Немаловажным было, конечно, то обстоятельство, что до тех пор еще не было опыта победоносного вооруженного восстания пролетариата, не считая опыта Парижской коммуны. Гораздо большие надежды возлагались на всеобщую забастовку, по вопросу о которой тоже существовало множество различных мнений и которая вначале была предметом стычек между анархистами и анархо-синдикалистами, с одной стороны, и социал-демократами – с другой. Позднее острые споры по этому вопросу разгорелись и внутри самой социал-демократии. Определяя политическую стачку как, «может быть, самое революционное оружие пролетариата», Каутский не имел ясного представления о механизме ее развития. В своих рассуждениях главное внимание он сосредоточил на условиях, которые могли бы привести к победоносному завершению стачки или капитуляции буржуазного общества, в частности в Германии. По мнению Каутского, политическая стачка предполагала в качестве цели свержение правительства, а для этого прежде всего было необходимо, чтобы пролетариат стал преобладающей частью общества, чтобы он был подготовлен и в основе своей достаточно организован. Последнее в свою очередь указывало на то, что нужны были хорошо развитая промышленность и прошедший серьезную школу политической и профсоюзной борьбы пролетариат. А правительство, напротив, должно было быть внутренне слабым, «безголовым», лишенным, с одной стороны, доверия армии и бюрократического аппарата, а с другой – поддержки большинства народа.
В брошюре «Социальный переворот» Каутский, навлекая на себя ярость и возмущение реакционной печати, писал, что война могла бы стать средством ускорения политического развития и перехода власти в руки пролетариата. А в 1909 году он отмечал, что если бы разразилась война, несмотря на противодействие пролетариата, то последний мог бы стать самым перспективным общественным классом. Тем не менее он подчеркивал в той же брошюре «Социальный переворот», что, несмотря на перечисленные возможности, социал-демократия выступает против войны, ибо война значительно усложнила бы решение проблем революции, которая за нею последует, так как поглотила бы все средства и почти полностью все силы. Кроме того, война могла бы также вызвать ослабление революционного класса в результате высокого числа жертв и моральной и интеллектуальной деградации, которые явились бы ее следствием. А это в свою очередь привело бы к громадному повышению ответственности, предъявляемой к революционному движению, которое могло бы потерять свой размах.
Как уже говорилось, основным направлением считался захват власти парламентским путем при поддержке большинством общества социал-демократической программы. Это была точка зрения, выраженная также Энгельсом во «Введении к работе Маркса „Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.“», написанная в 1895 году [16]. Здесь следует отметить, что для Энгельса эта поддержка была составной частью техники борьбы за власть, а не идеологическим принципом. Убежденность в том, что господствующие классы не станут ждать момента, когда социал-демократия добьется большинства, с тем чтобы форсировать создание демократической системы, привела к мысли о возможности перейти к решительной борьбе за власть, прежде чем удастся добиться большинства. В случае, если большинство примет сторону социал-демократии лишь в процессе борьбы, нужно, чтобы завоевание власти произошло в момент, когда партия будет близка к тому, чтобы заручиться поддержкой большинства. Противники ортодоксальных марксистов придавали этому условию меньше значения, считая, что вполне возможно получить поддержку большинства в процессе роста промышленного производства и концентрации капитала, поскольку это вызовет абсолютный численный рост пролетариата, которому его социальный статус поможет обрести социалистическое сознание. При такой политической стратегии вопрос о союзниках пролетариата не имел принципиального значения. Каутский, который занимался этим вопросом больше других ортодоксальных марксистов, еще в начале 90-х годов считал возможным, что значительная часть мелкой буржуазии и крестьян поддержит социал-демократию, как только эта последняя станет сильной партией. Позднее, напротив, все чаще подчеркивалось, что эти слои становились все более реакционными, так что на них, казалось, все меньше и меньше можно было рассчитывать. Ухудшение положения этих слоев – в котором винили главным образом рабочий класс и социал-демократию, а не усиление промышленной капиталистической концентрации и возросшее влияние ассоциаций предпринимателей на государственный аппарат – привело к тому, что они заняли враждебную позицию по отношению к демократическому режиму и проявили восприимчивость к демагогической и реакционной агитации. Возлагая надежды на колониальные завоевания, они и по этому вопросу сталкивались с пролетариатом и социал-демократией, противниками империалистической политики.
Особенно важным аспектом вопроса о союзниках был вопрос о крестьянстве. В противоположность тому, что приходится иногда читать о крестьянах, для Каутского они вовсе не были «реакционной массой». Он выделял среди них три группы: во-первых, бедное крестьянство, которому приходилось также уходить на заработки, полупролетарии; во-вторых, среднее крестьянство, которое, как правило, жило за счет собственного надела, не применяя наемной рабочей силы, и, наконец, в-третьих, мелкие земельные собственники, работодатели. Он считал принципиально необходимым и реальным, хотя и нелегким, делом добиться поддержки первой группы и выступал за ведение агитации среди этих крестьян, не затрагивая при этом моментов, которые могли бы возбудить в них интересы собственников. Напротив, к возможности поддержки социал-демократии средним крестьянством Каутский относился скептически; как представляется, он склонен был думать, что политическая работа внутри этой группы не даст результатов, пропорциональных приложенным усилиям, и что гораздо большего можно добиться, развернув работу по привлечению на свою сторону различных пролетарских и полупролетарских групп, которые еще находились под влиянием буржуазных партий и юнкеров. И дело отнюдь не в том, что он считал, будто прослойка среднего крестьянства была обречена на вымирание: напротив, Каутский был одним из первых марксистов, изменивших такой взгляд на нее, который был еще весьма широко распространен в среде социал-демократии в начале 90-х годов. Его позиция основывалась на проистекавшем из политической оценки обстановки тех лет убеждении в том, что «средний» крестьянин был собственником или по крайней мере считал себя таковым, а это оказывало воздействие на образ его мыслей и политическую ориентацию. Не видя возможности изменить политическую ориентацию этой части крестьян и выступая против позиции тех, кто предлагал завоевать ее симпатии, приспособив к интересам и мировоззрению мелкого собственника программу и политику СДПГ, Каутский был поэтому склонен недооценивать позицию данной социальной группы, поддерживавшей борьбу рабочего класса за власть, и подчеркивать тот факт, что крестьяне становятся все меньшей частью общества. Заметим, что поддержка среднего крестьянства расценивалась лишь с позиций классовой структуры общества без учета роли сельскохозяйственного производства в национальной экономике еще и потому, что бытовало мнение, будто сельское хозяйство занимает подчиненное положение по отношению к промышленности и должно развиваться аналогичным образом.
Несомненно, проблема союза с различными крестьянскими слоями, и в частности стремление заручиться поддержкой среднего крестьянства, могла привести к развитию реформистских тенденций, если бы была предпринята попытка приспособить политику и самое идеологию к интересам довольно значительных по численности групп средних слоев. Положительные результаты, достигнутые благодаря расширению влияния социал-демократии, могли быть сведены на нет отрицательными последствиями; подобная постановка вопроса о союзниках, вероятно, объясняется тем фактом, что в основном марксисты – за исключением русских социал-демократов – оставили за пределами собственной политики вопрос о союзе рабочего класса и крестьянства. Несомненно, отсюда проистекала опасность самоизоляции, которую Каутский считал неизбежной. На рубеже XIX и XX веков крупнейший теоретик германской социал-демократии, проявлявший интерес к крестьянскому вопросу настолько, что посвятил именно ему одно из своих наиболее значительных исследований тех лет («Аграрный вопрос», 1899 год), считал возможной и желательной изоляцию рабочего движения в целях формирования политического сознания пролетарских масс, тем более что он был против процесса «внедрения» в уже существующие структуры. Жорес хорошо разглядел эту тенденцию у Каутского, заметив: «Каутский не против кооперации и временного сотрудничества пролетариата с некоторыми элементами других классов, но вместе с тем он призывает его быть начеку, советуя ему как можно чаще уходить в то, что я называю изоляцией в ее чистом виде» [17].
Проблема самоизоляции, которая часто поднимается в работах того времени, рассматривается в тесной связи с проблемой интеграции рабочего класса и социал-демократической партии в капиталистические структуры. Стремление противостоять этому процессу должно было в тех условиях непременно вызвать враждебное отношение к сотрудничеству с другими классами и партиями, и это нашло особенно яркое выражение в предвыборных кампаниях и в парламенте. Конечно, Каутский никогда не утверждал, что политика полной изоляции была правильной, хотя бы потому, что избегал крайних позиций, подобных, например, позиции Геда, и всегда выступал против концепции нейтралитета рабочего класса и его партии по отношению к «буржуазным» выступлениям. Так, во время дела Дрейфуса Каутский – в отличие от Геда, выступившего в защиту политики невмешательства в «это дело», – выразил свое восхищение действиями Жореса, который, как известно, принял самое активное участие в защите офицера еврейской национальности. Каутский, который считал подобную позицию Геда немарксистской и сектантской, а следовательно, противоречащей интересам рабочего класса, был очень обеспокоен последствиями выхода из изоляции французской партии, особенно после того, как стали ясны тактические позиции реформистов и ревизионистов, выступавших за всестороннее и постоянное сотрудничество с левыми буржуазными партиями в целях создания правительственной коалиции.