1. Концентрация промышленных предприятий не эквивалентна параллельной концентрации состояний. Об этом свидетельствует главным образом растущее число акционеров, которым принадлежат крупные промышленные предприятия. Поэтому Бернштейн делает вывод, что
«…нельзя согласиться с тем, чтобы будущее развитие предвещало относительное или же абсолютное уменьшение числа собственников. Не „более или менее“, а прямо-таки „более“, то есть абсолютно и относительно более увеличивается число собственников. Если бы деятельность и надежды социал-демократии вызывались тем, что число собственников регрессирует, то ей не о чем было бы и хлопотать. Но на практике оказывается совершенно иное. Не от регресса, а от увеличения общественного богатства зависят надежды социализма. Социализм… пережил уже множество лжеучений, и потому переживет и то, которое доказывает, что его судьбе грозит концентрация собственности, иначе, поглощение сверхценности одной, постоянно уменьшающейся капиталистической группой» [41].
2. «Средние слои», занимающие промежуточную позицию между капиталистами и наемными рабочими, не исчезают с ростом индустриализации, а продолжают существовать. В некоторых секторах производства их число, безусловно, растет. Это положение также документально подтверждено статистическими данными по промышленности. Хотя сам Бернштейн вынужден признать, что число лиц, занятых на крупных предприятиях, выросло в большей степени, чем на мелких и средних, говорить об «исчезновении» мелких и средних предприятий нельзя [42]. Другие ревизионисты (Давид, например) настаивали главным образом на том, что в условиях сельскохозяйственного производства концентрация хозяйств неприемлема [43].
3. С помощью соглашений между промышленными объединениями, трестами и т.д., как и путем расширения системы кредитов, капиталистическая экономика в состоянии если не предотвратить кризисы, то в значительной степени ослабить их суровость.
Маркс и Энгельс исходили из гипотезы о циклически повторяющихся «кризисах перепроизводства», которые являются следствием противоречия между «характером производительных сил и производственных отношений». Но именно теоретические отправные точки зрения Маркса и Энгельса на кризисы кажутся Бернштейну несостоятельными. Так, формула Маркса, согласно которой «конечной причиной всех действительных кризисов остается всегда бедность и ограниченность потребления масс, противодействующая стремлению капиталистического производства развивать производительные силы таким образом, как если бы границей их развития была лишь абсолютная потребительная способность общества», содержит в себе гипотезу, мало отличающуюся от гипотезы Родбертуса. Разумеется, это утверждение имеет своим источником третий том «Капитала», начатый уже в 1864 – 1865 годах, то есть почти на 14 лет раньше второго тома. Таким образом, Маркс определил функцию обновления части основного капитала как причину кризиса, будучи убежден, что «кризис всегда образует исходный пункт для крупных новых вложений капитала. Следовательно, если рассматривать общество в целом, то кризис в большей или меньшей степени создает новую материальную основу для следующего цикла оборотов» [44].
Необходимость обновления части основного капитала тем не менее не ощущается одновременно во всех отраслях производства и может меняться в зависимости от уровня развития технологии. Маркс не доверял собственной гипотезе о необходимости подобного обновления через все более короткие интервалы. Во всяком случае, он считал возможным, что в период с 1847 по 1867 год примерно в десятилетнем цикле «острая форма периодического процесса… уступила, по-видимому, место более хронической, затяжной, затрагивающей различные промышленные страны в различное время смене сравнительно короткого, слабого улучшения дел и сравнительно продолжительного угнетенного состояния» [45]. Из этой гипотезы Маркса Бернштейн со своей стороны заключает, что вследствие усовершенствования средств связи (телеграф) негативные последствия локально ограниченных кризисов могут быть легче нейтрализованы; в особенности это касается спекулятивных кризисов, которых можно либо избежать вовсе, либо хотя бы ослабить. Иными словами, чем больше совершенствуется система информации, тем меньше опасность необузданных спекуляций, играющая такую отрицательную роль главным образом в странах и отраслях производства, которые лишь недавно встали на путь капиталистического развития [46].
На критические замечания Розы Люксембург о том, что кредитная система является исключительно средством обострения будущих кризисов, Бернштейн возражает, что уже Маркс отмечал, что кредит может давать и положительные результаты; рабочие кооперативы, например, рассматриваются как продукт кредитной системы. До сих пор никто не доказал эмпирически утверждения Маркса и Люксембург о том, будто кредит обостряет противоречия в отношениях между собственностью и производством. Хотя Роза Люксембург утверждает далее, что все до тех пор происходившие кризисы ни в коей мере не носили характера, который прогнозировал Маркс – и что, напротив, они возникнут лишь после завершения развития мирового рынка, – однако точное описание механизма кризисов, данное самим Марксом, противоречит подобным утверждениям. Схема кризиса у Маркса или для Маркса отнюдь «не образ будущего, а картина настоящего». Маркс предвидел лишь обострение подобных кризисов, и именно по этому пункту Бернштейн ему возражает.
Кроме того, еще неясно, когда появится «мировой рынок», о котором говорит Роза Люксембург. Как известно, интенсивное развитие мирового рынка играет более важную роль, чем экстенсивное (в заморских странах). Так,
«Англия экспортирует в Австралию товаров на значительно меньшую сумму, чем в одну только Францию, а в британскую Северную Америку и Россию – намного меньше, чем в Германию. Внешняя торговля Англии со своими колониями не достигает даже одной трети объема торговли со всем остальным миром» [47].
Словом, трудно предсказать, когда завершится образование мирового рынка, о котором Роза Люксембург говорила как о моменте, который подтвердит марксистское предвидение кризисов.
Бернштейн видит в той роли, которую играют объединения предпринимателей, картели и тресты, средство для избежания кризисов перепроизводства. Кроме того, он опровергает утверждение Розы Люксембург, согласно которому эти объединения могут включать лишь отдельные отрасли производства в противовес другим и никогда не должны становиться «общими». В самом деле, все предприниматели, безусловно, заинтересованы в том, чтобы избежать кризиса. В то же время Бернштейн вовсе не скрывает, что подобные соглашения [между предпринимателями] приводят к отрицательным последствиям, особенно когда они сопровождаются протекционистскими тарифами и льготным экспортом. Во всяком случае, не следует закрывать глаза на то, что возможность такого воздействия на механизм кризисов очевидна.
«Чтобы картели и пр. составляли последнее слово экономического развития или же в состоянии были на продолжительное время устранить противоположения современной хозяйственной жизни, этого мне и в голову не приходило утверждать. Я гораздо более убежден в том, что, где в современных промышленных государствах картели и тресты поддерживаются и усиливаются посредством охранительных пошлин, там они должны будут обратиться в факторы кризисов соответственных отраслей промышленности для самой охраняемой страны, если не в самом начале, то, во всяком случае, в конце концов. При этом весь вопрос заключается лишь в том, надолго ли подобным хозяйством удовлетворится народонаселение соответственных стран».
В отличие от протекционизма, который представляет собой «вмешательство государственной власти в область экономики, стремящееся регулировать экономические влияния» [48], объединения предпринимателей представляют собой средство действительно экономического характера. Отрицать преимущества подобной организации по сравнению с «анархической конкуренцией» – значит не хотеть видеть преимущества ограничения стихийного производства «в период насыщения рынка» перед лицом явлений, предвещающих кризис.
Как бы Бернштейн ни маскировал – несмотря на свои положения – современный капитализм, речь идет о нем; об этом явно свидетельствует отрывок из той же главы (из нее были взяты приведенные выше цитаты), в которой он резюмирует свою концепцию о структурной тенденции капитализма к кризисам. Таким образом, можно сделать вывод:
«Продуктивная способность в современном обществе значительно сильнее, нежели действительный спрос на продукты, определяемый по покупной способности. Миллионы людей живут в недостаточных помещениях, недостаточно сыты и одеты, несмотря на то, что щедро рассыпаны средства для того, чтобы они имели удобные жилища, пищу и одежду. Благодаря подобному несоответствию в различных отраслях промышленности [возникает] перепроизводство… а следствием этого устанавливается большая неравномерность в занятиях рабочих, которая создает чрезвычайную неуверенность их положения по отношению к труду и тем самым весьма нежелательную независимость, в результате же имеет [место] в одном случае излишний труд, а в другом безработица. Из ныне применяемых средств противодействия крайнему обострению этого зла картели капиталистических предприятий, с одной стороны, для рабочих, а с другой – для всего общества представляют из себя монополистические союзы, имеющие тенденцию за их спинами и за их счет бороться с подобными же монополистическими союзами других отраслей промышленности или других стран или при помощи международных промышленных договоров по собственному усмотрению регулировать сообразно своим выгодам производство, равно как и цены. В виртуальном смысле капиталистическое средство защиты против кризисов таит в себе зародыш еще более сильной зависимости рабочего класса, равно как и привилегий производства, представляющих собой еще более острую форму сравнительно с прежними цеховыми привилегиями» [49].