Вышедшая в июне книга Роланд-Гольст получила горячее одобрение Розы Люксембург, которая, однако, высказала весьма примечательное критическое замечание: на ее взгляд, в очерке был «слишком сильный упор на момент организации и дисциплины и недостаточно сильный – на исторически обусловленный процесс усиления классовых противоречий», а также чрезмерно подчеркивалось использование массовой политической стачки в оборонительных целях[290]. Эти критические замечания очень характерны для всей постановки Розой Люксембург вопросов о массовой забастовке и об «уроках» русской революции. Можно утверждать, что весь анализ Розы Люксембург целиком был подчинен именно раскрытию того смысла, который «усиление классовых противоречий» получает в массовой борьбе – борьбе, невиданный пример которой явила русская революция.
В центр своей теоретической разработки в 1905 – 1906 годах Роза Люксембург поставила узловые вопросы соотношения между массовой борьбой и ролью организации, между условиями в России и в Германии. Стержневой ее тезис может быть схематически сформулирован следующим образом. Массовая забастовка русского типа лишь наиболее острое проявление метода борьбы, который имеет универсальное значение в силу противоречий между трудом и капиталом в революционную эпоху, то есть в эпоху, когда революция – при всех ее специфических национальных различиях и общих моментах – становится интернациональным процессом. Целью массовой забастовки русского типа является не борьба за демократию, а борьба за социализм. Борьба за демократию и в России служит не целью, а средством. Стимул к революционному действию есть плод социальных противоречий, который, следовательно, рождается на основе стихийности, охватывающей своим влиянием всех эксплуатируемых, как организованных, так и неорганизованных. Роль социал-демократической партии состоит в том, чтобы сознательно направлять этот объективный процесс, который нельзя ни искусственно вызвать к жизни, ни остановить. Коренная особенность русской революции заключается в том, что перед ней стоят промежуточные цели буржуазно-демократического типа, а ее ведущей силой является социалистический пролетариат, национальная политическая позиция которого связана с исходом пролетарских битв в развитых странах в международном плане. Отныне целью этих битв может быть только построение социализма. В подобной перспективе массовая забастовка становится уже не оборонительным оружием, а наступательным, ведущим к столкновению с капиталистическим государством.
Восток выступает учителем революции по отношению к Западу. Историческая миссия Запада в эпоху, открытую русской революцией, состоит в том, чтобы воссоединиться с Востоком, замкнув революционный круг. С самого начала революции Люксембург подчеркивает следующее обстоятельство: «Исходная точка грядущей революционной волны переместилась с Запада на Восток». Однако и Германия с началом грандиозной стачки в Руре вступила в полосу брожения, так что «капиталистический мир, а стало быть, и международная классовая борьба, похоже, окончательно вышли из фазы застоя, из затянувшегося периода парламентских перебранок». Вновь выходят на авансцену «активные основные революционные силы из недр современного общества»[291]. «Восстание российского пролетариата» является поэтому «новым феноменом», «усвоение» которого международная социал-демократия должна поставить себе задачей[292]. Главное, чтó Люксембург сразу же хочет донести до понимания немецких социал-демократов, так это то, что действия масс в России представляют собой не «восточный бунт», а «современную революцию»[293]. Именно тот факт, что русская революция имеет характер современной революции, дает основание полностью и категорически отклонить все доводы, которые так или иначе исходят из различий между российскими условиями и условиями в развитых странах (именно эти доводы, как мы видели, были главными в арсенале профсоюзных лидеров и ревизионистов).
«Основной вопрос, – писала Люксембург 1 мая 1905 года, – заключается как раз в следующем: нужно ясно и глубоко осознать, что революция, происходящая ныне в царской империи, будет мощным источником ускорения интернациональной классовой борьбы, которое весьма быстро поставит нас также и в странах „старой“ Европы перед революционными ситуациями и новыми тактическими задачами»[294].
По мере того как революция в России разрасталась, анализ Розы Люксембург становился более продуманным, емким. В России 1905 года, по ее мысли, главным образом благодаря русским рабочим происходило возрождение изначального, революционного духа марксизма. Самим ходом своего развития русская революция «буквально» возвращала к жизни старую, столь пренебрежительно отброшенную «схему» марксизма, то есть Марксову политику времен «Манифеста Коммунистической партии» и мартовской революции 1848 года[295]. В силу этого русская революция, по мнению Люксембург, обретала значение теоретического возрождения марксизма и, следовательно, требовала от западного рабочего движения пересмотра собственной стратегии. Отсюда неизбежный вывод (ему суждено было вызвать самую ожесточенную реакцию тех, кто в рядах социал-демократической партии отвергал «уроки» России) о том, что и в Германии, если понадобится, нужно быть готовыми противопоставить правящим классам тот же «революционный идеализм», образец которого демонстрировали русские рабочие[296].
На одной из конференций в декабре 1905 года Люксембург утверждала, что русская революция «доказала», что массовая забастовка «стала исторически необходимой рабочему классу», а следовательно, момент ее применения неизбежно наступит и в Германии[297]. Подводя итоги 1905 году, она писала, что это был год великой борьбы и политических успехов повсюду в Европе: прежде всего в России, но также и в Италии, где вспыхнула крупнейшая забастовка железнодорожников, во Франции, где происходил процесс объединения социалистов, в Англии, где усилилось влияние социалистов на профсоюзы и рабочее движение обрело новую политическую самостоятельность, в Австро-Венгрии, где развернулась борьба за всеобщее избирательное право. «Историю человечества всколыхнули родовые схватки, намечаются контуры новых общественных порядков: рождается новое». В этой обстановке интернациональная задача германской социал-демократии состояла в том, чтобы выполнить «собственный всемирно-исторический долг в качестве авангарда»[298].
В своем анализе русской революции 1905 года и ее международного значения Роза Люксембург предприняла усилия разрешить главный теоретический вопрос, который можно определить так: каким образом методы борьбы пролетариата столь отсталой страны, как Россия, могут обрести общемировую значимость и применимость даже по отношению к западному пролетариату? Чтобы ответить на этот вопрос, объясняет Люксембург, необходимо понять природу русской революции. Свое мнение по этому поводу она изложила в основном в статье, опубликованной в «Нойе цайт» через несколько дней после «кровавого воскресенья». Россия, говорится в этой статье, самая отсталая в Европе страна с политической точки зрения. В ней нет современной буржуазии, способной повести борьбу с царизмом и удерживать под своей гегемонией пролетариат. Отсутствует в ней и та мелкая буржуазия, которая «во всех минувших революциях нового времени играла главную руководящую роль». Российская буржуазия цепко держится за «реакционный консерватизм», она не является либеральной. Либерализм служит знаменем дворянско-помещичьему классу, страдающему от государственности и стремящемуся лишь к свободной торговле.
Вследствие этого единственным подлинно революционным классом является промышленный пролетариат, а единственной революционной идеологией – социал-демократическая: «вопреки всем ходячим мнениям, нынешняя русская революция носит более выраженный пролетарский характер, чем все происходившие до сего дня революции».
Но во имя каких же целей может сражаться этот пролетариат? Здесь-то и коренится присущее России противоречие. С одной стороны, из-за отсталости российского общества цели революции не могут выйти за пределы «создания буржуазно-демократического государственного устройства». С другой же стороны, наличие уже развитого промышленного пролетариата в стране без демократической буржуазии и при наличии революционной мелкой буржуазии ведет к тому, что лишь рабочие могут в политическом плане возглавить борьбу с самодержавием[299]. Конечно, нетрудно предвидеть, что политическую власть возьмет в свои руки буржуазия. Но ее власть оказалась бы в таком случае далеко не полной: послереволюционная ситуация «с самого начала» будет отмечена «глубокими разногласиями», обусловленными, тем, что буржуазия получила власть не благодаря собственной силе, а благодаря силе пролетариата[300], который с первых же шагов завоевал в революции «положение руководящего класса»[301].
Пролетарский характер революции проистекает, кроме того, не только из факта участия в ней трудящихся масс в качестве ее материальной силы, но и из форм борьбы, присущих пролетариату (массовых выступлений), и двойственности ее целей – борьба ведется не только против политического абсолютизма, но и против экономической эксплуатации. Это, следовательно, одновременно политическая борьба против самодержавия и экономическая антикапиталистическая борьба. Массовая же забастовка выступает как «синтез этих двух моментов»