Итак, в этом документе, построенном на основе федеративного принципа, содержался итог всей противоречивой дискуссии по террриториальной автономии и языковым и культурным правам. По этому компромиссному тексту, по этой туманной программе в дальнейшем занимали позиции различные социалистические партии и фракции, происходили столкновения, вплоть до раскола, между течениями и руководителями, формулировались его интерпретации и экстраполяции, которые сами служили затем основой для новых тезисов по национальному вопросу. Программа, разработанная в Брно, использовалась либо в качестве ориентира, либо в качестве примера омерзительного документа, каким его считали главным образом большевики. Но в момент принятия этой программы казалось, что решение национального вопроса наконец найдено, и как сказала сама Роза Люксембург, это – «первая попытка, предпринятая какой-либо пролетарской партией, на практике разрешить эти трудности».
Брненская программа способствовала прежде всего переносу дискуссии из Австро-Венгрии, где эта дискуссия имела центральное значение, в Россию, где положение национальностей было иным, поскольку сепаратизм там обосновался, так сказать на периферии, охватив Польшу, Финляндию и Прибалтийские страны. Однако положение национальностей в России было аналогично положению национальностей в Австро-Венгрии в том смысле, что в связи с миграциями обострилась национальная рознь, как, например, на Кавказе, и существовал еврейский вопрос.
Под натиском махрового антисемитизма еврейское население, в значительной массе обнищавшее, вынуждено было присоединиться к основному потоку европейской эмиграции в Америку, и только незначительная часть евреев предпочла эмигрировать в Палестину, воплощение тысячелетней мечты еврейского народа, мечты, которая позвала в дорогу «ховевей Цион» («возлюбленных Сиона») на исходе XIX века. Те же, кто остался, и прежде всего еврейские трудящиеся, стояли на передовой линии борьбы за рабочее дело, будучи весьма восприимчивы к марксизму. В 1897 году в Вильно был организован Союз еврейских рабочих – Бунд. Наибольшую популярность он обрел накануне революции 1905 года. Основу Бунда составляли главным образом высококвалифицированные рабочие, и рабочие-ремесленники. Именно этот потенциал, усиленный еврейской интеллигенцией, превратил Бунд в главного передатчика социалистических идей и документов в Российскую империю. Относительный регресс Бунда после 1905 года объяснялся прежде всего появлением новой рабочей базы – хотя и носившей еще локальный характер – на стройках, в шахтах, промышленных районах, где закладывалась довольно-таки неоднородная основа Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП). В частности, именно благодаря синдикализму большевизм обеспечил себе в дальнейшем возможность неуклонного продвижения вперед[911].
Когда в 1898 году в Минске была создана РСДРП, Бунд участвовал в съезде в качестве «автономной организации для решения вопросов, касающихся в особенности еврейского пролетариата». В ходе бурного подпольного съезда 1903 года Ленину удалось добиться – хотя и временно – принятия своей концепции партии, изложенной в работе «Что делать?», и создать авангардное унифицированное ядро партии в обход каких бы то ни было национальных особенностей. В результате из РСДРП вышел как Бунд (после того как его отказались признать единственным представителем еврейского пролетариата и не приняли его предложение об организации партии по федеративному принципу с учетом национальных особенностей), так и партия, в которой вела свою борьбу Роза Люксембург и которая после объединения с Рабочим союзом Литвы в 1900 году стала называться Социал-демократией Королевства Польского и Литвы (СДКПиЛ). И опять организационный вопрос дал толчок дискуссии по национальному вопросу. В основном дискуссия велась вокруг вопроса о партии, ибо она еще только создавалась, и сторонники федеративной организации выступали против унитарного централизма. Где-то на втором плане обсуждался, однако, и национальный вопрос, поскольку орудие пролетарского единства, каким должна быть «большевистская» партия, нельзя создать при разъединении по национальному признаку. Против такой позиции выступали те, кто отстаивал одновременно политическую автономию – защищая демократию от опасностей, грозящих ей со стороны руководства исполнительными органами партии, – и национальную автономию, чтобы таким путем прийти к единству действий пролетариата.
Чтобы избежать обхода национального вопроса, съезд, или, точнее, группа, имевшая тогда большинство – отчего ее члены и стали именоваться большевиками, – включила в программу ставший впоследствии знаменитым 9-й пункт: право наций на самоопределение – формулировку, которую, как утверждал Ленин, он позаимствовал из резолюций Лондонского конгресса II Интернационала. В соответствии с этим принципом в программе говорилось о признании «права на самоопределение за всеми нациями, входящими в состав государства». Задача отразить в программе позицию по национальному вопросу в виде не подлежащей сомнению формулировки была чрезвычайно срочной по той причине, что социалисты-революционеры – конкуренты РСДРП, пользовавшиеся тогда гораздо большим влиянием, – могли получить преимущество благодаря наличию в их программе 1903 года и концепции федерализма и принципа культурной автономии, то есть австрийской формулировки, наряду с «полным и безусловным правом на самоопределение».
До 1901 года Бунд выступал только с требованием – записанным в резолюции его III съезда, проведенного в Ковно, – «гражданской, а не национальной» эмансипации, то есть добивался равенства прав. На IV съезде, состоявшемся в 1901 году в Белостоке, предлагался уже федеративный принцип внетерриториальной культурной национальной автономии: «Съезд считает, что Россия должна стать федерацией наций, имеющих свою полную национальную автономию независимо от заселяемой ими территории». Таким образом, было заимствовано решение национального вопроса, предлагавшееся в Австрии Реннером. Подобного рода ориентация на федеративное государство при уважении и осуществлении культурной автономии была подхвачена и развита социалистическими течениями на Кавказе, которые вели споры о присоединении рабочих-армян, если только организация уже не состояла из трудящихся этой национальности, как, например, две фракции Армянской революционной федерации, которая, впрочем, клонилась к упадку. Большевики опирались на Кавказский союз РСДРП, созданный в 1903 году, между тем как самая значительная на Кавказе Армянская социал-демократическая рабочая организация, считавшаяся меньшевистской, так же как Бунд и Польская социалистическая партия, вышла из РСДРП, отвергнув ее программу 1903 года и ее 9-й пункт и потребовав внетерриториальной культурной автономии, более соответствовавшей сложностям национального вопроса на Кавказе, и в частности в Баку, в связи с существованием грузинского национализма.
В такой ситуации впервые на арену выходит Сталин, который, отсидев в тюрьме и сбежав из сибирской ссылки, попал в Тифлис в начале 1904 года, где стал руководить Кавказским союзным комитетом РСДРП. Как выразитель позиции оформившегося в 1903 году большевистского течения, он опубликовал на грузинском языке статью «Как понимает социал-демократия национальный вопрос?» (сентябрь 1904 года)[912], в которой обрушился на грузинскую партию за рубежом (в Париже и Женеве), то есть на грузинскую федералистскую партию, сложившуюся вокруг газеты «Сакартвело» («Грузия») – партию, объединившую сторонников федеративного принципа. Сталин осудил также позиции армянских социалистов, назвав их требования буржуазными, чуждыми подлинно классовой точке зрения[913].
Значит, с классовой точки зрения выступает сам Сталин, следуя за ходом мыслей Каутского и Розы Люксембург: «… „Национальный вопрос“ в разные времена служит различным интересам, принимает различные оттенки в зависимости от того, какой класс и когда выдвигает его». Описание Сталиным грузинского национализма почти слово в слово повторяет описание Розой Люксембург польского национализма, который она осуждает, говоря, что национальный вопрос сначала был выдвинут дворянством, выступившим с требованиями «феодально-монархического национализма», а затем буржуазией, неспособной добиться независимости.
«Наше экономическое развитие, – пишет Сталин, – постепенно прокладывает мост между передовыми кругами грузинской буржуазии и „Россией“, экономически и политически связывает эти круги с „Россией“ и тем самым расшатывает почву и без того расшатанного буржуазного национализма».
Теперь «на арену борьбы выступил новый класс, пролетариат», чтобы решить «новый „национальный вопрос“», который следует ставить на основе принципа пролетарского единства:
«Но для победы пролетариата необходимо объединение всех рабочих без различия национальности. Ясно, что разрушение национальных перегородок и тесное сплочение русских, грузинских, армянских, польских, еврейских и проч. пролетариев является необходимым условием победы российского пролетариата».
Но как свергнуть «злейшего врага российского пролетариата» – царизм, который одновременно «притесняет со всех сторон „чужие“ национальности»? Быть может, «разделиться на отдельные национальные партии и создать из них свободный союз»? Нет, наоборот: надо «пролетариев объединить в одну партию», учитывая, что «…до настоящего времени первейшим вопросом для нас был вопрос о том, в чем сходятся между собой пролетарии национальностей России, что общего между ними, – чтобы на почве этих общих интересов построить одну централизованную партию рабочих всей России». Налицо кардинальное расхождение между двумя линиями поведения: «Второстепенные для централиста „национальные различия“ становятся для федералиста фундаментом национальных партий».