а человеческой личности – устранению той узости и неполноты человеческого существа, которые создают неравенство, разнородность и психическое разъединение людей. Статья вторая говорит об изменении типа общественной системы – устранении элементов принуждения из отношений между людьми. Статья третья намечает изменение типа человеческого познания – освобождение от фетишей, ограничивающих и извращающих познавательное творчество»[440].
В выяснении этих вопросов Богданов, по его собственному заявлению, «старался идти по тому пути, который указан Марксом, – искать линии развития „высших“ проявлений человеческой жизни, опираясь на их зависимость от развития основных ее условий»[441].
Целесообразно ознакомиться с первой статьей, которая явно с программным замыслом озаглавлена «Собирание человека» и в числе прочих эпиграфов (один из них взят из Библии, другой – из Маркса) сопровождена словами Ницше: «Человек – мост к сверхчеловеку». Развитие человечества начинается с фазы отсутствия коллективной дифференциации, когда «группа живет как целое» и соответственно мышление имеет «сплошной» характер, не зная пока личности, «я». Богданов критикует идеализацию этого первобытного коллективизма, поскольку «простота и элементарность жизни еще не составляют ее гармонии, потому что гармония – это примирение противоречий, а не простое их отсутствие, объединение разнообразного, а не простое однообразие». Постепенно, по мере расширения опыта, первоначальная однородность группы утрачивается и выявляется разделение на «организатора» групповой жизни и массу «исполнителей». Вся история человечества с этого момента, то есть с момента этого «первого дробления человека», есть история отделения «головы» от «рук» общественного тела. Этот процесс совершается в бесчисленных вариациях, но не затрагивает основы такого «дробления»: «отчетливо или смутно, опыт одного человека признается принципиально неравным опыту другого, зависимость человека от человека становится односторонней, воля активная отделяется от воли пассивной»[442].
«Социология истории» Богданова идет рука об руку с «социологией познания»: первобытному мышлению мир представлялся как «хаос действий», потому что именно в форме действий являлась человеку его собственная борьба за существование (при этом «действие» выступало в сознании как единый и цельный жизненный акт среди других таких актов). Но с первым разделением группы на «организаторов» и «исполнителей» само «действие» дробится, разлагается на два отдельных момента: активную организаторскую волю и пассивное ее выполнение. «И вся природа, как мир действий, становится такой же двойственной: во всяком явлении принимается активная воля как определяющее, и пассивная сила как определяемое; это „дух“ и „тело“»[443]. То же самое происходит с человеком.
За этим элементарным разделением общества с расширением и усложнением опыта следует более сложная фаза – фаза «специализации», которая делит возросший коллективный опыт между индивидами, вследствие чего содержание жизни каждого качественно суживается. Теперь «коллективное целое уже не может сдерживаться и регулироваться одной волею, оно дробится, распадается на независимые группы». Специализация порождает новую структуру «я», которое становится самостоятельным центром интересов и устремлений. «Перед нами уже не то соотносительное „я“ авторитарного мира, которое не может представить себя без исполнительского „ты“; перед нами „я“ абсолютное, „я“ an und für sich (само по себе и само для себя), чуждое сознания своей органической связи с другими „я“ и всем миром»[444]. В борьбе с авторитаризмом этот индивидуализм приобретает позитивное, освободительное значение, хотя и не может окончательно одержать верх над своим противником.
Тем временем, однако, нарастает – вначале как стихийная сила – потребность в «собирании человека», и задача философии как гармонически единого осмысления мира совпадает с задачей собирания человека, «потому что мир есть вся сумма доступного людям опыта»[445]. Пока дробление человека прогрессивно развивалось, гармонически-объединительная работа философии была работою Сизифа, мучительной интеллектуальной трагедией героических умов, пытавшихся восстановить единство полностью разорванной ткани мира. Современная эпоха как эпоха «собирания человека» начинается как раз в момент максимального «дробления человека», достигающего своего предела с появлением индустриального рабочего. Это происходит тогда, когда капиталистическое производство, собирая вместе большую массу людей, создает не только потребность, но и условия «собирания человека». «Собирания», которое в «классовом самосознании» находит типичнейшую из своих форм. На этой основе объединяется и наука, причем для Богданова, естественно, первым, кто дал единое («монистическое») понимание общественной жизни и развития, был Маркс.
Таким образом, уже в капиталистическом обществе формируются зародыши будущего объединенного человека. Первым условием его появления является утверждение нового типа отношений между людьми, которые Богданов называет отношениями солидарности, или «товарищескими». Отношения эти радикально несовместимы со всякими перегородками между людьми, всяким подчинением и сужением, всяким дроблением человека. Собирание человека совершается постольку, поскольку отношения авторитаризма и специализации заменяются товарищескими отношениями. При этом нет никакой идеализации однородности первобытной общины, поскольку эта последняя основывалась на ограниченном и бедном опыте; даже самый узкий «специалист» нашего времени, считал Богданов, обладает неизмеримо более богатым опытом, нежели «первобытно-целостный человек». «Но если человеком мы признаем существо развитое, а не эмбриональное, целостное, а не дробное, то наш вывод будет такой: Человек еще не пришел, но он близко, и его силуэт ясно вырисовывается на горизонте»[446]. Задача «пролетарской культуры», можем добавить мы, заключается как раз в том, чтобы способствовать приходу этого человека или, если угодно, Человека (или Сверхчеловека) и ускорить его формирование уже в настоящее время.
Этому проекту посвящена краткая статья «Социализм в настоящем», написанная в 1910 году, то есть после разрыва с Лениным, в которой говорится:
«Сознательно-товарищеская организация рабочего класса в настоящем и социалистическая организация всего общества в будущем – это разные моменты одного и того же процесса, разные ступени одного и того же явления.
Если так, то борьба за социализм отнюдь не сводится к одной войне против капитализма, к простому собиранию сил для нее. Борьба эта есть в то же время положительная, творческая работа – созидание новых и новых элементов социализма в самом пролетариате, в его внутренних отношениях, в его обыденных жизненных условиях: выработка социалистической пролетарской культуры»[447].
«Пролетарская культура», таким образом, имела для Богданова глобальное значение и охватывала все стороны общественной и индивидуальной жизни человека, что было вполне естественно, раз целью этой культуры было формирование человека. Не случайно идеи Богданова получили сущностное и чрезвычайно показательное развитие в так называемом богостроительстве, то есть в тех необычных «религиозных» исканиях Луначарского и Горького, которые пришли к своего рода обожествлению человечества, обретающего свое единство благодаря пролетарской революции. Если вспомнить о роли Горького в формировании «социалистического реализма» и внимательно перечитать его речь на открытии I съезда советских писателей в 1934 году, где эта формула была торжественно официально утверждена, нельзя не увидеть глубокой и парадоксальной преемственности заключенного в этой формуле комплекса идей по отношению к давним по времени интеллектуальным построениям «богостроителей». И это даже при том, что в эклектической сталинской идеологии «социалистического реализма», как уже говорилось, доминирующим элементом выступал «ленинизм» с присущим ему, с точки зрения Богданова, познавательно-организационным авторитаризмом. К компонентам той поразительной смеси, какой был сталинский «социалистический реализм», следует добавить еще гегельянский марксизм такого мыслителя, как Лукач, вклад которого в эту амальгаму был отнюдь не малозначительным[448].
4. Пролетарская культура и культурная революция
Прежде чем проследить, как будут уточняться после революции идеи Богданова и как прореагирует на эти идеи, нашедшие воплощение в Пролеткульте, Ленин, есть смысл остановиться на одном особом случае критики – причем радикальной – самого понятия «пролетарская культура» – критики из марксистского, но меньшевистского источника. Это позволит нам в дальнейшем лучше понять специфику оппозиции «пролетарской культуре» со стороны Ленина.
В 1913 году Потресов опубликовал статью «Трагедия пролетарской культуры», появление которой вызвало широкую дискуссию в российской социал-демократической печати. По мысли автора, пролетариат – творец «практической культуры», то есть политики, – не в состоянии создать собственной теоретической культуры, в особенности художественной. Это объясняется не только тем, что требования классовой борьбы вынуждают пролетариат отдавать организационно-практической работе всю свою энергию, но и самой природой капиталистического общества. Имеется в виду
«наличие в капиталистической цивилизации, несмотря на крайнее обострение классовых отношений и развитие классового самосознания, некоей нерасчлененной и общеклассовой культурной целостности такой мощи и такой – если можно так выразиться – центростремительной силы, равной которой не видела еще ни одна из предыдущих цивилизаций»