Этой эмпирической аргументации очень скоро будет противостоять другая, еще более острая, непосредственно вытекающая из анализа австрийского ученого: не могут ли способствовать уменьшению (а затем и исчезновению в мировом масштабе) конкуренции, которая является причиной войн, тесная связь между капиталами различных империалистических наций и развитие международных трестов? Если отбросить тему взаимозависимых отношений, выдвинутую Бауэром, то откроется путь для теории ультраимпериализма, для экономического обоснования веры в возможность избежать войн. Мы вновь вернемся к этим гипотезам, но после одного необходимого отступления.
8. Война войне
В 1911 – 1912 годах, когда после конфликта в Агадире возник второй марокканский кризис, а затем началась война в Ливии, искра которой попала и в балканский пороховой погреб, начинаются мучительные и тревожные поиски, с одной стороны, инициатив, способных локализовать конфликты, с другой – ответа со стороны масс, который мог бы показать силу социализма в мобилизации мира труда. Георг Гаупт прекрасно обрисовал нам эти лихорадочные годы[1091]. Использовав архивные документы МСБ, он описал, как после Штутгарта поведение большинства членов СФИО продолжало расходиться с большинством немецкой социал-демократии[1092] и как Интернационал в целом и его действующий руководящий орган оказались в центре напряженности между двумя крупными партиями.
Франко-немецкие разногласия все более возрастают еще до Базельского конгресса. Как и в 1905 году, это в основном разногласия в оценке степени опасности войны. В июле – августе 1911 года немецкий делегат в МСБ Герман Молькенбур и тот же Бебель усматривают в посылке канонерки «Пантера» в Агадир лишь отвлекающий маневр немецкого правительства, пытавшегося повлиять на выборы в рейхстаг. Два месяца спустя, во время итальянской агрессии в Триполитании, руководство немецкой партии считает, что этот вопрос «пока что не представляет интереса». Даже в августе 1912 года, когда на Балканах множатся тревожные признаки, немецкая социал-демократия не находит причин для беспокойства, тогда как Жорес и Вайян очень остро переживают каждое из этих событий.
Впрочем, отсутствие согласия между руководством обеих партий выходит за рамки анализа международной политики. Это заметно, когда просматриваешь французские предложения, отвергнутые немцами. Для Жореса и Вайяна Интернационал не только сумма составляющих его национальных партий. Престиж этой организации как символической инстанции пролетариата должен быть превращен в политическую силу, стоящую на службе мира. Основополагающими форумами для достижения этой цели являются конгрессы. МСБ и секретариат должны в дальнейшем активизироваться, как в период 1905 года. Как «координирующая и активная сила» (по определению Штутгартской резолюции) МСБ должно выступать в качестве своего рода генерального штаба социализма, разумеется, генштаба демократического. Поэтому, когда обстановка становится угрожающей – а так оно и было, – французы считают необходимым созвать совещания партий (июль 1911 года), созвать МСБ (сентябрь 1911 года), побудить его опубликовать международные воззвания (октябрь 1911 года), а также ускорить созыв международного конгресса (сентябрь – октябрь 1912 года). Каждое из этих предложений укрепляет согласие между французскими социалистами и ответственными руководителями МСБ, которое заручается поддержкой англичан, американских левых социалистов и радикальных сил того региона, которых непосредственно затрагивает балканский кризис: Болгарской рабочей социал-демократической партии («тесных социалистов» – «тесняков») и федерации Салоник. Но любое предложение натыкается или на вето, или на серьезные помехи со стороны социал-демократов Центральной Европы. После Амстердама немецкая партия твердо провозглашает, что каждая секция Интернационала должна быть максимально независима, а МСБ, которому нередко симпатизировали мелкие партии, вызывает иронию Виктора Адлера: «На мой взгляд, роль МСБ как дипломатической инстанции не очень-то привлекательна. Все время такое впечатление… будто оно хочет заставить нас поверить во влияние, которого оно не имеет»[1093]. При международных консультациях престиж немецкой социал-демократии остается довольно солидным, и она собирает вокруг себя – кроме организаций, считающих ее хранительницей марксистской ортодоксальности (Голландия, Испания, Чехия), – тех, кто рассчитывает на ее политическое благоразумие, в частности скандинавские партии.
И все же в 1911 – 1912 годах, несмотря на глубокие разногласия, Интернационал резко выступает против войны. От массовых демонстраций, организованных МСБ во всех столицах Европы 5 ноября 1911 года, в тот самый день, когда Италия объявила об аннексии Триполи[1094], до чрезвычайного Базельского конгресса (24 – 25 ноября 1912 года) – все или почти все партии активно участвуют в антивоенных манифестациях. В то же время многие местные социалистические организации в Германии быстро реагировали на события в Агадире[1095], и к концу года немецкая социал-демократия организовала свою предвыборную кампанию под антивоенными лозунгами. Хотя реакция социалистов в Италии запоздала и сначала была не очень энергичной[1096], будущий главный редактор «Аванти!» Бенито Муссолини организует бурные манифестации против захвата Ливии. В сентябре – октябре 1912 года австрийские социал-демократы в ряде статей в «Арбайтер цайтунг» разоблачают националистические софизмы на Балканах и пытаются ограничить конфликт. На этом фоне в атмосфере почти религиозного экстаза чрезвычайный Базельский конгресс торжественно провозглашает, что Интернационал, и только Интернационал, может противостоять войне. «Я размечу молнии войны, грозящие из туч», – так Жорес, повторяя гневную фразу Шиллера, превращает ее в клятву[1097]. «Ле Пёпль», почти официальный орган МСБ, менее поэтично, но не менее твердо заявляет: «Мы еще раз можем повторить: только социализм выступал за мир на Балканах. Так же он действовал и в ходе итало-турецкой войны. Он оказался единственным фактором мира в мире капитализма. Он окажется в том же положении завтра, если, к несчастью, ему не удастся локализовать пожар»[1098]. И несколько высокопарно звучит призыв: «благодаря величайшему сотрудничеству рабочих всех стран» социалистическим партиям суждено стать «истинными протагонистами истории».
9. Война или революция?
В тот самый момент, когда в Базеле на капитализм возлагают полную ответственность за будущую войну и манифест, принятый по этому случаю, подчеркивает обострение классовых противоречий, углубляется и характер принципиальной дискуссии, подводящей большинство социалистов к пересмотру ими анализа тех перспектив, которые открывает империализм. Дискуссия длилась вплоть до начала войны, приняла широкий характер и отразилась на множестве докладов, составленных для международного конгресса, который должен был состояться в августе 1914 года в Вене. Пытаясь определить темы, которые вырисовываются довольно медленно, попробуем разделить их на три части. Заметем, однако, что такое деление вовсе не воспроизводит автоматически традиционного идеологического разделения между ревизионистами, ортодоксами и революционерами.
Среди крайне правых социалистических партий усиливается течение, имеющее тенденцию ассимилировать систему националистических ценностей и экспансионистские цели господствующих классов. Присоединившиеся к этому течению уже давно не верили в возможности революции и, в сущности, не рассчитывали более на мир. Причем и люди марксистской формации были убеждены, что над созерцательным гуманизмом возобладают экономические нужды, и лелеяли смутные надежды на образование огромных автаркических империй, надеясь решительно воспрепятствовать тому, чтобы преимущества прогресса стали монополией обладателей капиталов[1099]. В этих кругах, в общем, допускалась необходимость колониальной или полуколониальной политики, поскольку в этом усматривался вопрос жизни и смерти нации и ее рабочего класса, причем они были готовы пойти на риск войны, чтобы предоставить соответствующие возможности собственной стране или, во всяком случае, голосовать за кредиты во имя национальной обороны. В Германии насчитывалось довольно много людей, которых Каутский назвал «социалистами от реальной политики»: Давид, Шиппель, Фольмар, Носке, Мауренбрехер, Гилдебранд (единственный, кого на Хемницком конгрессе в 1912 году исключили из партии). Но в Италии такой марксист, как Антонио Лабриола, еще за десять лет до Биссолати с жаром отстаивал захват Ливии во имя «политики роста населения»[1100].
Правые вербовали своих сторонников не только среди новоиспеченных колониалистов. Британская социалистическая партия, изгнав в 1913 году из своих рядов президента Гайндмана за шовинизм, не только нанесла удар по одному из немногих английских марксистов, но и выступила против одного из тех, кто многие годы осуждал английскую политику в Индии. У СФИО – возможно, из-за ее теоретической слабости – среди множества активистов не было руководителя подобного масштаба. Но с конца первого десятилетия века в разных странах Европы поиски национального социализма шли со все большей одержимостью и среди деятелей, связанных с революционным синдикализмом. Иногда это были марксисты, и не всегда члены социалистических партий: Роберт Михельс, Артуро Лабриола, Жорж Сорель…