Коммунистическая партия в Советах получила решающее влияние и, захватив власть в ходе Октябрьской революции, немедленно приступила к практической реализации своего представления о будущем. Однако первые же шаги на пути построения нового социального строя показали, что, хотя они и предпринимались исходя из одной и той же политической основы, все равно неизбежно появлялись некоторые резко отличающиеся друг от друга и непримиримые альтернативы. Но в течение первых трех лет из-за гражданской войны, во всяком случае, не возникало никаких полемик по вопросу о новом социально-экономическом строе. Возможность полемики появилась лишь в конце 1920 года, и поэтому мы можем рассматривать несколько последующих лет как период альтернативного выбора. Полемика и внутрипартийная борьба теперь уже не были чисто идеологическими, а отражали противоречия интересов, появившихся в новой социальной структуре, касались главным образом следующих вопросов:
а) оценки системы экономического управления и государственных институтов периода «военного коммунизма»: возник ли он вследствие форс-мажорной обстановки, порожденной войной, или вытекал из теоретической концепции, построенной на возможности быстрого перехода?
б) полемики о профсоюзах, которая развернулась вокруг чисто практической дилеммы «опрофсоюзивания государства» или «огосударствления профсоюзов», но скрывала за собой одну из важнейших проблем новой социально-экономической формации: как, в каких институционных формах может быть гарантировано участие рабочих масс в управлении экономикой?
в) аграрного вопроса, который практически представлялся как вопрос о замене изъятия излишков сельскохозяйственного производства натуральным налогом; на самом деле за этим стоял коренной вопрос о выживании новой власти и отношении к крестьянским массам, представлявшим подавляющее большинство населения в стране, где в сельском хозяйстве оставались отношения, характерные для феодализма, различные докапиталистические формации и формы медленно развивающегося капитализма;
г) определения и оценки характера нэпа, за которым стоял вопрос о роли товарно-денежных отношений в стране, где до этого ни деньги, ни рыночные отношения не распространялись целиком на экономику и общественную жизнь;
д) характера государства, которое только что возникло в стране, где в прошлом существовала бюрократия административного и государственного типа, одна из самых организованных в Европе, и которая оказывала свое влияние на экономику: она была разрушена революцией и гражданской войной, но как институционная модель опосредованно продолжала исполнять свои функции. Эта полемика касалась именно смысла существования и будущего бюрократии в обществе, которое отменяет частную собственность на средства производства. С этим было связано понятие рабоче-крестьянского контроля. В качестве возможной альтернативы этот контроль предлагал установление социальной власти более высокого порядка, чем руководство специалистов, которое развивалось и функционировало исключительно как бюрократическое.
3. Военный коммунизм
Первые установления Советской власти после Октябрьской революции подчеркивают, что отмена частной собственности на средства производства должна происходить постепенно. Действительно, уже в первых декретах заявлялось о широкой национализации, но в то же время в них чувствовалась цель – поставить частный капитал под рабочий контроль и оставить, по крайней мере в принципе, за капиталистами право некоторого управления и даже присвоения. Однако на практике процесс экспроприации частного капитала шел намного скорее. В результате гражданской войны предположение, будто при Советской власти капиталисты могут остаться во главе собственных предприятий и продолжать руководить их производственной и коммерческой деятельностью, оказалось иллюзорным. В большинстве капиталисты сбежали из районов, находящихся под властью большевиков, и органам рабочего контроля пришлось заняться также и управлением предприятиями[55].
Такое положение одновременно ускорило и огосударствление, декретированное центром. Оно распространилось даже на те экономические единицы, которые не могли рационально функционировать на уровне средних и крупных предприятий. Это подтверждается статистическими данными 1920 года по промышленности. Более чем в двух третях огосударствленных предприятий работало менее 15 рабочих. Еще быстрее произошла национализация торговли, где через очень короткое время частному сектору в основном ничего не осталось, кроме мелкой торговли продуктами питания и черного рынка. Таким образом, в том, что касается промышленности и торговли, была достигнута цель, поставленная программой «Государства и революции»: частная собственность на средства производства была ликвидирована. Однако разрешение проблемы, которая из этого следовала, то есть превращение средств производства в общенациональную собственность с помощью антибюрократических мер, оказалось одним из самых трудных вопросов новой социально-экономической формации.
На базе огосударствления средств производства образовалась система управления экономикой, которая все в большей степени принимала определенные институционные формы. «После Парижской Коммуны, – писал Крицман, – которая впервые в истории человечества создала пролетарское правительство, русская революция с образованием пролетарского аппарата управления экономикой сделала новый принципиальный шаг вперед в этом направлении»[56]. Эта новая система управления экономикой должна была разрешить задачу невероятно огромного масштаба. Среди стран – участниц первой мировой войны особенно тяжело пострадала Россия, и главным образом ее промышленность и транспорт, и положение еще больше ухудшилось из-за гражданской войны. Централизация не столько в области организации производства, сколько в сфере распределения диктовалась одновременно как идеологией, так и практикой.
Непосредственно после революции органы центрального управления производством продолжали оставаться обособленными. Они образовывались из представителей профсоюзов, делегатов пролетарских организаций и фабрично-заводских комитетов. Сначала их задачей был скорее контроль, поскольку они не занимались собственно управленческими делами. Однако позднее под влиянием огосударствления и перехода к военной экономике их основной задачей стало руководство производством и распределением, и, таким образом, вследствие ускоренной национализации они избавились от присутствия капиталистов. Образовались генеральные дирекции, построенные по вертикальному принципу единоначалия, в которых коллективный характер руководства был простой формальностью. Эти так называемые главки представляли наиболее значительные институционные формы системы управления эпохи военного коммунизма. Их власть над возглавляемой сферой была почти неограниченна, и они пользовались относительно большой независимостью даже по отношению к центральным правительственным органам. Главные управления, число которых в очень короткий срок возросло до нескольких десятков, стали первым воплощением в этом обществе тех бюрократических отношений, которые в свое время анализировал Маркс. Главки создали свою мифологию централизации и представляли систему управления эпохи военного коммунизма как единственно возможную форму управления экономикой в переходный период к социализму.
В этой системе управления частично под влиянием идеологии, частично с точки зрения практики не было особого места для торгово-денежных отношений. Оценка, проверка, централизованное руководство (во главе с главным управлением), распределение – все происходило на основе натурального обмена. Бóльшая часть промышленной продукции распределялась согласно планам, выработанным центром, а обмен между различными экономическими единицами (для которых не обязательно нужна была посредническая функция денег) все более и более суживался. Торгово-рыночные отношения весьма существенно сократились также потому, что заработная плата трудящихся – которая, впрочем, основывалась на в высшей ступени уравнительном принципе – выдавалась по большей части не деньгами, а различными продуктами. Следует заметить, что трудовой процесс не был связан с материальными стимулами, которые выражались в денежных и продуктовых выплатах, а осуществлялся исключительно благодаря всеобщей трудовой повинности, которая держалась на суровых административных мерах. Все это полностью соответствовало образу будущего, нарисованному в «Государстве и революции», которое предусматривало практическую реализацию Марксовой концепции централизованного управления рабочей силой.
«Каждый член общества, – пишет Ленин, – выполняя известную долю общественно-необходимой работы, получает удостоверение от общества, что он такое-то количество работы отработал. По этому удостоверению он получает из общественных складов предметов потребления соответственное количество продуктов»[57].
Кроме того, Советская власть предприняла целый ряд мер, которые аналогично предыдущим можно рассматривать как средство ускорения периода перехода к коммунизму. Вот эти меры: бесплатные службы связи, распределение бесплатных обедов на городских заводах и фабриках, выдача бесплатной одежды школьникам и т.д. Естественно, принятию этих мер во многом способствовала определенная нужда, вызванная войной, но нетрудно показать, что они являются также неотделимой составной частью концепции, имевшей целью быстрый переход к натуральной экономике.
В том же направлении шло и формирование аграрных отношений. Советская власть вначале попыталась укрепить отношения обмена между городом и деревней, между сельским хозяйством и промышленностью, почти совсем исключая деньги. Однако Советская власть не обладала достаточным объемом товаров, необходимых для расширения обменных отношений, и поэтому была вынуждена конфисковывать у крестьян излишки продукции, и эта конфискация осуществлялась все более жестко из-за растущей нехватки продовольственных товаров. Вследствие этих мер вырос урожай зерновых, но в 1920 году он еще не достиг уровня предреволюционного года, – уровня, который обеспечила система поставок, введенная царизмом для нужд военной экономики и централизованного распределения