Ошибки Сталина следует искать не в повторении ленинских утверждений о возможности победы социализма в одной стране. Прежде всего необходимо заметить, что Сталин никогда не проявлял особого интереса к вопросам международного коммунистического движения. Это выражалось и в том, что он редко принимал непосредственное участие в работах конгрессов Коминтерна, не сотрудничал, к примеру, в журнале «Коммунистический Интернационал» и не фигурировал в списке его сотрудников. Таким образом, его заявления в отношении Октябрьской революции как начала революции мировой скорее вызывают мысль о том, что это просто дань уважения к Ленину, а не собственные искренние убеждения. Как пишет один из современных последователей сталинизма:
«Ленинское чувство органической связи с мировой революцией, с участием в этой революции, с чувством прямой ответственности не только за революцию в России, но и за мировую революцию, чувство, которое определяло также и психологическую атмосферу в высших сферах ленинской партии, – все это было далеко от Сталина. Для него это было нечто привнесенное извне, несущественное и недостойное доверия. Он жил в психологически иной атмосфере, оторванной от превратностей и проблем мировой революции. Для него эта революция, весьма возможно, была книжным фактом, связанным с Западом измышлением литераторов, выросших далеко от России, в эмиграции, и пропагандистской поддержкой с целью ободрить малосознательные и слишком доверчивые массы, которые начинали свою русскую революцию»[112].
В том, что касается взаимоотношений между Октябрьской революцией в России и мировой революцией, Троцкий и Сталин весьма далеко отходили от Ленина. Для Троцкого национальная судьба России представлялась как бы пустой фразеологией, и роль России ему казалась единственно в качестве плацдарма мировой революции. Сам Троцкий подчеркивал это слово «единственно». Сталин со своей стороны рассматривал эту проблему в прямо противоположном плане. В программной заметке «О политической стратегии и тактике русских коммунистов» он писал:
«Осуществление задачи свержения буржуазии в одной стране привело, таким образом, к новой задаче борьбы в международном масштабе, борьбы на иной плоскости, борьбы пролетарского государства против враждебных ему капиталистических государств, причем русский пролетариат, являвшийся до сих пор одним из отрядов международного пролетариата, превратился отныне в передовой отряд, в авангард международного пролетариата.
Таким образом, задача развязывания революции на Западе для того, чтобы облегчить себе, т.е. России, доведение до конца своей революции, из пожелания превратилась в чисто практическую задачу дня»[113].
Интересно отметить, что все это, написанное в июле 1921 года, Сталин впервые опубликовал только в 1947 году в 5-м томе своих сочинений.
Сталин практически не участвовал в работах ни VI, ни VII конгрессов Коминтерна, хотя именно там обсуждались важнейшие вопросы международного рабочего движения. В сталинской «Истории ВКП(б). Краткий курс» эти конгрессы даже не упоминаются, хотя VII конгресс Коминтерна, установивший новую стратегию народного фронта и радикально изменивший отношение коммунистов к социал-демократии, совершил крутой поворот в политике всего коммунистического движения, включая СССР. Примеры этих сталинских склонностей к тому, что можно было бы определить как национал-большевизм, можно умножить, и они еще раз подтверждают правоту Ленина, который, обращая внимание на «великорусские националистические склонности» Сталина, предупреждал об этом партию[114].
Хотя Сталин неоднократно отрицал тот факт, что государственные интересы СССР могут контрастировать с интересами международного коммунистического движения, такая возможность в принципе не исключалась. Это еще раз подтвердилось пактом о ненападении между СССР и Германией, заключенным в августе 1939 года. Можно по-разному оценивать обоснованность и значение этого договора, но нельзя не видеть глубокой ошибочности сталинских директив Коминтерну, в которых предлагалось покончить с антифашистской пропагандой и рассматривать Францию и Англию как основных виновников и поджигателей второй мировой войны. К тому же Сталин явно недооценивал значение поддержки республиканской Испании в 1936 – 1939 годах и общее развитие антифашистской борьбы во всех ее формах в 1939 – 1941 годах.
Впрочем, и Троцкий грубо ошибался, предлагая перед лицом неминуемой мировой войны те же лозунги, которые Ленин выдвинул в ходе первой мировой войны. Когда в 1939 году наконец разразилась война, Троцкий не понял ее антифашистского характера, не заметил разницы между фашистскими Германией и Италией и такими странами, как Англия, Франция, Соединенные Штаты, которые, будучи империалистическими державами, объективно выступали в защиту цивилизации и демократии. Обстоятельства требовали лозунгов создания антифашистского, как можно более широкого фронта, а не лозунгов, призывающих к мировой пролетарской революции.
В этот период сталинская политика была полна ошибок противоположного характера. Не говоря уже о политике благоприятствования фашистской агрессии, которую Сталин проводил с осени 1939 года до весны 1941 года, мы можем заметить, что и после гитлеровской агрессии против СССР, после образования антигитлеровской коалиции, куда входили СССР, Великобритания, Соединенные Штаты и целый ряд других стран, после решающих побед Советского Союза над нацистской Германией его больше всего волновало не столько развитие мировой революции, сколько апология России как великой мировой державы. Об этом свидетельствуют и обширные территориальные притязания Сталина, который, видимо, мечтал о контроле над турецкими проливами Босфор и Дарданеллы. К тому же некоторые его территориальные притязания были поддержаны Англией и Соединенными Штатами, например в отношении аннексии части Восточной Пруссии. Черчиллевская Великобритания рассчитывала, таким образом, не только ослабить противника в лице Германии, но и создать элемент постоянных разногласий между Россией и Германией. Будучи марксистом, Сталин не мог не поддерживать коммунистические партии Восточной Европы и создания режимов народной демократии. Тем не менее отношения между Восточной Европой и Советским Союзом строились на основе абсолютной гегемонии СССР, что явилось причиной конфликта с Югославией, а затем причиной массовых репрессий во всех социальных слоях стран Восточной Европы, не исключая тех коммунистов, которые не слишком соглашались с неограниченным контролем Кремля. В 1951 – 1952 годах Сталин мог спокойно позвонить ночью по телефону, чтобы дать инструкции Беруту, Вылко Червенкову, Готвальду или Ракоши точно так же, как первым секретарям партийных организаций советских союзных республик. Не мог он понять и проблем национально-освободительного движения, начавшегося после второй мировой войны, что видно из его отношения к таким странам, как Индия и Индонезия. Как известно, в первое время и в Китае он склонялся к поддержке не столько Мао Цзэдуна, сколько Чан Кайши, естественно, не потому, что предвидел будущее перерождение социализма в этой стране.
По-настоящему существенные ошибки Сталин допустил в 30 – 40-е годы в ходе разработки теории и практики социалистического строительства в СССР. Я не имею в виду его многочисленные преступления против человечества, его незаконные репрессии и массовые убийства. Я только хочу подчеркнуть крупные ошибки Сталина в самом истолковании социализма. Уже в 20-е годы, говоря о построении социализма в одной стране, Сталин думал прежде всего об экономических сторонах этой проблемы, то есть о превосходстве по размерам социалистических предприятий над капиталистическими. Поэтому он объявил о решающей победе социализма в СССР в середине 30-х годов, хотя государственные промышленные предприятия, не говоря уже о колхозах и совхозах, были весьма далеки от уровня аналогичных предприятий и хозяйств в Соединенных Штатах и Западной Европе по производительности труда и экономической эффективности. Но социализм как социальная формация не сводится лишь к экономике; экономические отношения – это лишь его базис. Сталин, естественно, знал слова Маркса о том, что революции в области отношений собственности должна соответствовать и революция в области многочисленных надстроек. Но ему казалось, что проблемы «надстройки» были намного более легко разрешимы, нежели проблемы «базиса». Поэтому на XVII съезде он заявил:
«Факты говорят, что мы уже построили фундамент социалистического общества в СССР и нам остается лишь увенчать его надстройками, – дело, несомненно, более легкое, чем построение фундамента социалистического общества»[115].
В действительности же решить проблемы надстроек в социалистическом строительстве как раз оказалось намного труднее и сложнее. В самом деле, первой важнейшей надстройкой над социалистическим базисом должно было стать действительно демократическое социалистическое государство. Маркс и Энгельс предполагали, что полный социализм приведет к постепенному отмиранию государства. То же самое утверждал и Ленин в «Государстве и революции». Конечно, для социалистического государства, окруженного капиталистическими державами, основной была не проблема отмирания, а проблема укрепления социалистического государства. Необходимо было построить социалистическое общество, подобное тому, которое Бухарин определял как общество «государственного социализма», считая, что это определение более подходит к системе советского общества[116]. Однако здесь могла идти речь не только о прочности государства, но и о государстве демократическом, которое предоставляло бы максимум демократических свобод своим гражданам. Излишне добавлять, что Сталин не смог создать подобного демократического государства и практически ликвидировал демократию как в обществе, так и