[202]. Выписки же из очерка Джилбрета завершаются восторженным по тону замечанием: «Прекрасный образец технического прогресса при капитализме к социализму». Эти слова поставлены под выписанными из Джилбрета критическими строками об «„огромном расточительстве“ из-за разрозненных, повторных etc. „исследований“». «Делом правительства… – пишет далее ученик и последователь Тейлора, – является учреждение… бюро стандартизации механических промыслов. Стандарты, там установленные и собранные, были бы общественной собственностью, и самостоятельные исследователи смогли бы изобретать на основании их дальнейшие стандарты»[203].
Действительно, чтение «тейлористских» страниц тетради «β» оставляет четкое впечатление, что мысль Ленина все более обращается к достижениям в научно-технических исследованиях по организации труда; что в них он, по существу, видит некое необратимое завоевание, успех поступательного движения по пути расширения господства человека над природой. В примечаниях к переводу «Управления предприятием» сосредоточенность на классовой природе тейлоровской системы видна, бесспорно, более отчетливо; в дальнейшем же вниманием Ленина все больше завладевают выводы, полученные в результате хронометража и в особенности изучения движений – «самое „интересное“, самое „сенсационное“ в системе Тейлора», как говорится в заметках о работе Зейберта[204].
Подобное смещение интересов Ленина можно было бы приписать специфическому характеру конспектируемых им работ, которые специально посвящены успехам в деле изучения научной организации труда. Этот аспект нельзя ни упускать из виду, ни недооценивать. И все же равным образом можно предположить, что сам поворот к работам, специфически сосредоточенным на научно-техническом содержании новых методов организации труда, был результатом изменения взгляда на вещи, изменением подхода к пониманию явления.
Говорить – пусть даже бегло – о научной организации труда – значит говорить о хронометрировании и анализе движений рабочего. Этому общему правилу подчиняется и статья 1913 года. Однако эта сторона дела в ней затронута не только чрезвычайно скупо, но и целиком подчинена классовой оценке тейлоризма, из-за которой последний выступает только и единственно как «научная» система (эти ленинские кавычки, в которые заключено прилагательное «научная», уже сами по себе содержат целую интерпретацию) для выжимания из рабочего все больше пота. Уже в 1914 году акценты меняются, причем, если верить словам Ленина, это только отчасти объясняется накоплением новых знаний в области тейлористских изысканий. Ведь примеры, подчеркиваемые им в статье «Система Тейлора – порабощение человека машиной», фактически уже присутствуют в зародыше в «„научной“ системе для выжимания пота». Таково, скажем, если ограничиться одним примером, систематическое применение кинематографа для изучения движений лучших рабочих и «преподавание» на производстве «образцовых» технических приемов рабочим-новичкам. Этот аспект теории и практики научного управления производством, должно быть, особенно поразил Ленина, поскольку упоминания о нем мы встречаем неоднократно[205]. Быть может, это даже повлияло на его оценку роли и функции кинематографа как нового, великого технического средства массовой коммуникации.
2. «Последнее слово капитализма» и социализм
Набрасывая схему развертывания «планов отдельных глав» «Империализма», Ленин в одном месте помечает: «Тейлор сюда?» Куда же именно? В конспект главы X, и последней («Историческое место империализма»), где значится подзаголовок «Переплетение versus обобществление» и в качестве пояснения записано: «Быстрота роста и перезревание… (совместимость обоих). „Загнивание“ и рождение нового…»[206]
В окончательном тексте «Империализма» понятие и термин «переплетение» разоблачается как одно из тех характерных словечек, которыми пользуются буржуазные экономисты, стремящиеся вывести из факта утраты системой – и особенно ее финансовой сферой – ее чисто частнохозяйственного характера заключение об ошибочности «предсказания» марксистов относительно «обобществления».
«Когда крупное предприятие становится гигантским и планомерно, на основании точного учета массовых данных, организует доставку первоначального сырого материала… когда из одного центра распоряжаются всеми стадиями последовательной обработки материала вплоть до получения целого ряда разновидностей готовых продуктов; когда распределение этих продуктов совершается по одному плану между десятками и сотнями миллионов потребителей… – тогда становится очевидным, что перед нами налицо обобществление производства, а вовсе не простое „переплетение“; – что частнохозяйственные и частнособственнические отношения составляют оболочку, которая уже не соответствует содержанию»[207].
Технической оболочкой, в которую облекается противоречие (основополагающее) между развитием производительных сил и существующими производственными отношениями, усугубляющееся и обостряющееся на высшей стадии капитализма, является крупное, особенно машиностроительное, предприятие. Предлагая в апреле 1918 года поручить Академии наук «образовать ряд комиссий из специалистов» для составления плана реорганизации промышленности и экономического подъема России, Ленин пишет о «рациональном, с точки зрения новейшей наиболее крупной промышленности и особенно трестов, слиянии и сосредоточении производства в немногих крупнейших предприятиях»[208]. Как он разъяснит своим «левым» критикам, «социализм немыслим без крупнокапиталистической техники, построенной по последнему слову новейшей науки»[209].
Здесь с очевидностью проступает линия преемственности в истолковании Маркса по отношению к каутскианскому течению II Интернационала, на взгляд которой «именно крупное предприятие делает необходимым социалистическое общество»[210]. Это утверждение вполне взаимозаменяемо, например, с тезисом из «Первоначального варианта статьи „Очередные задачи Советской власти“»: «Социализм порожден крупной машинной индустрией». Утверждение, напротив, далекое от сокровенного смысла того высказывания Грамши, в котором он отстаивает роль итальянского рабочего класса в истории воссоединенной Италии как носителя «новых и более современных потребностей промышленности»[211].
Здесь, по-видимому, можно уловить исходные посылки ленинского отношения к исследованиям Тейлора. Но при внимательном чтении его записей возникает желание сопоставить это отношение по крайней мере с еще одной основой его идеологических воззрений. Этот компонент связан с его оценкой роли технического прогресса и выступает одновременно причиной и следствием этой оценки: речь идет об утверждении материалистического понимания «хода развития естествознания, несмотря на все его шатания и колебания»[212]. Не подлежит сомнению, что в тейлоризме Ленин видит его научный аспект, так сказать, в собственном и узком смысле слова: аспект прогресса естественных наук, все более глубокого проникновения в тайны природы, развития способности человека подчинять себе мир природы. Отсюда постоянное подчеркивание им важности достижений тейлоризма в изучении движений. Из этих исследований явствует, выписывает он из работы Джилбрета, что «интенсивное изучение движений доказывает, что есть гораздо больше сходства в промыслах и даже профессиях с механической стороны, чем мы когда-либо могли считать возможным»[213].
Ныне хорошо известно, к чему привели на практике эти изыскания. Впрочем, уже в те годы, когда Ленин конспектировал книги по тейлоризму, этот итог предвидели рабочие массы, бастовавшие против интенсификации труда, и отчасти руководители профсоюзов. Однако одновременно в ленинский интерес к этим исследованиям вплетались и некоторые другие мотивы, для которых имелись достаточно глубокие основания. Один из них, причем особенно важный, как пишет Бернштейн, заключался во взгляде на тейлоризм как на «первый шаг» в направлении возможности определять «меру, которая позволяла бы устанавливать степень интенсивности труда» – базу для реального научного обоснования трудовой теории стоимости[214]. Прямых указаний или отсылок в этом направлении мы у Ленина не находим. Но как же не почувствовать их скрытого присутствия?
Восхищенный отзыв после выписок из Джилбрета, которым завершается группа заметок о тейлоризме в тетради «β», должен рассматриваться, таким образом, как отражение сложного, но вполне отчетливого суждения, созревшего еще задолго до Октябрьской революции. При взгляде сквозь призму последующих перипетий классовой борьбы (и событий внутри международного рабочего движения) со временем стали возникать, и в особенности возникают сегодня, любопытные оптические обманы: ленинские суждения выглядят «аномалией» именно в той части, где содержится позитивная оценка изысканий Тейлора. Следует, однако, заметить, что до войны 1914 – 1918 годов применение новых методов организации труда происходило еще в узких масштабах и носило спорадический характер. Хотя сама по себе проблема рационализации уже «предполагалась постановкой задачи крупносерийного производства с помощью специализированных машин и особых процессов»[215]. Соответственно достаточно ограниченной была и реакция на эти методы, исходившая лишь от отдельных групп в рабочем движении, в числе которых наряду с «Индустриальными рабочими мира» и революционными синдикалистами значились как раз большевики