В частности, проблема отношений между социал-демократией и крестьянством стала для Каутского предметом систематического анализа и нашла свое высшее выражение в его работе «Аграрный вопрос» (1899). Дискуссия по вопросам стратегии по отношению к крестьянству стала для него настоящей ареной идеологической борьбы против тех, кто, подобно Фольмару, Давиду, Шенланку и Кварку, властно требовал политики поддержки мелкого и среднего крестьянства, с тем чтобы оторвать его от партии Католического центра (в особенности в Южной Германии); партия эта считала, что сельскохозяйственное производство вовсе не утрачивает своего значения. С середины 80-х годов до конца столетия Каутский постоянно защищал свой тезис о том, что разорение мелких собственников неизбежно из-за следствий капиталистической концентрации и что выработка социал-демократической программы мер в поддержку крестьянства приведет к созданию мелкобуржуазного социализма, а это несовместимо с марксистской программой социал-демократии. Кроме того, утверждал он, во всех передовых странах крестьянство постоянно теряет не только свое экономическое, но и политическое значение.
«Сельское хозяйство, находящееся в зависимости от промышленности или же связанное с промышленностью, находится наравне с самой промышленностью в стадии постоянных переворотов, непрерывно порождающих новые формы. Этот процесс революционного преобразования сельского хозяйства находится пока что в самой начальной стадии, но он быстро продвигается вперед. Защита крестьянства, попытка защитить старые формы независимого крестьянского хозяйства могут рассматриваться лишь как препятствие для этого процесса… Социал-демократическая аграрная программа, основанная на защите мелкого крестьянства, была бы не только бесцельной, но, что еще хуже, самым серьезным образом повредила бы социал-демократии» [38].
В борьбе между двумя основными классами – буржуазией и пролетариатом – крестьяне могут встать на «позицию нейтралитета», даже на позицию поддержки социал-демократии в том случае, если осознают, что корни их разорения кроются в капитализме, и поймут значение возможностей, представляемых социализмом для возрождения сельского хозяйства.
Позиция Фольмара и других по аграрному вопросу явилась первым грозным признаком возникновения «ревизионизма», предвестником бури, вызванной Эдуардом Бернштейном (являвшимся в то время одним из виднейших марксистов в немецкой социал-демократии), когда на страницах «Нойе цайт» в 1896 году он предпринял публикацию целой серии статей под общим названием «Проблемы социализма», в которых открыто требовал пересмотреть Марксов анализ капитализма. Загнанный в угол полемикой, Бернштейн впоследствии решил систематизировать свои мысли в знаменитой книге «Проблемы социализма и задачи социал-демократии». Бернштейн обрушился на «теорию краха» капитализма, утверждая, что капитализм достиг нового равновесия и создал новые орудия контроля над анархией рынка. Он отрицал обоснованность предвидения Маркса о концентрации производства при капитализме, опровергнутой жизнеспособностью мелких и средних предприятий. На примере постоянного численного роста средних классов он подчеркивал политическое и социальное значение их жизнеспособности. Он выступал против марксистской концепции революции, которая, по его мнению, являлась обобщением прошлого исторического опыта («опыта 48 года»), и указывал на то, что в гегельянских диалектических предпосылках заложена основа абстрактной революционной метафизики. Не революция, а реформы; не изоляция пролетариата, а союз с демократическими слоями буржуазии; не теория «необходимости» социализма, а теория его «возможности» составляли предпосылки социализма и могли лечь в основу задач социал-демократии. Наконец, уверенный в том, что социал-демократия фактически уже является реформистской партией, Бернштейн призывал ее освободиться от пустой оболочки революционности, препятствовавшей ее дальнейшему росту.
«Влияние социал-демократии, – утверждал Бернштейн, – было бы намного сильнее, нежели в настоящий момент, если бы она нашла в себе мужество освободиться от давно изжившей себя фразеологии и показать себя в настоящем свете, то есть социал-демократической реформистской партией».
И, обращаясь ко всей партии, он продолжал:
«А что, собственно, в настоящий момент представляет собой социал-демократия, если не партию, которая пытается достичь социалистического преобразования общества с помощью демократических и экономических реформ?» [39]
В рамках полемики, вспыхнувшей в среде немецкой и международной социал-демократии вокруг положения Бернштейна, книга Каутского «Бернштейн и социал-демократическая программа. Антикритика» стояла рядом с известной брошюрой Розы Люксембург «Социальные реформы или революция». Оба эти произведения были весомым отпором теоретическому ревизионизму. В них было систематизировано все, что до этого появилось в многочисленных выступлениях на страницах партийной печати. Всем положениям Бернштейна Каутский противопоставил свои, имеющие целью подтвердить «революционную» природу социал-демократии, поскольку реформистская социал-демократия была бы просто нонсенсом и представляла бы собой перерождение самой социал-демократии в партию, находящуюся в подчинении у буржуазии. Примечательно, что Каутский никак не пытался защищать «теорию краха» капитализма в экономическом смысле. По его словам, подобная теория представляла собой результат вульгарной интерпретации учения Маркса, который отнюдь не являлся сторонником теории абсолютного обнищания пролетариата. «Крах» капитализма мог произойти и зависел лишь от социально-политических факторов, обусловленных, естественно, капиталистической экономикой, которая, с одной стороны, основана на эксплуатации пролетариата и всегда ведет его к относительному обнищанию, против которого трудящиеся постоянно борются с помощью собственных организаций, а с другой – неспособна избежать кризисов, вызываемых тенденциями к снижению уровня потребления, а стало быть, и к перепроизводству. Кризис капитализма зависит от обострения классовых столкновений. Бернштейн двусмысленно истолковывал как концентрацию производства при капитализме, так и положение средних слоев. Власть капитализма становится все более концентрированной, и развитие средних слоев происходит под его возрастающим контролем. Промежуточные слои не имеют иной альтернативы, как подчиниться этому или, руководствуясь политической точкой зрения, обратиться к социал-демократии в рамках постоянного роста социальных и политических столкновений. Развитие демократии совпадает с ростом пролетариата, тем более что демократическая система, «прогрессивная демократия в современном индустриальном государстве возможна лишь в форме пролетарской демократии, то есть в связи с новым социальным строем» [40]. Поскольку все это соответствует действительности, то социал-демократическая партия любой ценой должна отказаться от требования Бернштейна превратиться в партию демократическо-реформистского толка.
«После организации пролетариата в независимую политическую партию, – утверждал в заключение Каутский, – партию, сознательно ведущую классовую борьбу, ее целью станет отмена частной собственности на средства капиталистического производства и отмена самого частного капиталистического производства; ее знаменем должен стать социализм, но не в качестве завершения, а в качестве преодоления либерализма; она должна не ограничиться демократическо-социалистическими реформами, а превратиться в партию социальной революции» [41].
В годы между концом XIX и началом XX века Каутский вел постоянную и последовательную теоретическую борьбу, приводя доводы о необходимости революционной перспективы для пролетариата и его идеологической независимости. Социал-демократия должна оставаться революционной партией и готовиться – как единая сила – взять власть в свои руки. В ходе полемики в связи с «казусом Мильерана» из-за участия этого представителя французского социализма в правительстве Вальдек – Руссо Каутский решительно выступал против какого бы то ни было участия социалистов в буржуазном правительстве, если оно не вызвано исключительными обстоятельствами, например такими, как самозащита от реакции, а выражает идеологию постепенных реформ и реформизма. Деятельность социалистического правительства могла быть только результатом выступлений пролетариата, «достаточно сильного для того, чтобы начать победоносную борьбу против всего буржуазного мира» [42].
В той же мере, в какой он выступал против теоретического ревизионизма и социалистического министериализма, Каутский вел яростную полемику и против тенденций, уже крепнувших в рядах «свободных профсоюзов», связанных с социал-демократией, тенденций, ведущих к политическому «нейтралитету». Хотя и верно, что профсоюзы не представляют собой политической организации, говорил Каутский, но, поскольку они являются организационным выражением борьбы пролетариата, они не должны вступать в политически напряженные отношения с социал-демократией. А к этому как раз и ведет «нейтралитет», за которым просматриваются попытки защитить партикулярные и корпоративные интересы отдельных звеньев рабочего класса и потеря общей перспективы. Отсюда – защита «профессиональных интересов в ущерб интересам классовым» [43].
В обстановке, когда и теоретический ревизионизм, и тенденции профсоюзов к «нейтрализму» создавали угрозу революционной «целеустремленности», Каутский предпринял мощную атаку против партикуляризма, эмпиризма, а в конечном счете против «стихийности» как стремления к достижению ближайших целей, утверждая, что стихийность ведет к дроблению сил, а социализм – к их сплочению и что для победы над стихийностью необходимо воспринять марксизм как всеобъемлющую науку социального развития, как науку, которая может быть создана лишь учеными-социологами, то есть интеллигентами, и может быть внесена в пролетариат лишь извне. По Каутскому, это не означало политического примата интеллигентов по отношению к пролетариату, а лишь определяло их специфическую профессиональную роль. Пролетариат на собственном опыте знает, что значит эксплуатация, и передает политической организации собственный опыт классовой борьбы; ученый теоретически понимает, на чем основана эксплуатация, и указывает «смысл» борьбы для ее преодоления. Партия является таким синтезом, в котором эти два компонента находятся в единстве. «Пролетариату от ученых надо получить знание о цели, – писал Каутский, – зато он не нуждается в них при выборе направления классового движения» [44]. И по основному пункту социалистической науки как элементу, внесенному «извне» (как известно, Ленин, особенно в книге «Что делать?», использовал это понятие для доказательства правомочности понятия «профессиональный революционер»), Каутский заключал: «Таким образом, социалистическое сознание есть нечто извне внесенное… в классовую борьбу пролетариата, а не нечто стихийно… из нее возникшее» [45].