у, можно прийти лишь к поражению. Только «хорошая организация», писала 6 декабря «Корреспонденцблатт», может привести стачечное движение к успеху. «Ничто не учит нас этому столь убедительно, как обрушившиеся на русский пролетариат кровавые репрессии, которые уничтожили его лучшие силы и насильственно прервали первые шаги русских рабочих по пути к организации».
Радикализация партии, с одной стороны, и открытые угрозы консервативного лагеря – с другой, побудили профсоюзных руководителей предпринять решительные действия по отношению к самой партии. Они не имели ни малейшего намерения рисковать будущим профсоюзной организации в столкновении с аппаратом власти германских правящих классов. Поэтому нажим профсоюзов на партию носил решительный характер, и партия уступила. 16 февраля состоялась конфиденциальная встреча представителей исполнительных органов партии и профсоюзов, на которой партия была вынуждена: 1) взять на себя обязательство препятствовать проведению массовой политической забастовки; 2) взять на себя ответственность за руководство массовой политической забастовкой в случае, если она все же начнется. Профсоюзы в этом случае обещали обеспечить свою поддержку, но в качестве вспомогательной силы.
Несколько дней спустя, с 19 по 23 февраля, состоялось совещание профсоюзных руководителей, на котором были обсуждены отношения между партией и профсоюзами. Участники совещания открыто проявили враждебное отношение к каким бы то ни было притязаниям партии на руководство профсоюзами и отказались признать русский опыт за образец для немецкого рабочего движения. Влиятельный профсоюзный руководитель Мюллер во всеуслышание заявил, что бóльшая часть партии опьянена русской революцией, но профсоюзы твердо намерены руководствоваться не духом «романтизма», а «здравым реализмом». Вслед за этим он яростно ополчился на Розу Люксембург, Каутского и Меринга[260]. Легин со своей стороны подтвердил, что профсоюзы считают обязательной для себя не резолюцию Йенского съезда партии, а резолюцию съезда профсоюзов в Кёльне[261]. Брингман подчеркнул, что ведущей фигурой радикального крыла, бесспорно, является Роза Люксембург, теории которой представляют собой возрождение революционного духа «Манифеста Коммунистической партии» – духа, который «никоим образом не согласуется с условиями, существующими в Германии»[262]. Ф. Эльм выразил накопившееся у профсоюзных деятелей недовольство, заявив, что профсоюзам пора перейти в контратаку на партию[263]. Другой профсоюзный деятель, Рексхойфер, считал необходимым поскорее устранить опасность того, что под влиянием русской революции массы сочтут крайне важной выработку новой линии[264]. Бёмельбург призвал профсоюзы защищать условия своего существования от угроз реакционного характера, явившихся результатом безответственных выступлений представителей радикального крыла социал-демократической партии[265]. Против подобных позиций раздавались лишь немногочисленные голоса.
Центральный партийный орган газета «Форвертс» ответила на выступления на профсоюзном совещании твердым напоминанием о принципах, но в действительности она делала это с оборонительных позиций и, главное, не имея ни малейшей возможности оказать влияние на сами профсоюзы. «Форвертс» заявляла, что никто не собирается искусственно фабриковать массовые политические забастовки; обличала откровенное стремление профсоюзов не подчиняться «по принципиально важному политическому вопросу» приоритету политической партии – выразительницы совокупных требований рабочего движения; защищала Розу Люксембург от упреков в том, что ее выступления носят антипрофсоюзный характер; наконец, обвиняла профсоюзы в том, что, притязая на роль главного выразителя потребностей борьбы пролетариата, они фактически не оставляют иного выбора, кроме как между анархизмом и ультраревизионизмом[266]. Однако истинное положение дел было таково, что перед нажимом профсоюзов партия в конце концов отступила.
Очередной съезд партии, состоявшийся в сентябре 1906 года в Мангейме, явился как бы нотариальным актом, зафиксировавшим полную победу профсоюзов. И нотариусом, скрепившим этот акт, был не кто иной, как вождь партии Август Бебель. Массовая забастовка не была отвергнута: вопрос о ней был сдан в архив. В центр своего доклада о массовой политической забастовке Бебель поставил различия между Россией и Германией, а следовательно, непригодность русских методов для широких масс Германии. Разрыв Бебеля с радикальным крылом был очевидным. Необходимо целиком отвергнуть, заявил он, позицию тех, кто выступает за проведение массовых забастовок даже в тех случаях, когда нет уверенности в победе. Без согласия профсоюзов нечего и думать об этой форме борьбы. А вот что он говорил о России и Германии:
«Не следует упускать из виду, что положение в России нельзя сравнивать с положением, существующим в Германии. Россия – страна, экономически и политически очень отсталая. Россия управляется деспотически, население не обладает даже самыми элементарными политическими правами… Борьба в России является революционной борьбой, цель которой – завоевание самых элементарных основ современной государственной жизни… В России борьба ведется за новое государственное устройство. У нас уже много лет назад завоеваны те условия, за которые в России еще приходится вести борьбу… Поэтому обстановку в Германии нельзя сравнивать с той, которая существует в России. Хотя мы должны бороться с существующим строем, никто не возьмется утверждать, что в нашей борьбе мы должны во всех случаях обращаться к методам, сходным с методами наших русских товарищей… У нас не ставится вопрос об изменении всей политической надстройки буржуазного общества»[267].
В общем, Бебель энергично поставил проблему различий между Востоком и Западом, к которому, несмотря на ограниченность своих порядков с точки зрения буржуазно-демократического развития, принадлежала Германия. Что же касается специфического вопроса о массовой забастовке, то Бебель не отрекся от своих взглядов на Йенском съезде, но так ограничил проблему, что фактически его позиции совпадали теперь с позициями профсоюзов. В самом деле, на съезде он снискал полное одобрение Легина, Бёмельбурга и лидеров ревизионистского крыла. Давид на этот раз обрушился на Каутского, который в январе 1906 года утверждал, что русский опыт должен побудить немецкую социал-демократию к пересмотру собственной тактики. Давид еще раз объявил, что Россия ничему не может научить, что ничего не нужно пересматривать и что «революционный ревизионизм» следует отвергнуть[268].
Съезд в конце концов принял предложенную Бебелем резолюцию, которая означала самую настоящую капитуляцию партии перед профсоюзами, хотя формально речь шла лишь о компромиссе между ними. В тексте ее говорилось, что между партией и профсоюзами не существует никаких разногласий по вопросу о массовой забастовке, что в том предположительном случае, если дело дойдет до такой забастовки, партия и профсоюзы будут действовать по совместному согласию и, наконец, что партия и профсоюзы равноправны, но профсоюзы при этом должны стремиться действовать в соответствии с «социал-демократическим духом». Эта резолюция была примята 386 голосами против пяти. Среди голосов, поданных «за», были голоса профсоюзных лидеров, а также Давида, Каутского, Розы Люксембург, Карла Либкнехта[269]. Подлинный смысл голосования не ускользнул от социал-демократов умеренной ориентации, которые расценили его как поражение радикального крыла. Орган баварских социал-демократов газета «Мюнхнер пост» прекрасно поняла значение этого факта, когда писала, что отныне можно считать перечеркнутыми как решения Дрезденского съезда (1903), ознаменовавшего поражение ревизионизма, так и расхождения между партией и профсоюзами. Во всяком случае, не могло быть никаких сомнений, что «решения по вопросу о массовой забастовке, принятые в Мангейме», явились результатом «растущего влияния профсоюзов на партию». Поражение понесли идеологи вроде Каутского и Розы Люксембург, причем именно в связи с поражением Розы Люксембург русский пример был исключен из стратегии германской социал-демократии[270].
4. Каутский: Германия между Россией и Соединенными Штатами
Хорошо известно, что в германской социал-демократии на протяжении всего периода с конца XIX века до первой мировой войны Карл Каутский играл роль официального партийного идеолога. Это была вполне реальная роль, хотя ее пытались оспаривать ревизионисты и лишь с критическими оговорками принимало радикальное крыло (вплоть до момента разрыва между этим крылом и Каутским примерно в 1910 году в связи с ожесточенной полемикой по вопросу о формах революционного процесса). Одним из решающих компонентов, составлявших авторитет Каутского, была его тесная дружба с общепризнанным вождем партии Бебелем. Сам Бебель, однако, на Мангеймском съезде отмежевался от Каутского в вопросе о массовой политической забастовке, сочтя его позиции чересчур радикальными.
Период 1904 – 1906 годов чрезвычайно важен в политической эволюции Каутского. Именно в эти годы влиятельный теоретик совершил поворот влево, что было обусловлено как вспышкой массовых выступлений в Германии, так и воздействием русской революции. Каутский в это время пришел к мысли о необходимости пересмотра тактики социал-демократов и сочетании парламентских и внепарламентских форм борьбы в соответствии с опытом, приобретенным русскими революционерами.