[386]. Так, если Энгельс в попытке создать цельную систему ввел диалектику в природу, открыв путь к «натурализации» общества – а следовательно, и исторического материализма[387], – то Лукач идет в противоположном направлении и пытается осуществить социологическую редукцию природы к социальной категории.
Лукача обвиняли в том, что он таким образом сползает в «социальный субъективизм». В действительности же в переносе диалектики на сферу природы он усматривал косвенную форму натурализации общества, иначе говоря, опасность обратного переноса сконструированной таким образом диалектики на общество: диалектики чисто объективной, выхолощенной в результате изъятия основного отношения между субъектом и объектом. «Диалектика природы» Энгельса, явившаяся в дальнейшем главным доводом в полемике против Лукача, представляет собой энциклопедическое диалектическое истолкование открытий и теорий, сделанных и разработанных в XIX веке естествознанием и отчасти уже полностью преодоленных в ходе дальнейших научных исследований. Диалектика в них утверждается post festum, как метод истолкования, а не как эвристический метод. Все открытия, которые диалектически интерпретируются в книге Энгельса, были сделаны без сознательного применения диалектического метода и таким же точно образом, то есть без методического вклада диалектики, были сформулированы все естественнонаучные теории, которые в ней упоминаются. В то время как в общественных науках можно назвать открытия, не только связанные с применением материалистической диалектики, но и неосуществимые без этого метода (достаточно вспомнить «Капитал» Маркса), в естествознании диалектические истолкования вырабатывались лишь впоследствии.
Разумеется, Лукач не отрицал правомерности этих интерпретаций a posteriori, и вообще его отношение к диалектике природы куда более сложно, чем обычно считают. Он прекрасно сознавал, что в природе существует как полярность противоположностей, так и их взаимодействие или, допустим, качественные скачки: при внимательном чтении «Истории и классового сознания» в этом легко убедиться. Чего, однако, в природе нет, так это диалектики субъекта и объекта, а следовательно, и диалектического преодоления противоречий, отрицания отрицания. Лукач открыто признает, что можно представить себе и чисто объективную диалектику бытия и сознания, в которой субъект выступает лишь неподвижным зрителем (например, диалектика элеатов) и что для конкретного построения диалектического метода абсолютно необходимо было бы рассмотреть разные типы диалектики[388]. По этому поводу он вспоминает гегелевскую идею о различии между позитивной и негативной диалектикой. Историческая диалектика Маркса – это позитивная диалектика, диалектика конкретной тотальности; напротив, диалектика природы, в которой субъект не может подняться над диалектическим процессом, наблюдаемым им в качестве стороннего зрителя, не может стать позитивной диалектикой, способной привести к прояснению и преобразованию конкретной тотальности.
«Из этого явствует необходимость методологического отделения диалектики чисто объективного движения природы от социальной диалектики, в которой и сам субъект включен в диалектическое взаимодействие; теория и праксис должны вступать во взаимные диалектические отношения и т.д.»[389].
Лукач поэтому не согласен с взглядами Энгельса на диалектику природы лишь постольку, поскольку она понимается как универсальный элемент некой формально единой диалектики, равным образом применимой как к природе, так и к человеческой истории. Но возможность диалектики природы как чисто объективной признается им в рамках своего рода дуализма или даже плюрализма диалектик. Сам Лукач тем не менее занимается исключительно реконструкцией и развитием социальной диалектики «Капитала» Маркса; он отрицает, что категориальная структура этой диалектики может быть тождественна понятийной структуре объективной диалектики природы, как то догматически утверждают учебники диалектического и исторического материализма. Диалектика категориальных форм неотделима от их содержания.
Самым слабым и проблематичным аспектом концепции Лукача остается сведение природы к социальной категории. Не подлежит сомнению, что природа как жизненная среда человека, как сфера его производственной деятельности, как объект человеческого господства и даже больше того – самого процесса очеловечивания вступает в диалектические отношения с социальным субъектом. И все же вопрос о существовании природы как асоциальной сущности сохраняет все свое значение. Естественные науки, конечно же, представляют собой продукт общества, культуры, но они тем не менее направлены именно на этот асоциальный объект, даже если полученный ими образ природы оказывается исторически изменчивым.
Лукач высказал эти наблюдения по поводу взглядов Энгельса лишь в порядке попутных замечаний в своих очерках по исторической диалектике капиталистического общества. Кое-кто на этом основании стремится рассматривать их как мимоходом допущенное преувеличение. Однако, даже если эти положения и не носят систематизированного характера, они не случайны и представляют собой неизбежное следствие общих воззрений Лукача.
Это относится и к другому критическому замечанию Лукача в адрес Энгельса – а именно к критике теории отражения, что вызвало особенно резкую ответную реакцию со стороны критиков самого Лукача, обвинивших его в субъективном идеализме. Теория отражения, рассматривающая мысль и сознание как отражение бытия, то есть материи, ведет начало от традиционного материализма, и в частности от метафизического материализма XVIII века. Уже сама ассоциация с зеркалом, подразумеваемая в названии этой теории, свидетельствует о ее тесной связи с механистическим материализмом натурфилософии. О сознании и познании как отражении говорит Энгельс в своем «Анти-Дюринге». Эту же точку зрения не совсем последовательно и с некоторыми оговорками отстаивает и Плеханов. Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме» превращает ее в опору, на которой покоится теория познания диалектического материализма. У Сталина и его последователей она становится основной философской догмой всего учения. Маркс между тем не пользовался термином «отражение»; процесс мышления он характеризует в виде антитезы идеям Гегеля:
«Для Гегеля процесс мышления, который он превращает даже под именем идеи в самостоятельный субъект, есть демиург действительного, которое составляет лишь его внешнее проявление. У меня же, наоборот, идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней»[390].
Теорию отражения Лукач отрицает в первую очередь потому, что считает ее перевернутой философией Платона, то есть дуализмом идеи и действительности. Если у Платона вещи суть несовершенное отражение совершенных идей, то в механистически-материалистической теории отражения все обстоит прямо противоположным образом. Но дуализм идеи и вещи, связанных отражением, при этом все равно сохраняется. Во-вторых, теория отражения, по мнению Лукача, неразрывно связана с созерцательной позицией субъекта; объект же в ней превращается в некую абсолютную противоположность субъекту и оказывается чуждым ему: этим-то с необходимостью вызывается сама постановка проблемы отражения. В-третьих, теория отражения связана с овеществлением отношений и социальных явлений при капитализме. Она основывается на непосредственном отношении сознания к овеществленной социальной видимости. Овеществленное сознание усваивает эту овеществленную эмпирию в ее уже закостенелом, социально заданном аспекте и отражает ее в столь же неподвижных, фиксированных образах. Что же касается исторического материализма, то он теоретически преодолевает овеществление: за данностью вещей и явлений он выявляет социальные процессы и отношения. Диалектическая мысль в состоянии преодолевать этот неподвижно застывший вид социальных «вещей» единственно потому, что она сама есть становление (процесс), потому что она сама есть действительность, момент социального процесса в его совокупности, а не его внешнее и фиксированное отражение[391].
Естественно, Лукач признает действительность как критерий правильности мышления: «Но она не дана, она становится – не без вмешательства мысли»[392]. В этом случае, естественно, речь идет о социальной действительности. Лукач, иначе говоря, полностью исключает теорию отражения из материалистической диалектики как критической теории. В то же время у него место и роль теории отражения связаны, с одной стороны, с непреодоленными формами социального овеществления, а с другой – с объектами, которых не коснулось преодоление капиталистического овеществления (природа), то есть с созерцательным отношением между субъектом и объектом. На теорию отражения, таким образом, можно, по всей очевидности, распространить принципиальную позицию Лукача по отношению к метафизическому материализму XVIII столетия: он отвергает ее как идеологическую форму буржуазной революции, но одновременно рассматривает ее как «практически актуальную до тех пор, пока актуальной остается буржуазная революция (в частности, как момент пролетарской революции)»[393].
4. Класс и партия
Другое основополагающее теоретическое понятие у Лукача – это классовое сознание. Оно не есть эмпирическое сознание ни в индивидуальном смысле, ни в смысле социальной психологии и не является, следовательно, ни сознанием одиночки, ни суммой либо средним арифметическим сознания одиночек, образующих общественный класс. Это – идеально типическое сознание, определяемое как объективно возможное (zugeordnetes Bewusstsein), то есть как отнесенное понятие.