Наш лаконичный обзор не дает оценку предложениям и вызванным ими дискуссиям. Учитывая, однако, споры среди марксистов по поводу «рыночного социализма» и по поводу сохранения или упразднения товарного производства, мы считаем важным отметить, что основные проблемы и возможные модели уже обсуждались в 1920 году. Теперь все марксисты признают, что деньги не могут быть «отменены» до тех пор, пока сохраняются объективные условия, делающие их существование необходимым. Ведь не без причины же деньги существуют уже тысячи лет. Функции рынка, как бы несовершенен он ни был, нелегко заменить, а попытки подменить их центральным всеобъемлющим планом выдвигают, как это хорошо известно сегодня, серьезные бюрократические проблемы и необходимость разработки содержательных и действенных критериев. Значение состоявшейся в 1920 году дискуссии заключается в том, что она показала возможность выделения главных проблем уже на самой ранней фазе. Как мы упоминали, нам кажется справедливым упрек в адрес марксистов в том, что они не поняли важности этих проблем еще до революции. Современные критики марксизма, такие, как Баро и М. Вайда, также отмечают, что Маркс ошибался, отказавшись принять в расчет пророческие предупреждения Бакунина по поводу «диктатуры пролетариата», при которой бывшие трудящиеся превратятся в новый господствующий слой.
После окончания военных действий отказ от военного коммунизма стал объективно необходимым: бóльшая часть крестьянства не могла согласиться с реквизициями и запретом частной торговли. Как только исчезла опасность «белой» реставрации, поднялись мятежи, кульминацией которых стало знаменитое восстание моряков Кронштадта. Если принять эту интерпретацию, то интервенция со стороны Польши (1920) и ее последствия отсрочили введение нэпа. Некоторые историки выдвигают, однако, другую гипотезу: когда польская армия вынуждена была отступить, Ленин усмотрел в этом возможность установления связи с немецкой революцией и вразрез с мнением Троцкого приказал Красной Армии наступать на Варшаву. Поражение, которое нанес русским Пилсудский, и нежелание польских рабочих и крестьян рассматривать большевиков как освободителей привели к весьма далеко идущим последствиям. Можно считать[173], что это поражение не только привело к нэпу, но также неотвратимо привело к «социализму в одной стране», замкнув таким образом кольцо изоляции Советской России.
Итак, после заключения мира с поляками и уничтожения последнего оплота белых в Крыму военный коммунизм должен был закончиться.
2. Нэп и функционирование смешанной экономики
Нэп был сознательно разработанной моделью не в большей степени, чем военный коммунизм. Решение, принятое X съездом партии, предусматривало только замену продразверстки продналогом. Отношения с крестьянством должны были основываться на неопределенной форме «продуктообмена» или сделках. Как говорил потом Ленин, оказалось невозможно придерживаться этой линии, и тогда быстро перешли к легализации торговли для частных промышленников и кустарей в ограниченном масштабе. Таким образом, нэп стал моделью смешанной экономики, где ведущие сектора (промышленность в крупных масштабах, большая часть оптовой торговли, внешняя торговля) контролировались государством, но сам государственный сектор должен был действовать в условиях рынка. Путем переговоров с потребителями дирекция устанавливала соответствующий объем производства продукции, расходы должны были покрываться за счет сбыта, а государственный план ограничивался в основном капиталовложениями. Крестьянам была предоставлена свобода производить и продавать продукты на свое усмотрение.
Итак, нэп был вынужденным компромиссом, горьким отступлением? Или он стал возвращением на правильный путь, по сравнению с которым военный коммунизм рассматривался как отклонение? В различных случаях Ленин поддерживал оба эти положения, а после его смерти мнения руководства по этому вопросу разделились: следовало настаивать на нэпе «всерьез и надолго» (слова Ленина) или следовало как можно скорее перейти в наступление на него? А если переходить в наступление, то о каком типе наступления должна идти речь? Бухарин, занявший после 1921 года умеренную позицию, защищал экономическую конкуренцию: эффективный государственный механизм производства и распределения лишил бы почвы пирата-нэпмана, а постепенно и крестьяне осознали бы преимущества кооперации и коллективного производства, основанного на современной технологии. Троцкий и Преображенский, которые возражали Бухарину по вопросам политики капиталовложений и видели необходимость в установлении ограничений для наиболее богатых крестьян (кулаков), прямо не выступали за принуждение в отношении частного сектора. Принуждение, однако, вошло в традицию у партии в период военного коммунизма, и, когда в конце десятилетия Сталин развернул кампанию против частной инициативы в городе и деревне, он получил широкую поддержку также и со стороны части «левой» оппозиции. Здесь мы сталкиваемся с проблемой, имеющей огромное значение для марксистов. Маркс не рассматривал такой ситуации, при которой мелкобуржуазные производственные отношения проявляются спонтанно и когда для их ликвидации необходимо прибегнуть к мерам полицейского характера, поскольку он предполагал, что переход к социализму произойдет в условиях развитой капиталистической экономики, после того как монополистический капитал уже разрушит мелкую и среднюю буржуазию. Но режимы, которые клянутся в верности Марксу, победили в слаборазвитых странах. Итак, что же делать, когда бóльшая часть народа состоит не из пролетариата?
Совершенно очевидно, что эта дилемма имеет политическое звучание. Не случайно, вероятно, в 1921 году одновременно с введением нэпа были окончательно ликвидированы все оппозиционные партии и запрещена фракционная деятельность в самой большевистской партии. Партия стала орудием «революции сверху» на длительный период. В свою очередь это было вызвано отсталостью, «незрелостью» для перехода к социализму. Последствия всего этого, сказавшиеся на отношениях между авангардом партии и ее базой и на демократических социальных учреждениях, рассматриваемых в комплексе, стали предметом многих марксистских и немарксистских исследований. Среди наиболее интересных – попытка Баро применить к СССР Марксову концепцию «азиатского способа производства», в связи с чем он развивал идею индустриального деспотизма. Согласно этой интерпретации, вся стратегия Ленина, с его концепцией элитарности партии и руководства, привела к сталинизму, а из-за психологических эксцессов правления Сталина трудно установить, в каких пределах «еще до Сталина, в первые годы после гражданской войны, можно было распознать все составляющие элементы, характерные для новой социальной структуры»[174].
3. «Эволюционистский социализм»
После воцарения нэпа исчезли всякие иллюзии по поводу скачка прямо к социализму. Каким же тогда, по мнению русских марксистов, должен был стать следующий шаг в экономической политике? Каким образом марксистская теория могла помочь им в их поисках стратегии развития?
Очевидно, что было необходимо вернуться к индустриализации, прерванной войной и революцией. С введением нэпа реконструкция шла быстрее, но происходило не что иное, как реставрация предшествующей структуры. С какой скоростью следовало идти вперед? По каким критериям следовало определять капиталовложения? В каких пределах доверять торговле с капиталистическими странами? Какой тип планов разрабатывать и как их выполнять? Какова должна быть функция частного сектора и рынка? Основным политико-экономическим вопросом были отношения с крестьянством, которое не только составляло большинство населения, но и держало в своих руках ключи к экономическому росту благодаря товарной продукции, имевшей важнейшее значение как для снабжения города продовольствием, так и для создания путем экспорта необходимых запасов иностранной валюты. К деталям крестьянского вопроса мы еще вернемся ниже, когда будем давать анализ причин коллективизации. Стабильность западного капитализма и роли внешней торговли в развитии советской экономики объясняли также другими причинами[175].
«Великая дискуссия» выявила целый ряд теоретических и политических проблем огромной важности. Учение Маркса нужно было приспособить к условиям отсталости и индустриализации. Выбор экономической стратегии зависел от политической стратегии и в свою очередь оказывал на нее влияние. Компромисс нэпа, в основе которого лежали товарные отношения с крестьянством, состоял в том, что он не только ограничивал возможности быстрого накопления капитала, но, по существу, требовал приоритетных быстро окупаемых капиталовложений, направленных на удовлетворение спроса крестьянства, а это поощряло деревню больше производить и продавать. В период 1923 – 1925 годов накопление капитала, по мнению Преображенского и других, было слишком незначительным, следовало больше выжимать из частного сектора, иными словами, из крестьян, путем проведения соответствующей политики цен. Против этой теории «первоначального социалистического накопления» практически нечего было возразить, и нападки, которым она подверглась со стороны Бухарина, попахивали политической демагогией. Следует, однако, напомнить, что в этот период малоэффективная и слабая государственная промышленность продавала товары по высоким ценам, так что 1923 год стал годом так называемого «острого кризиса», возникшего именно потому, что торговые отношения складывались слишком неблагоприятно для крестьян[176] и государственная промышленность подверглась давлению в целях снижения цен. Вне всякого сомнения, все разрешилось бы наилучшим образом, если бы появилась возможность резко сократить стоимость производства, но как это было сделать? По мнению Дея, Троцкий надеялся добиться этого, импортируя западное оборудование и технологию. Однако для этого необходимо было увеличить экспорт и, следовательно, продажу сельскохозяйственных продуктов, если, конечно, не удалось бы получить большие займы или предоставить концессии. В этих условиях Сталин и Бухарин могли возразить, что политика Преображенского ставила под угрозу стабильность всего корабля, что инвестиционная программа Троцкого была неубедительной и авантюрной и что принципиальной ошибкой было говорить о необходимости «эксплуатации» крестьянства.