования социалистических партий и начало утверждения марксизма в рабочем движении совпадают с периодом от появления первого тома «Капитала» до издания Энгельсом второго тома в 1885 году, все рефераты и популярные изложения «Капитала» относятся, по существу, к его первому тому. Некоторые части первого тома по причине их более тесной связи с потребностями политической борьбы рабочего движения выделялись потом особо. В середине 80-х годов, например, обоснование антиколониальной идеологии в немецкой социал-демократии опиралось на 24-ю и 25-ю главы, посвященные «так называемому первоначальному накоплению» и «современной теории колонизации», причем была тенденция видеть в них историю капитализма и придавать им самое широкое самостоятельное значение [115]. Это было «историческое» истолкование учения Маркса (многие называли «Капитал» «историей капитала», а его «исторические» главы имели зачастую самостоятельное хождение), несшее в себе, с одной стороны, изрядный антисциентистский заряд, а с другой, изолировавшее один-единственный аспект «Капитала» и открывавшее тем самым путь к детерминистическому истолкованию.
Но для того чтобы интерпретировать «Капитал», прежде всего его требовалось прочесть. На этот счет все источники неизменно информируют нас, что прочли его немногие. Нетрудно угадать, каков был бы результат обследования, которое Альфонсо де Пьетри Тонелли собирался провести среди итальянских социалистов с целью выяснить, кто из них знает Маркса. По мнению Михельса, большинство при чтении «довольствовалось беглым, спорадическим, почти случайным восприятием» [116]. Вероятно, несколько труднее предсказать результат подобного обследования в международном плане. Правда, исторических свидетельств на этот счет немало.
Фридрих Штампфер, впервые познакомившийся с марксизмом через популяризацию «Капитала» Каутским, взяв однажды в рабочей библиотеке эту работу Маркса, обнаружил, что первые 20 страниц в нем были зачитаны, а остальные оставались неразрезанными [117].
В Америке лидер Социалистической партии Юджин В. Дебс признавал, что Каутского он читал охотно, а Маркс оставлял его равнодушным [118]. Уильям Моррис, о знании которым трудов Маркса мнения расходятся, заявил как-то, что назвался марксистом для пущей важности, а по поводу чтения «Капитала» сказал:
«Я старался… изучать экономический аспект социализма, брался и за Маркса, но должен сознаться, что, оценив полностью историческую часть „Капитала“, устрашился путаницы в мозгах при чтении чисто экономической части этого великого труда» [119].
Видимо, по крайней мере относительно кадров среднего уровня в рабочем движении, а также руководителей, далеких от опыта немецкой социал-демократии, следует дать отрицательный ответ на полемический вопрос Антонио Лабриолы:
«Труды Маркса и Энгельса… были ли они когда-либо прочтены полностью кем-нибудь из тех, кто не находился в числе ближайших друзей и адептов и, следовательно, прямых продолжателей и истолкователей этих авторов?»
Лабриола поставил также вопрос о единстве трудов Маркса и Энгельса:
«Стали ли все эти труды предметом комментариев и разъяснений со стороны людей, находящихся вне сферы, сложившейся вокруг немецкой социал-демократической традиции? В этой прикладной и разъяснительной работе долгие годы первенствовала прежде всего „Нойе цайт“, неизменный кладезь партийных теорий» [120].
С другой стороны, определение «Капитала» как библии, катехизиса рабочего движения должно было иметь какую-то реальную основу. Дело тут в том, что «успех» и «освоение» относились не столько к трудам Маркса как к таковым, не столько к его «математическим и силлогическим абстракциям», сколько к их переводу на «общедоступный язык». Мадридский исследователь социализма Адольфо Посадас, который не был марксистом, четко ставил эту проблему и пытался дать на нее ответ:
«При постановке проблемы я исхожу из огромной популярности трудов Маркса с учетом следующего:
1) что их не знают в полном объеме;
2) что известную часть этих трудов мы знаем с недавних пор;
3) что эта часть не очень ясна и читается и понимается с немалым трудом;
4) что она не обладает литературной привлекательностью;
5) что она была и продолжает быть предметом такого большого числа интерпретаций, что сейчас уже трудно сказать, что же такое в действительности „Капитал“, и так же трудно научно объяснить заключающиеся в учении Маркса теории: исторический материализм, классовую борьбу, прибавочную стоимость и т.д.
История не знает другой такой книги, которая обладала бы столь великой и всеобщей популярностью, как „Капитал“ Маркса. Достаточно поговорить с нашими рабочими, чтобы убедиться в этом. Ясное дело, они его не читали. Как бы сумели они прочесть труд такого объема и такой сложности? Но они знают о нем, они в курсе дела, аргументы, приводимые ими в ходе дискуссии, отражают с той или иной степенью верности учение „Капитала“» [121].