– высокоразвитой в промышленном отношении области – 38%. Стало очевидно, что речь шла уже не о расколотой и слабой партии, а о политическом образовании, которое достойно представляло весь трудящийся класс.
Новая партия, вполне понятно, была готова воспринять марксистскую теорию, однако этот процесс протекал довольно медленно. От чего здесь следует прежде всего воздержаться (особенно рассматривая этот период), так это от приведения большого количества цитат как критерия из Маркса и Энгельса; напротив, нам нужно следовать весьма важному указанию Гаупта, то есть показать внутренний процесс зарождения теоретической и политической марксистской мысли и определить положение, которое занимает эта мысль в жизни рабочего движения и в интеллектуальной жизни страны [13]. На деле многочисленные усилия, предпринимаемые марксистско-ленинской историографией, стремящейся отыскать любой, пусть незначительный и далекий след «Капитала» представляются мне сизифовым трудом [14]. И это, естественно, относится также к другим работам Маркса и Энгельса. Так, например, если, как отмечает Хобсбом, в период с 1890 по 1905 год вышло 15 изданий «Манифеста» на английском языке против 20 на немецком [15], то это абсолютно ничего не говорит о действительном влиянии марксизма на английское и англо-американское рабочее движение, равно как и многочисленные переиздания марксистских текстов, имевшие место в Федеративной Республике Германии как следствие студенческих волнений в период с 1968 по 1973 год, свидетельствуют о существовании многочисленных группировок, именующих себя марксистскими, но отнюдь не о влиянии марксизма на массы.
Истина состоит в том, что во второй половине 70-х годов марксизм – несмотря на противоположные утверждения лишь частично овладел немецкой социал-демократией. Когда Бебель писал Энгельсу в 1873 году: «Не следует забывать, что в действительности труды Лассаля, написанные популярным языком, являются основой социализма масс. Это факт, который мы не можем игнорировать: они имеют в Германии в десять, в двадцать раз большее распространение, чем любые другие работы о социализме. Лассаль, таким образом, пользуется значительной популярностью» [16], то эти слова, безусловно, действительны для всего периода вплоть до принятия законов против социалистов. Не случайно наиболее заслуживающие внимания историки германского рабочего движения утверждают, что 70-е годы были для германской партии периодом эклектизма, и справедливо обращают внимание на богатую палитру социалистических теорий, которые в то время предлагались на выбор рабочему движению и получали даже определенный резонанс. Прежде всего решающим является тот факт (и это распространяется на все социалистическое движение), что в 70-е годы того, что мы сейчас обыкновенно именуем «марксизмом», еще не существовало. До сего дня все еще не имеется точного анализа распространения трудов Маркса и Энгельса в тот период; он показал бы (со всей осторожностью, присущей исследованиям такого рода), что некоторые особые работы, включая «Капитал» и «Манифест Коммунистической партии», действительно получили определенное распространение, но что марксизм, понимаемый как органическая теоретическая система, как политическая концепция, где каждое отдельное положение имеет свое определенное место, еще не был разработан и не был доступен в достаточной мере.
Как законченная система и как политическое мировоззрение марксизм образовался впоследствии, в период с конца 70-х годов до смерти Энгельса, и именно тогда он обусловил программные и тактические установки германской социал-демократии, а также, с некоторыми существенными ограничениями, и II Интернационала. Конечно, это не исключает, что некоторые элементы марксистской теории, провозглашенные прежде всего в «Манифесте Коммунистической партии» и в первом томе «Капитала», были восприняты германским и международным рабочим движением уже в конце 60-х и на протяжении 70-х годов. Образование марксистской ортодоксии и ее соединение с рабочим движением произошли в особых исторических условиях, которые следует проанализировать, если мы хотим понять специфическую природу этой марксистской ортодоксии, связанной в основном с именем Карла Каутского. А указанные исторические условия включали долгие годы кризиса, который переживала капиталистическая экономика, репрессии государства против рабочего класса, непосредственно связанные с этим кризисом и кульминировавшие в законах против социалистов, а также влияние, которое оказал «Анти-Дюринг» Энгельса на целое поколение молодых интеллектуалов-социалистов, которые в свою очередь (и это последний компонент процесса) ощущали определяющее значение современной им науки, и прежде всего дарвинизма.
Будет уместно рассмотреть прежде всего роль работы Энгельса «Анти-Дюринг», который представляет собой первое комплексное и систематизированное изложение теорий Маркса и Энгельса. Для того чтобы нанести поражение конкурентам в идеологической борьбе (кроме Евгения Дюринга, объектами критики были Альберт Шёффле, Карл Родбертус-Ягецов и Фридрих Альберт Ланге), Энгельс дал «энциклопедический очерк нашего понимания философских, естественнонаучных и исторических проблем…» [17]. Полемика с Дюрингом вкупе с материалистической критикой суммы всех знаний эпохи «превратилась в более или менее связанное изложение диалектического метода и коммунистического мировоззрения, представляемых Марксом и мной, – изложение, охватывающее довольно много областей знания» [18]. Три основных аспекта трудов Маркса – философия, политическая экономия и социализм – был впервые представлены в их взаимосвязи, и интеллектуальное марксистское наследие, до сего момента воспринимавшееся главным образом в связи с политической экономией, впервые предстает как часть комплексной теоретической системы. Именно поэтому «Анти-Дюринг» имел столь решающее значение. В одной из рукописей, сохранившихся в бумагах Бернштейна, говорится, что этот труд «сделал доступным для широких слоев партии грандиозный мир марксистского учения, до того времени остававшегося малопонятным, и обусловил его дальнейшее развитие» [19]. Каутский, изучавший «Анти-Дюринг» в 1880 году, неоднократно подчеркивал, что эта книга более любой другой внесла вклад в его понимание марксизма [20].
В целом говорить о «марксистской школе» можно лишь применительно к периоду, когда получил распространение и стал изучаться «Анти-Дюринг»; только тогда рабочее движение получило в свое распоряжение построенную на материалистической основе универсальную концепцию мира, что-то вроде энциклопедии марксизма, в которой материалистическое понимание истории и диалектическая критика были применены ко всем явлениям в обществе и в природе. Часто отмечалось, что «Анти-Дюринг» облегчил или даже вызвал искажения, характерные для марксизма II Интернационала. Во всяком случае, верно то, что поколение молодых теоретиков, которое находилось под сильным влиянием естественных наук в форме дарвинизма, вырождавшегося в направлении витализма, не могло избежать чреватого серьезными последствиями искаженного понимания марксизма, когда оно апеллировало к великому авторитету естественных наук, и в частности к теории эволюции, чтобы доказать универсальность диалектики и, следовательно, правомерность исторического материализма. Эволюционистское толкование марксистских положений привело к мысли, что экономический детерминизм является действительно важным элементом марксистской теории, что имело своим результатом разрушение единства экономических отношений и политической революционной активности. В общей части Эрфуртской программы, за которую голосовала германская социал-демократия в 1891 году и которую часто принимали за образец также другие партии II Интернационала, как, впрочем, и в популяризаторских работах Каутского, то, что у Маркса присутствует в форме тенденции, динамического принципа капитализма, предстает в качестве универсально действующего исторического закона, а то, что, по Марксу, являлось диалектическим принципом исторического движения, фигурирует как простая эволюция, завершающаяся – почти как естественное явление – социальной революцией, к которой пролетариат должен приготовиться через организацию. «Наша задача – не организовывать революцию, а самим организовываться для революции, не делать революцию, а использовать ее» [21]. Даже при всем том, что эти слова имели целью провести четкую демаркационную линию между марксизмом и анархическими тенденциями (формирование социал-демократических партий и возникновение определенной гегемонии марксизма происходят в 1880 – 1896 годах параллельно с отходом от анархизма), они тем не менее проливают свет и на некоторые существенные аспекты марксистской ортодоксии «à la Каутский».
Эволюционистское толкование марксизма утвердилось с 80-х и в начале 90-х годов, и преимущественно потому, что положение о «естественной необходимости» конца буржуазного капиталистического общества – «банкрота», «ликвидация» которого, как говорил в 1894 году Франц Меринг [22], является основной задачей рабочего класса, – давало, как казалось, адекватное объяснение экономическому кризису периода так называемой Великой депрессии. На протяжении этого долгого периода испытаний, тянувшегося почти всю последнюю четверть прошлого века, не только возросла неуверенность трудящихся в завтрашнем дне, но и возникло состояние нестабильности в лагере самой буржуазии, когда ее экономический оптимизм оказался полностью подорванным; в то же время возник тот наивный оптимизм, который начиная с 80-х годов царил в социал-демократии, и прежде всего среди ее рядовых членов. В этом чувстве оптимизма легко распознать ожидание неизбежной революции, которая в свою очередь связывалась с общим, не очень ясно определенным окончательным крахом (Zusammenbruch) существующего политического и социального строя. Это ожидание питалось теорией, в которой не случайно сверх меры использовалось выражение «естественная необходимость», поскольку предполагалось, что таким образом можно охарактеризовать все развитие капиталистического общества, включая его скорый конец. Конец столь фатально неизбежный, что «мы… можем просто сложить руки и заставить наших врагов работать на нас» [23].