«Современная военная наука различает два вида стратегии: стратегию на уничтожение и стратегию на изматывание… Стратегия на изматывание отличается от стратегии на уничтожение только тем, что она не ставит своей непосредственной целью решительное сражение, но долго готовит его и начинает лишь тогда, когда считает противника достаточно ослабленным» [64].
Для Розы Люксембург не существовало альтернативы, кроме: «или уничтожить противника, или быть уничтоженным им» [65]. То, что Люксембург хотела внести в рабочее движение, было «новой стратегией», основанной на примере русской революции 1905 года. Теперь Каутский занял по отношению к Розе Люксембург ту же самую позицию, какую руководители ревизионистских профсоюзов занимали по отношению к нему в ходе полемики 1905 – 1906 годов. Он не случайно противопоставлял линии Люксембург защиту исторического пути немецкой социал-демократии:
«Под стратегией на изматывание я понимаю весь предыдущий практический опыт социал-демократического пролетариата 60-х годов… К нему относится не только парламентаризм; сюда же я причисляю и выступления за повышение заработной платы, и удачные уличные демонстрации» [66].
Ответ Розы Люксембург был язвительным: Каутский превратился в идеолога парламентской говорильни и стал рупором «общей тенденции» к
«тому, чтобы резко противопоставить революционную Россию парламентской „Западной Европе“ и представить политическую массовую забастовку, которая сыграла важную роль в русской революции, как результат экономической и политической отсталости России» [67].
Полемика с Розой Люксембург позволила четко выяснить, к чему пришел Каутский: интерпретация революции, согласно которой ее целью было образование чисто пролетарского правительства, и отрицание любой формы действий, выходящей за рамки парламентских институтов и массовых демонстраций под непосредственным контролем профсоюзов и партии. Некоторое время спустя после этой полемики Каутский начал новую полемику с Антоном Паннекуком; ее основной темой была решительная защита парламентского пути и отказ от какой-либо возможности разрушения государственных институтов в период перехода к социализму.
В работе «Действие масс» Каутский выразил всю свою неприязнь по отношению к стихийности, присущей стратегии массового движения новых радикалов, к их недооценке значения партии и к их восхвалению потенциально революционных добродетелей «неорганизованных», которые из-за своей революционной стихийности вносили в борьбу «абсолютно непредвиденные» [68] элементы. Паннекук, который в полемике между Каутским и Люксембург был гораздо ближе к Люксембург, ответил, что кризис реформизма, обусловленный империализмом, можно преодолеть только с помощью массовых выступлений, то есть преимущественно путем внепарламентской стратегии. Речь шла не только о новых средствах, но и о новых целях. Эти цели должны были реализоваться в государстве, чей исторический облик в отличие от буржуазной модели государства определяется пролетариатом. «Борьба пролетариата, – писал Паннекук, – это не только борьба против буржуазии за государственную власть как таковую, но и борьба против государственной власти», власти, которая выражается в формах, зависящих от «орудий власти пролетариата» [69]. Этот тезис резко противоречил тезису Каутского о необходимости использовать для целей социализма машину парламентского государства. Такой же взрывчатой силой обладал и тезис Паннекука о том, что в случае войны пролетариат должен начать решительную схватку с государственной властью, направляя «свою силу против орудий правительственного насилия» [70].
Каутский обвинил Паннекука в том, что он стал глашатаем самого настоящего «кретинизма массовых выступлений» в мистических условиях революционной стихийности. Что касается позиции Паннекука по вопросу о войне, то ее Каутский считал сплошной иллюзией; если бы правящие круги имели возможность развязать войну, а пролетариат оказался бы не в состоянии воспрепятствовать ей, то в итоге он потерпел бы поражение, а после поражения не смог бы начать революции. Относительно государства и парламентской стратегии Каутский утверждал, что бессилие реформизма, следовательно, и парламента зависело от все еще недостаточной силы пролетариата, а это приводило к тому, что оказывались неэффективными не только действия в парламенте, но и массовые выступления. «Новая тактика» не приносила никакой пользы. И наконец, что касается благих пожеланий Паннекука создать новые государственные институты, то они отражали лишь общую неспособность понять исторически неизменные основы представительного парламентского государства, то есть государства современного. В конечном счете выходило, что
«цель нашей политической борьбы по-прежнему остается неизменной: завоевание государственной власти через завоевание большинства в парламенте и возведение парламента в хозяина правительства, а никак не уничтожение государственной власти» [71].
По Каутскому, точка зрения Паннекука была лишь возвратом к полуанархическим тезисам в рамках социал-демократии.
В историко-политическом контексте, на фоне которого происходили эти споры, условия существования всех течений социал-демократии были действительно тяжелыми, и это было видно на примере весьма тревожного обстоятельства: изоляции социал-демократической партии и в целом всего рабочего движения. Выходу из этой изоляции не способствовало ни одно из предложений социал-демократического лагеря: ни проект союза между социал-демократией и прогрессивными либералами, сторонниками которого были ревизионисты, ни массовые выступления, за которые так ратовали радикалы. Между 1910 и 1913 годами и та, и другая стратегия потерпела поражение. Не последовало реформ и после союза с прогрессивной буржуазией, не было побед и в массовых выступлениях.
Волнения 1910 года из-за реформы выборов в Пруссии выдохлись, еще раз не достигнув цели. Крупные забастовки 1912 – 1913 годов не привели ни к какому результату. В парламенте силы социал-демократии оказались как бы замороженными, хотя в действительности это были очень значительные силы. Благодаря умеренным требованиям в области внешней политики, в особенности после второго марокканского кризиса 1911 года, а во внутренней политике – активным выступлениям против налогового режима в январе 1912 года, социал-демократия одержала крупную победу на выборах, завоевав 34,8% голосов, и стала самой сильной партией в рейхстаге. Однако эта победа стала лебединой песней партии. Не выдержав сопротивления высших классов Германии, она оставалась политически бессильной вплоть до 1914 года.
В ответ на это Каутский предложил политику, которую можно назвать политикой сопротивления или выжидания, ожидания новых целей парламентской борьбы, но этого не произошло. Разразилась война. Каутский с энтузиазмом воспринял победу на выборах, уверенный, что откроются новые возможности для инициатив в рейхстаге, однако в конце 1913 года должен был признать, что надежды эти были мало обоснованны.
В годы, непосредственно предшествовавшие началу войны, Каутский предпринял анализ внутренних перспектив в тесной связи с международными, в частности занялся исследованием природы империализма, поставив в общем плане вопрос о возможности избежать межимпериалистического конфликта, который в то время представлял очевидную опасность и, стало быть, в той или иной мере влиял на возможности немецкой социал-демократии следовать по пути парламентских успехов в условиях мира между народами. Радикальное крыло социал-демократии утверждало, что империализм и война – это неотвратимая «судьба» социализма и что поэтому борьба против них несовместима с ожиданием мирного изменения соотношения сил в парламенте. В этой обстановке Каутский, который в 1909 году в работе о «пути к власти» утверждал, что империализм является единственной перспективой капитализма, и еще в 1910 году считал невозможной серьезную политику разоружения, между 1911 и 1913 годами совершал эволюцию, которая привела его к изменению его позиций. Он утверждал: несомненно, верно, что империализм, как никогда ранее, представляет реальную угрозу, что за ним стоит финансовый капитал, реакционный во внутренней и агрессивный во внешней политике, однако есть определенные круги промышленного капитала, имеющие тенденции к мирной экономической экспансии, связанной со свободной торговлей. Империализм – это аспект, политика капитализма как системы а не его неотъемлемая сущность, не единственно возможная политика самого капитализма. Задача международной социал-демократии состоит в том, чтобы поддержать эти тенденции и бороться за разоружение. Нельзя отрицать тот факт, что на этой почве Каутский существенно приблизился к позиции ревизионистов. Теоретическая позиция Каутского получила официальное признание на съезде партии в Хемнице в 1912 году.
После августа 1914 года Каутский отказался пересмотреть свои новые тезисы, основанные на гипотезе, что у капитализма еще существует будущее и что рабочее движение должно вновь пойти по пути, прерванному войной. Так, в сентябре 1914 года он опубликовал исследование под названием «Империализм» («Der Imperialismus»), в котором систематизировал взгляды, сложившиеся у него после 1911 года, утверждая, что капитализм придет к фазе «ультраимпериализма», то есть к образованию международного альянса капитала. Это ясно свидетельствовало о том, что он уже не верил, что после империалистического взрыва за капитализмом обязательно должен следовать социализм. С точки зрения экономики было возможным, что международный капитализм придет к союзу для мирного урегулирования собственных отношений. Естественно, оставалась возможность того, что он увязнет в межимпериалистических конфликтах, но это могло произойти в результате политической неполноценности правящих кругов.
«Таким образом, – утверждал Каутский, – с точки зрения экономики не исключено, что капитализм познает новую фазу, то есть распространение политики картелей на сферу внешней политики, фазу ультраимпериализма» [72].