Руководство партии также несло всю ответственность за отсутствие интереса к проблемам политического значения у рядовых членов партии. Помимо временных вопросов политическо-профессионального характера, оно знало лишь высшие «общие принципы», которые существовали в почти полном отрыве от повседневной борьбы. В своей наиболее значительной работе Бернштейн высказал соображения – имеющие, во всяком случае, фундаментальное значение – о внешней, военной, коммунальной, аграрной политике, уделив каждому вопросу должное внимание. Даже если вынести на обсуждение точность и полезность положений Бернштейна, его нельзя лишить той заслуги, что он уделил должное внимание таким важным вопросам. Истинная заслуга Бернштейна состоит в том, что он мужественно разоблачил существующее разделение на «общие принципы» марксистской теории, возведенные в догму, и повседневную, фактически реформистскую, политику. В действительности почти всякая критика рискует вместе с реформизмом Бернштейна осудить любую политику реформ.
Главная слабость критиков Бернштейна состоит в том, что они исходят – подобно самому Бернштейну – из ограниченного понимания марксистской «Критики политической экономии». Они интерпретируют «Капитал» как отражение действительности и имманентных тенденций ее развития. Социализм для Каутского – необходимый продукт этого развития. Подобная концепция привела, с одной стороны, к полному равнодушию к анализу форм стоимости и основных положений критики политической экономии, а с другой – к раннему и справедливому признанию значительных изменений, которые со всей очевидностью намечались в экономике и в капиталистическом обществе высокоразвитых в промышленном отношении стран в конце XIX века. Иными словами, ошибочная интерпретация «Капитала», поверхностная и эмпирическая, затормозила понимание изменившихся отношений в условиях монополистического капитализма и империализма. Только с появлением теорий Розы Люксембург и Гильфердинга – и не без теоретических затруднений – было наверстано упущенное время. Конечно, Бернштейн уловил лишь отдельные последствия этих перемен, но в своей оценке он, по крайней мере, не запутался, как Каутский, в теоретических переодеваниях.
Истинное значение критики политической экономии «Капитала» в свете работ Корша, Лукача, ЛучоКоллетти [64] и др. состоит в адекватной интерпретации теорий стоимости и раздела о товарном фетишизме первой главы. Капиталистический способ производства характеризуется появлением в его недрах – через конкуренцию отдельных производителей (и классов), изолированных в процессе труда, – структурной объективной и необходимой связи, которая превращает товар, капитал, стоимость, деньги в «вещи», становящиеся «независимыми» от индивидуумов. В действительности эти «вещи» являются выражением отношений между людьми и классами. В них проявляется – в отчужденной форме – общественный характер производства. Вот почему, пока продолжают независимо и беспорядочно (неосознанно и спонтанно) существовать структурные отношения, порожденные индивидами и группами производителей, «объективные принудительные законы» будут господствовать над жизнью всех. Абсурдность представленного таким образом способа производства, историческая заслуга которого всегда подчеркивалась Марксом, состоит не во всеобщем «материальном обнищании» (хотя оно и проявляется на определенных стадиях развития даже в наши дни на периферии мировой экономики), а в полной зависимости индивидов (и классов) от законов и от «вещей», которые образуют «вторую природу», порожденную ими. Вследствие этого значение социалистической революции состоит не в простом преодолении материальной бедности (или ее облегчении), а в высвобождении тех структурных связей, которые обязательно порождаются экономической системой товарного производства. «Объективные отношения», на которые социалистической теории приходится все время ссылаться, – это все же не только «законы» (законы как тенденции) капитализма, а освободительное движение рабочего класса, которое началось стихийно и осознало собственную цель и собственные возможности благодаря теории марксизма. После того как были обнаружены работы молодого Маркса, освободительная цель социалистической революции предстала более ясной, чем во времена II Интернационала. Для самого Маркса, во всяком случае, ссылка на освобождение от внешнего порядка, осуществленное через анонимные структуры принуждения (отчуждение), осталась в силе и в «Экономических рукописях 1857 – 1859 годов», и в «Капитале».
Корш объяснил некоторое отступление от марксизма в следующий за 1848 годом период (в смысле исторического материализма), исходя из объективных условий существования рабочего движения после поражения революции 1848 года и падения Коммуны (1871) [65]. Связь марксистской критики экономики с материалистической теорией эволюции, открытая Каутским (и отчасти Энгельсом в его последних работах), являла собой то теоретическое преимущество, что давало еще слабому и неуверенному в себе пролетариату веру в победу и осознание себя как класса. Кроме того, распространение марксизма на «теорию общего понимания мира» способствовало большему сплочению социал-демократии, исключительно пестрой по своему социальному составу.
Бернштейн рвет и эту связь. Несмотря на критику в его адрес, заслугой Бернштейна остается то, что он энергично выступил в защиту необходимости поднять культурный уровень и развить способности рабочих вплоть до уровня, требуемого для осуществления ими конкретного руководства производством. Его соратник ПаульКампфмайер в 1902 году писал:
«Внутренняя эволюция рабочих, упрочение сознания собственных способностей, их решительная деятельность, их пригодность к руководству производством – вот, без всякого сомнения, те моменты, которые следует учесть, планируя социальную политику. …Не неосознанные экономические силы порождают общественный социалистический порядок через диалектические стадии внезапных изменений, а люди, отдающие себе отчет в своих действиях, придают форму этому порядку согласно выработанному плану» [66].
Конечно, Бернштейн не мог отрицать значения политической демократии для повышения политической сознательности и развития организационной способности рабочего класса; тем не менее, даже чрезмерно переоценивая демократию – вследствие идеализации британской демократии, – он всегда (и энергично) настаивает на необходимости демократизации прусской конституции и преобразования Германской империи в парламентское государство, как это подчеркивал Энгельс в своей критике Эрфуртской программы. Не доведенные до крайней нищеты пролетарские массы – таков тезис ревизионистов, – а сознательные, хорошо организованные и политически активные промышленные рабочие сделают возможным утверждение социализма. ПаульКампфмайер пишет:
«Бедность и нищета, когда они вышли за определенные границы – о чем можно судить уже по внешнему виду, – более не действуют на безработного и на того, кто впал в нищету, как революционный или реакционный факторы. Они не побуждают его к мужественным действиям, а повергают в мрачное отчаяние и полное бессилие. Не тот, кто впал в нищету, а рабочий с конкретными целями становится в большинстве случаев социал-демократом. Экономически деградирующий пролетариат может сломаться в классовой борьбе и, осознав собственное бессилие, сложить оружие перед лицом буржуазии. Окрепший экономически рабочий класс, воодушевленный своей возросшей экономической силой, может перейти ко все более активным действиям против буржуазии» [67].
Принимая в этом случае в расчет готовность буржуазии к компромиссу (гораздо меньшую, чем та, на которую рассчитывали Бернштейн и Кампфмайер), можно считать реалистическими гипотезы касательно связи между обнищанием и способностью рабочего класса к борьбе.
Бернштейнианский ревизионизм опирался в основном на профсоюзных функционеров и руководителей социал-демократии Южной Германии. У них оказалось достаточно сил, чтобы воспрепятствовать изгнанию из партии старого друга Энгельса, но недостаточно, чтобы навязать партии ревизию марксистской теории. Лишь в Герлицкой программе СДПГ (1921), в разработке которой Бернштейн сыграл решающую роль, были полностью приняты концепции ревизионизма. После объединения социалистов большинства с правым крылом НСДП был тем не менее достигнут еще один компромисс (как в Эрфурте) с Гейдельбергской программой (1925), в которой марксистские принципы являлись не столько основой практических директив, сколько их маскировкой.
5. Возражение слева: Роза Люксембург и «новая левая»
Из всех критиков Бернштейна лишь Роза Люксембург, внимательно изучая связь между реформами и революцией, подчеркнула абсурдность их жесткого противопоставления. Это была последовательная линия анализа Розы Люксембург экономического развития капитализма, который привел ее к разработке одной из первых теорий империализма.
Роза Люксембург в 1897 году защитила в Цюрихе у Юлиуса Вольфа диссертацию о промышленном развитии Польши и сразу же окунулась в борьбу против ревизионизма Бернштейна. Уже в 1899 году, вскоре после появления работы Бернштейна «Проблемы социализма и задачи социал-демократии», вышла ее работа «Социальная реформа или революция?». Значение этого произведения Бернштейна, по ее мнению, состоит в том, что он впервые подвел под оппортунизм в партии теоретическую базу. В ее глазах оппортунистическими были «государственный социализм» Фольмара, южно-германский «аграрный социализм», «предложения о компенсации» Гейне (одобрение военного бюджета в обмен на предоставление прав народу), выступления Шиппеля в защиту таможенного протекционизма и т.д. На конгрессе в Штутгарте в октябре 1898 года все оппортунистические элементы с готовностью сплотились под «знаменем Бернштейна». В предисловии к указанной работе Роза Люксембург отмечает:
«Оппортунистическое течение в партии, которое в лице Бернштейна нашло своего теоретика, представляет собой не что иное, как неосознанное стремление обеспечить гегемонию мелкобуржуазным элементам, проникшим в партию, и подчинить практическую работу и цели партии их намерениям» [68].