в партии, создав мощный авторитарный бюрократический правительственный аппарат, аппарат власти, который, естественно, нельзя рассматривать как социалистическую надстройку над социалистическим базисом. К тому же и внутри этого аппарата репрессивные органы со временем приобрели вес и влияние, превосходящие вес и влияние органов коммунистической партии.
Впрочем, серьезнейшее перерождение замечалось и во многих других областях, которые назвали надстроечными. Это и юридические нормы, введенные Вышинским, и культурная деятельность, в частности в области философии и идеологии, основанная на культе личности Сталина, а не на принципах и положениях научного социализма. Но и в области экономики в 30 – 40-е годы наряду с ростом социализма и социалистических отношений наблюдается все более непреодолимый рост псевдосоциализма, особенно ярко выступающий на примере положения в советской деревне. В 1922 году Ленин утверждал, что кооперация является неотъемлемой частью социалистических отношений, поскольку гармонично сочетает личные интересы крестьян с коллективными интересами кооператива и всего общества. Но что общего имели сталинские коллективные хозяйства с социалистическими хозяйствами? Сельскохозяйственные рабочие за свой труд на полях и фермах, коллективных скотных дворах вознаграждения «по труду» не получали. Миллионы работников практически трудились даром и сводили концы с концами лишь благодаря своим приусадебным участкам. Подобный труд напоминал крестьянам о не столь давних повинностях, в то время как налоги, которые они были вынуждены платить, походили скорее на крепостной оброк. Таким образом, под социалистической внешностью в сталинскую эпоху возрождались в извращенном виде полуфеодальные отношения, которые сочетались с некой формой принудительной оседлости благодаря паспортной системе и системе официальной прописки. Излишне напоминать о внушительной системе промышленных предприятий и организаций «Гулага», где труд тысяч и тысяч заключенных представлял собой возрождение отношений эпохи рабства.
Конечно, решительная ликвидация этой системы концентрационных лагерей после XX съезда КПСС, открытая критика культа личности Сталина, начатая на XX и XXII съездах КПСС, возвращение к материальной заинтересованности трудящихся крестьян в коллективных хозяйствах, прекращение в стране массового террора, существенное ограничение власти и влияния репрессивных органов, выравнивание многих искажений сталинских времен в национальной политике, в области культуры и идеологии, а также известное расширение политической демократии, как внутрипартийной, так и гражданской, – все эти изменения, происшедшие за последние 25 лет, вместе с быстрым развитием промышленности, гражданского строительства, науки, при заметном развитии сельского хозяйства означали также и восстановление социализма в нашей стране. Ошибочно думать, что положение в СССР остается принципиально тем же, что и четверть века назад, но не менее ошибочно полагать, что уже окончилась работа по строительству развитого социалистического общества.
Р.В. Дэвис.ПУТИ РАЗВИТИЯ ЭКОНОМИКИ СССР
1. Парадоксы и двойственность советской экономики
В середине 20-х годов позиция советской коммунистической партии была во многом парадоксальной и двойственной. Когда в 1917 году большевики взяли власть, они считали, что скоро социалистическая революция победит в Великобритании, Франции или Германии и экономически более развитые страны окажут содействие развитию Советской страны. Постепенно эти надежды рассеялись. В 1925 году большинство советской партии приняло доктрину Сталина, согласно которой строительство социализма могло быть осуществлено в одном лишь Советском Союзе. Вследствие этого Советский Союз становился моделью и «образцом» для всех угнетенных народов мира. В том же году XIV съезд партии провозгласил, что для достижения социализма необходимо проведение политики индустриализации. На основании этой политики экономическое строительство должно будет поставить перед собой цель преобразовать СССР из страны – импортера машин и оборудования в страну – производителя машин и оборудования, вытеснить частный капитал и дать СССР экономическую независимость.
Экономическая и политическая обстановка мало благоприятствовала осуществлению этой программы. Партия была главным образом городской партией. Накануне революции в числе ее членов было всего 494 крестьянина; до 1917 года в ней было всего четыре сельские ячейки[117]. В середине 20-х годов партия еще оставалась организацией преимущественно городской. В начале 1926 года лишь 16 процентов ее членов и кандидатов в члены были из числа крестьян, что было равносильно одному члену партии на 150 крестьянских дворов[118]. Для большинства деревень партия, таким образом, была некой далекой городской организацией, а влияние сельского совета было меньшим, чем влияние традиционной общины – «мира» – со своим избираемым старостой, который занимался распределением земли между крестьянскими дворами и контролировал финансовые средства общины. Следует также учесть, что к середине 20-х годов советская экономика продолжала оставаться в основном крестьянской. В 1926 году, как и в 1924, 83 процента населения жило в деревне. В большинстве деревень существовало надельное земледелие, причем наделы периодически перераспределялись таким образом, чтобы их размеры на душу населения оставались равными. Кроме того, продаваемая на рынке часть сельскохозяйственной продукции была меньше, чем до революции. Мнения экономистов о причинах такого положения разделились, и до сих пор они не пришли к единогласию. Некоторые считают, что это было вызвано аграрной революцией 1917 – 1918 годов, которая упразднила помещичье землевладение и утвердила большее равенство внутри деревни, сократив, таким образом, товарно-капиталистическое производство. Другие указывают на недостаточно высокие цены, предлагавшиеся крестьянину за его продукты, что заставляло его сокращать товарное производство. Наибольшие трудности в ту пору ощущались в производстве зерна. В середине 20-х годов количество зерна, сбываемого за пределами деревни, было ниже количества, проданного в 1913 году, а экспорт зерна, являвшегося главной статьей экспорта до 1914 года, был ничтожен. Следовательно, валюты, нужной для оплаты ввозимого оборудования, необходимого для осуществления индустриализации, было недостаточно. Кроме того, Советской России, которую капиталистические страны считали опасной революционной державой, не удалось добиться иностранных займов для экономической деятельности правительства и частных лиц. До 1914 года эти займы были важным фактором развития экономики.
Нарисованная картина, однако, слишком мрачна. Новая экономическая политика (нэп), провозглашенная Лениным в 1921 году, дала блестящие результаты в некоторых аспектах. Нэп предусматривал отказ государства от принудительного контроля за крестьянским производством, который осуществлялся в годы гражданской войны; вновь был налажен товарообмен между городом и деревней. В этих условиях производство, как промышленное, так и сельскохозяйственное, начало развиваться быстрее, чем это считали возможным политики и экономисты. Осенью 1926 года оно достигло – или почти достигло – довоенного уровня. В руках государства оставалась почти вся промышленность и банковская система. Сохранилась также государственная монополия внешней торговли. И хотя импорт достигал лишь примерно половины довоенного уровня, контроль над внешней торговлей являлся орудием поддержания на более высоком уровне импорта оборудования и капиталов в ущерб импорту товаров широкого потребления и пищевых продуктов (равновесию платежного баланса помогла отмена заграничного долга, который вместе с процентами достиг перед революцией значительной суммы). Пользуясь такой экономической властью, Советское правительство сумело в 1926 году добиться более высокого уровня капиталовложений в промышленность, чем в 1913 году, причем были использованы лишь внутренние резервы без крупных внешних займов.
Следовательно, механизм государственного планирования и контроля, возникший в середине 20-х годов, имел отнюдь не маловажное значение. Советское правительство развило и расширило существовавшие до и во время войны органы контроля царского правительства и частной индустрии. К основным экономическим ведомствам царского правительства – которые занимались сельским хозяйством, железными дорогами, транспортом, статистикой – добавились промышленные (ВСНХ, то есть Высший совет народного хозяйства) и плановые организации (Госплан). Некоторые отчеты о работе экономической администрации в середине 20-х годов весьма убедительно показывают путаницу и бюрократическую волокиту, царившие в них. В других документах, напротив, подчеркивается здравомыслие и оригинальность организации их работы. Несомненно, что и те и другие аспекты имели место.
2. Изоляция и индустриализация
Советский Союз, занимающий промежуточное положение между Европой и Азией, являл миру, подобно царской России, двойное обличье: он был самым отсталым среди главных европейских держав и одновременно самой развитой из крестьянских стран. Соотношение между промышленным и сельскохозяйственным производством и населением в нем было выше, чем в Индии перед второй мировой войной или в Китае в 1952 году. Действительно ли Россия располагала необходимыми внутренними ресурсами для строительства в изоляции индустриализированного социалистического общества?
Именно по этому главному вопросу левая оппозиция отделилась от большинства партии. Троцкий и его сторонники, которые в 1926 – 1927 годах объединились с Зиновьевым и Каменевым, образовав единую оппозицию, полагали, что строительство социализма не могло быть доведено до конца без поддержки победившей революции в одной из передовых стран. Согласно левой оппозиции, советская коммунистическая партия, проникнутая самодовольством ее руководителей, все больше тонула в болоте непролетарских сил России периода нэпа. «Бюрократическое перерождение» партии было, по мнению оппозиции, первым шагом на пути к реставрации капитализма. Победить эти тенденции можно было, лишь проводя твердую политику ускоренной индустриализации, направленную против частных торговцев и кулаков. Такая политика возможна только после восстановления партийной, рабочей и советской демократии. Оппозиция считала, что эта кампания имеет сама по себе мало шансов на успех, по крайней мере в тот момент, в связи со спадом в мировом революционном движении и слабостью Советской власти. Но она была твердо убеждена в том, что ее поражение обречет революцию на провал.