Разумеется, эти «утопические» аспекты марксистского учения не могли применяться к обществу, находящемуся в переходном периоде, когда недостаточен уровень образования и сознательности и низка производительность труда. Однако Маркс и Энгельс, похоже, полагали, что переходный период не затянется надолго и что можно будет немедленно сделать первые шаги в направлении коммунизма. Со взятием власти, «раз общество возьмет во владение средства производства, – утверждал Энгельс, – то будет устранено товарное производство, а вместе с тем и господство продукта над производителями»[158]. Деньги должны были быстро исчезнуть, а стоимость измеряться временем, затраченным на труд. Во время переходного периода компенсация выдавалась бы «по труду», а не по потребностям, даже если Маркс, возможно, имел в виду скорее количество труда (то есть рабочее время), чем дифференцированную оплату на основе способностей, необходимых для выполнения различных видов труда. Оплата, во всяком случае, должна осуществляться бонами, которые не считаются деньгами, так как не имеют обращения.
1. Военный коммунизм
Ленин и его соратники сформировались на подобных идеях. Им почти ничего не удалось отыскать в марксистской литературе по вопросам распределения, эффективности, методов планирования. Нельзя не согласиться с Каценеленбойгеном, который писал, что
«в этом плане коммунисты были романтиками… Труды классиков марксизма подавали будущее общество как систему, в которой все само собой разумелось: ясными были цели людей, имелись в наличии необходимые ресурсы, которые трансформировались в продукты, требующиеся для населения»[159].
Итак, накануне большевистской революции наряду с политическими лозунгами «текущего момента», такими, как национализация банков и передача земли крестьянам, Ленин выдвинул предложения, которые ясно показали его неспособность понять экономические проблемы программирования. Подобно Марксу и Энгельсу, он «представлял себе общество, как фабрику XIX века, которая в их глазах была моделью организации, контрастирующей с анархией рыночного механизма»[160]. Об этом свидетельствуют знаменитые строки о том, что
«громадное большинство функций старой „государственной власти“ так упростилось и может быть сведено к таким простейшим операциям регистрации, записи, проверки, что эти функции станут вполне доступны всем грамотным людям…»[161].
«…Единый крупнейший из крупнейших государственный банк, с отделениями в каждой волости, при каждой фабрике – это уже девять десятых социалистического аппарата»[162].
Еще до 1917 года обсуждались экономические аспекты возможного социализма. Можно привести, например, цитаты из Нейрата[163] и, конечно, Бароне[164]. По крайней мере нет оснований считать, что подобные идеи не могли оказать хотя бы минимальное влияние на русских социалистов независимо от занимаемых ими позиций. Некоторые из них, к примеру, посещали лекции по экономике (как Бухарин в Вене), но это позволило им только еще более изощренно обличать буржуазный порядок. Было бы ошибочно упрекать марксизм в том, что он не разработал проектов и функциональных моделей социалистических экономик – опыт станет для них главным и незаменимым учителем. Во всяком случае, справедливо будет заметить, что традиционно в марксизме существовала прочно укоренившаяся тенденция игнорировать практические экономические проблемы, с которыми неизбежно должно было столкнуться любое социалистическое общество, а вернее, тенденция давать социализму такое определение, из которого следует, что эти проблемы будут решены и преодолены.
На следующий же день после победы революции Ленин и его соратники столкнулись и с другими проблемами, главная из которых заключалась в том, чтобы выжить; а этому в условиях продолжающейся войны угрожали такие могущественные враги, как анархия и социально-экономическая разруха. По сей день историки обсуждают вопрос, в какой мере система, позднее названная военным коммунизмом, обязана войне, а в какой – коммунизму и не кроется ли ее объяснение в идеологическом энтузиазме. Приведем всего два из многочисленных примеров расхождений по этому вопросу в современной Восточной Европе: Гимпельсон выступает за первую интерпретацию[165], Самуэли[166] – за вторую, но никто из них не взялся бы отрицать, что каждое из этих явлений играло свою определенную роль. Военный коммунизм не являлся частью какого-либо определенного плана. Позднее Ленин будет утверждать, что в начале 1918 года он принял в расчет постепенность процесса развития, который начинается с существования смешанной экономики, и что он уже тогда вступил в конфликт с «левым» ортодоксальным крылом своей партии по таким вопросам, как рабочий контроль и прерогативы руководителей промышленности. Иногда вопреки мнению руководства периферийные товарищи настаивали на национализации. И конечно, никто тогда не имел в виду установление в качестве нормальной формы отношений с крестьянством насильственную экспроприацию их продовольственных излишков.
Не вдаваясь в эти противоречия, ограничимся здесь замечанием, что в конце 1919 года, в разгар гражданской войны, разрухи и эпидемий, родились одновременно и система и идеология. Слова «военный коммунизм» стали использоваться как определение только тогда, когда соответствующий период уже завершился. Главными его чертами были: почти полная национализация, включая национализацию большей части промышленности за некоторыми исключениями: запрет частной торговли; централизация планирования и контроля; частичная отмена денег (государственные магазины поочередно бесплатно снабжались товарами, рабочим раздавались бесплатные пайки, позднее была отменена квартирная плата, трамвайные билеты и т.д.). Крестьянам была оставлена в пользование формально национализированная земля, но они были обязаны сдавать государству все излишки продуктов после удовлетворения основных потребностей своих семей; за это им выплачивались бумажные, быстро обесценивавшиеся деньги, на которые они не могли ничего приобрести, потому что действующие заводы давали продукцию прежде всего для нужд фронтов гражданской войны. На практике была сильно развита нелегальная или полулегальная торговля, но занимающийся ею сильно рисковал: зачастую таких арестовывали, товар конфисковывался, случалось, что виновного расстреливали как спекулянта.
Эта практика, которая в определенном смысле была вызвана суровой действительностью, получила отражение и в идеологической области. Существуют три источника, в которых это недвусмысленно подтверждается: вторая Программа Российской Коммунистической партии (большевиков) (1919), «Азбука коммунизма» Бухарина и Преображенского (1919) и, наконец, «Экономика переходного периода» Бухарина (1920). Советские авторы часто отмечали, что последнего не раз критиковал Ленин (его заметки на полях книги Бухарина были опубликованы в 1929 году)[167], однако с большинством основных пунктов, связанных с нашим исследованием, Ленин согласился. Кроме того, мы могли бы процитировать многочисленные высказывания деятелей того времени, из которых следует, что подавляющее большинство партийной интеллигенции полагало, что можно было идти к коммунизму «коротким» путем и что явления типа отмены частной торговли и денег входили в условия перехода к новому обществу. Все – Ленин, Троцкий, Бухарин – признавали, что позволили себя увлечь «иллюзиями», «утопическими надеждами», хотя несомненно, что кое-кто из них был им более подвержен.
Я не собираюсь описывать драматический ход событий этих лет. Скорее я должен остановиться на наиболее значительных элементах марксистской теории. Во-первых, естественно, нельзя не отметить твердую ленинскую веру в овладение властью одной маленькой партией, которая действует от имени незначительного числа пролетариата в преимущественно крестьянской, отсталой стране, чтобы впоследствии создать предпосылки для строительства социализма (выражалась надежда, что эту задачу могла бы облегчить победа пролетариата в наиболее развитых странах). О том, как претворялась в жизнь эта идея, было немало написано, и нет необходимости останавливаться на этом, разве что задавшись целью подтвердить, что известное несоответствие между марксистской социалистической идеологией и реальностью российской отсталости лежит в основе многих теоретических и практических проблем, с которыми столкнулись Ленин и его последователи.
Во-вторых, необходимо остановиться на вопросе о рабочем контроле, противопоставленном централизации и авторитарности. Часть рабочих-большевиков и интеллигенции находилась под сильным влиянием профсоюзных идей и выступала за управление посредством рабочих комитетов, за отмену привилегий, власти и высокой заработной платы у руководства, инженеров и прочих «буржуазных специалистов». Уже весной 1918 года они выступили против Ленина, и борьба с оппозицией «левых коммунистов» продолжалась вплоть до устранения течений в партии в 1921 году. Ленин находил определенные выгоды в развитии комитетов рабочего контроля, когда речь шла о срыве мероприятий Временного правительства. Точно так же он выступал за распад армии путем подрыва военной дисциплины, призывая солдат установить контроль над офицерами, пока армия была на службе у классового врага. Но как в военной области, так и в области промышленности он ясно высказался в пользу дисциплины и подчинения властям, едва только он и его партия взяли власть в стране. Предыдущие заявления о контроле со стороны вооруженных рабочих трансформировались в контроль со стороны партии (централизованной и дисциплинированной), которая действовала от их имени. Несмотря на то что позиция Ленина в тот период была более чем оправдана самой жизнью, когда приход