Урбанизация, региональное и сельское деклассирование охватили также страны восточного Средиземноморья, прежде всего районы портовых городов и даже целые области, например Южную Италию, Сицилию и Сардинию, где возросла неприязнь к континенту и Северу, в том числе и к рабочим Севера. В Испании в результате появления промышленных предприятий в Каталонии и Стране Басков указанные выше явления накладывались на старые национальные противоречия. Последствия иностранной эмиграции стали заметны также в западноевропейских странах, рабочие организации которых считались образцовыми: в Германии стали коситься на поляков, во Франции возобновилась миграция, в Англии ирландцы по-прежнему подвергались эксплуатации.
Новая концентрация промышленности вызвала деквалификацию рабочей силы, и рабочие организации не поспевали за этим процессом, как из-за своей структуры, так и из-за образа мыслей, зачастую все еще носившего ремесленно-кустарный характер по сравнению с умонастроениями рабочих промышленности или новых профессиональных групп, которые создавали новые профсоюзные федерации. Несомненно, это явление лежало в основе трансформации старого анархо-синдикализма в революционный или реформистский синдикализм, сторонники которого стремились гарантировать легальным образом привилегированное профессиональное положение. Такова социальная реальность II Интернационала в те годы, когда его база расширялась, но в то же время повсеместно, в том числе и внутри него, усугублялась напряженность в межнациональных отношениях.
На фоне глубоких преобразований рабочего движения популизм и увриеризм издания 1848 года в конце концов стали выглядеть пережитком прошлого или привычкой придерживаться нравственных и демократических позиций, в рамках которых интернационализм и братство народов восходят к принципам равенства всех представителей рода человеческого. В то же время социалистические партии – будь то существовавшие социал-демократические партии, или рабочие ассоциации наподобие бельгийской рабочей партии и партий, зарождавшихся в Южной Европе и Франции, или же лейборизм Северной Европы (лейбористская партия была создана в 1900 году), – хотя и не порвав с национализмом, выступили под знаменами нового интернационализма, предусматривавшего мир между народами и признание национальных рамок государств. Лейборизм в Австралии и Новой Зеландии (где он превратился в политическую силу большинства, обосновался в правительстве или оказался близким к этому задолго до того, как эта проблема стала на повестку дня в Западной Европе) и колониальные профсоюзы в Северной Африке, заявлявшие о своей ориентации на интернациональный социализм, практиковали расовую дискриминацию или были подвержены ксенофобии, как об этом свидетельствует пример Соединенных Штатов. В различных более или менее крупных партиях утвердились течения, выражавшие национальные интересы. Представители этих течений выступали с позиций превосходства европейской культуры, а подчас переходили, подобно ряду первоначально революционно настроенных интеллигентов, на позиции откровенного пролетарского национализма.
Таковы были проявления того, что можно было бы назвать двояким отходом от марксизма: с одной стороны, марксистская мысль отдалялась от реального развития рабочего движения, была не в состоянии анализировать его или же склонна была отвергать эту реальность; с другой – марксистов затягивало в националистическое идеологическое течение как в теории, так и на практике. Отход был двояким также и из-за пропасти, разделившей различные национальные лагери и свидетельствовавшей о наличии явной демаркационной линии между Востоком и Западом Европы. В конце концов этот процесс затронул и рабочее движение, вскрыв антагонизмы между социализмом национальных государств и рабочими движениями на национальных перифериях или организациями, связанными с национально-освободительными движениями.
Можно понять обеспокоенность Виктора Адлера ростом сил, угрожавших перевернуть государство вверх дном и тем самым подорвать перспективы австрийской социал-демократии. В программе, принятой на Гайнфельдском съезде 1889 года, эта партия согласилась признать государственные рамки Австро-Венгерской империи и оставила в стороне национальный вопрос, заявив, что «привилегии национальностей, равно как и привилегии, связанные с рождением и расой», подлежат осуждению и что «борьба против эксплуатации должна носить интернациональный характер, как и сама эксплуатация». Но в 1897 году на Вимбергском (Венском) съезде под давлением национальных меньшинств, в первую очередь чехов, а также словен, галицийских поляжов и закарпатских украинцев, австрийская социал-демократия, чтобы спасти партию от развала, отказалась от своей централизованной структуры в пользу организации по федерациям, с шестью автономными секциями: немецкой, чешской, русинской, польской, итальянской и словенской. Единство этого малого Интернационала должно было обеспечиваться общими для всех институтами, всеимперским исполнительным комитетом и проведением съездов раз в два года. Так впервые в истории партия марксистского направления порвала с централизмом и организовала свою работу по национальному принципу. Дискуссия по национальному вопросу возобновилась в связи с оргвопросом, и федеративный принцип, принятый в партийной работе, был перенесен в качестве программного применительно к Австро-Венгерской империи. После выборов 1897 года впервые в парламенте стали заседать и представители рабочих, и представители национальностей. Чтобы спасти государственные рамки империи, партия решила принять новую программу на Брненском (Брюннском) съезде – намеченном на февраль 1899 года, но проведенном в сентябре – в связи с усилением национальных требований[910].
Все предложения no программе сводились к требованию федеративного решения проблемы, но за этим федерализмом скрывались весьма различные цели. Наиболее общие взгляды на федерализм, зато и в наиболее последовательной форме, позволявшей использовать их в качестве ориентира, изложил Каутский на страницах «Нойе цайт». По Каутскому, федеральное государство – это государство национальностей, в котором ликвидированы традиционные внутренние границы между землями и изменена структура администрации с учетом по возможности языковых границ – а значит, сделана попытка улучшить территориальное разграничение на национальной основе – и наконец в рамках этих территорий гарантированы культурные права существующих меньшинств. По сути, речь шла о решении проблемы путем территориальной автономии и проведении мероприятий в культурно-языковой области. Но было предложено и другое решение – на основе внетерриториальной автономии. Так, словенский делегат Этбин Кристан сослался на сделанное еще Кошутом в 1848 году предложение предоставить либеральный статут движениям южных славян в Венгрии. Он предлагал организовать национальности в сообщества или корпорации на основе предоставления им особого статуса по образцу сословий старого режима, наделив их административной властью прежде всего в области правосудия и школьного образования. Граждане становились бы членами сообщества в индивидуальном порядке, а не в зависимости от места жительства; административные вопросы решались бы самим сообществом автономно.
Этот тезис развил молодой юрист социал-демократ Карл Реннер, которому было суждено играть все возрастающую роль. В феврале 1899 года в Вене он опубликовал (под псевдонимом Синоптикус) свой проект «Государство и нация». Его план предусматривал сочетание деятельности внетерриториальных корпораций и учреждение гражданских регистров с указанием общинных прав. За образец для своего статуса национальностей Реннер явно брал организацию жизни религиозных общин – так сказать, корпораций, построенных по принципу духовного самоуправления, а также управления общинным имуществом, – общин, существовавших в качестве религиозных меньшинств (господствующая религия не нуждалась в уставных гарантиях). В частности, можно предположить, что эту корпоративную внетерриториальную структуру подсказал пример общинных еврейских организаций.
Этбин Кристан отстаивал на съезде территориальный подход к решению проблемы, утверждая, что «никакое решение невозможно» без «отделения идеи нации от идеи территории», и требуя предоставления права «всем народам, населяющим Австрию, независимо от занимаемой ими территории, создавать автономные группы, которые бы сами решали свои национальные дела [в области языка и культуры] на основе подлинной независимости». Мнение руководства партии, высказанное представителем его умеренного крыла Виктором Адлером, натолкнулось на оппозицию возглавляемой Немецем чешской делегации. Руководство партии стремилось сохранить структуру империи, ставя во главу угла организационный вопрос и немецкий язык. Проект программы, предложенный съезду, соответствовал указаниям Каутского: в нем говорилось об «автономных национальных территориях, которые по возможности должны совпадать с языковыми границами». Хотя в проекте программы и отвергалась – с целью «не признавать никаких национальных привилегий» – идея государственного языка, в нем все же говорилось о необходимости сохранения немецкого языка как средства межнационального общения.
Эти гегемонистские поползновения вызвали на съезде острую полемику, и в конце концов текст был отредактирован так, чтобы получилось приемлемое для всех компромиссное решение. В программу были включены элементы предложений сторонников внетерриториальной автономии, в ней содержалась общая схема федеративной структуры государства, и из нее были удалены упоминания о роли немецкого языка. В статье 2-й окончательного варианта программы предусматривалось создание «вместо исторических стран Короны… национальных самоуправляющихся корпораций, чьи законодательные и административные функции будут определять национальные палаты парламента, избранные путем всеобщего и прямого голосования», а в статье 3-й говорилось о «территориях, самоуправляющихся одной и той же нацией, образующей однородный союз, который решает все национальные вопросы полностью автономно». Окончательный вариант пришлось написать таким туманным и запутанным юридическим языком, лишь бы достичь единодушия по программе съезда.