а раньше, выявилось влияние идей и взглядов, присущих отсталой среде.
Довольно непрочной оказалась и база для проведения современной либеральной и социалистической политики. Но с политической точки зрения социалистические партии в этом плане были в более выгодном положении, потому что их основу составляли Советы. Несравненно более слабые позиции оказались у либералов; их социальная база была весьма ограниченной и даже в перспективе не могла хоть сколько-нибудь существенно расшириться. Серьезная возможность для этого представлялась только при быстром и положительном окончании войны, которое позволило бы либералам получить от своих сторонников широкую и всеобщую поддержку на волне победоносного национализма. В этом случае они смогли бы распустить армию, уже ставшую революционной, и удовлетворить крестьянские требования на землю, изолировав таким путем рабочее движение в городе, чтобы в дальнейшем разгромить его с помощью отборных карательных отрядов. Но осуществить это было не под силу русским либералам; такая политика всецело зависела от положения на фронтах и от поведения других воюющих государств. Фактически в русской революции с самого начала преобладала народная тенденция, которая неотвратимо вела к радикальному исходу.
В этой сложной общественно-политической обстановке в борьбу вступили основные течения российского социализма, политическая линия которых была определена всем предшествующим ходом событий. Изменилась расстановка сил. Если в довоенный период на одном полюсе социалистического движения находились эсеры, а на другом – социал-демократы, то в ходе войны они образовали блок, которому все решительнее противостояли большевики, примирившиеся тем временем со сторонниками Троцкого и с другими группировками социалистической левой. Блок меньшевиков и эсеров добился превосходящего влияния на массы и на Советы, при этом меньшевики доминировали в традиционно рабочих организациях (профсоюзах, кооперативах, различных ассоциациях), а эсеры контролировали крестьянские организации и завоевали широкие симпатии в армии и средних слоях городского населения, превратившись в самую сильную политическую партию России, хотя и весьма пеструю по своему социальному составу.
Меньшевики, влиявшие также на поведение эсеров в Советах, все еще продолжали черпать свои идеи в большой степени из традиционных концепций российской революционной мысли. Исходя из верной предпосылки о том, что Россия – самая отсталая из мировых держав, меньшевики полагали, что всякий социалистический эксперимент на русской почве неминуемо означал бы рискованную авантюру: социалисты не решались образовать правительство из страха, что им придется проводить в жизнь буржуазную программу. Стало быть, руководящая роль в сфере экономики оставлялась буржуазии, тем более что она была средоточием всех интеллектуальных сил страны. Политика должна была учитывать эти реальности. Задача социалистов, как считали меньшевики, заключалась в том, чтобы повернуть буржуазное правительство влево и гарантировать широким слоям народа лучшие организационные условия для их политических действий, для завоевания социальных прав. Хотя Советы являлись органами народного движения, они, по мнению меньшевиков, выражали прежде всего интересы городских слоев, но не представляли всех основных слоев населения города, а тем более страны. Правительство Советов, таким образом, могло быть только правительством организованного меньшинства, и его сформирование вызвало бы кровавую гражданскую войну, которая в свою очередь неизбежно похоронила бы завоевания революции.
Наиболее трудным, с точки зрения меньшевиков и эсеров, был вопрос об отношении к войне. Сознавая, что Россия не может продолжать войну, и отдавая себе отчет в той смертельной опасности, которую эта война представляет для революции, они в то же время понимали, что в данной конкретной ситуации правительства двух противостоявших коалиций ни за что не пойдут на компромиссный мир. Поэтому социалистическим умеренным партиям не оставалось иной альтернативы, как выступать в «защиту революционной России» против немецкой опасности. Стремясь сохранить свой демократический характер в подобной сложной ситуации, Временное правительство публично объявило о своем отказе от империалистических целей в данной войне. Естественно, что в условиях войны такие обязательства ничего не меняли в существе дела. Более того, умеренные социалисты вступали таким образом в противоречие с либералами, а это грозило существованию того либерального правительства, которое умеренные с самого начала считали наиболее приемлемым и эффективным. И еще – эта политика вызывала самую резкую критику со стороны большевиков, с которыми в этом отношении соглашались по ряду вопросов некоторые левые течения и даже те же социалистические организации. Сегодня мы не можем сказать, была ли эта критика целиком и полностью справедливой, но, несомненно, приверженность к концепции буржуазно-демократической революции в ее уже отжившей форме обнаруживала непонимание социалистами реальных революционных событий 1917 года и грозила вызвать в будущем серьезные осложнения. Ее защита перед лицом растущего давления слева привела меньшевиков к частичному отказу от социалистических принципов, в то время как большая часть эсеров оказалась далеко за рамками какой бы то ни было социалистической программы и просто-напросто превратилась в одну из группировок демократического лагеря.
Поначалу даже большевики не смогли приспособиться к особенностям российской революции. И среди них имели немалое влияние идеи и понятия довоенного периода. Вплоть до Февральской революции большевистское руководство, состоявшее из Шляпникова, Молотова и Залуцкого, исходило из опыта 1905 года, механически следуя лозунгу «Временного революционного правительства без либералов», и поначалу недооценивало сам факт образования Советов. Это, конечно, не способствовало успеху партии, и ее слабость явилась причиной возникшего в ней политического кризиса. Если руководящая группа настаивала на радикальных лозунгах против либерального правительства, большинство Петроградского комитета большевиков склонялось вопреки этому скорее к позиции, которую занимало тогдашнее большинство в Советах. 12 (25) марта в Петроград из ссылки возвратились Каменев, Сталин и Муранов. Сразу после приезда Каменев опубликовал в «Правде» несколько статей без подписи, которые приближались по существу к позиции небольшевистской левой в Петроградском Совете. 18 (31) марта тот же Каменев выступил на собрании большевистского Петроградского комитета с четкой политической платформой, которую он определял так: поражение партии является следствием не ошибочной классовой позиции, а, скорее, того факта, что массы не понимают партию. Считать правительство контрреволюционным означало бы призывать к его свержению. Однако фактом является то, что мы не созрели для диктатуры пролетариата и не сможем удержать власть. Это время придет, но нельзя опережать события, тем более что первыми преемниками власти будут Советы, а влияние большевиков в них незначительно. Против политики правительства надо бороться под лозунгом немедленных мирных переговоров, принуждая его выдвигать конкретные предложения в этом плане, заключал Каменев[150].
Эту позицию в основном разделяли Сталин и Муранов, и она встретила одобрение большей части партии. Ее одобрили также «Правда», Петроградский и Московский комитеты большевиков, само Русское бюро ЦК; она легла в основу решений 1-й Всероссийской конференции партийных работников, состоявшейся в столице в марте – апреле 1917 года. В политике большевиков наблюдалось повторение опыта 1905 года, что выразилось, в частности, в возобновлении переговоров о новом слиянии большевиков и меньшевиков в единую партию, о восстановлении единства российской социал-демократии. Отсюда возник глубокий диссонанс между политической линией большевиков и той концепцией революции, которую разработал в последние годы Ленин. Он пытался повлиять на политику партии из-за границы, но его «Письма из далека» приходили с опозданием, в сокращенной и обуженной форме. Необходимо было его присутствие, чтобы лично утвердить свое мнение.
Обстоятельства возвращения Ленина в Петроград в начале апреля 1917 года занимают особое место в истории российской революции. Вождь большевиков возвратился в страну с твердым намерением убедить партию в правильности его политической линии. Сразу же убедившись в том, что текущая политика абсолютно не соответствует его идеям, он выбрал путь открытого выражения собственного мнения, что неизбежно вело к политическому конфликту. 4 (17) апреля 1917 года, сразу же по возвращении в столицу, он представил свои тезисы «О задачах пролетариата в данной революции», получившие известность как «Апрельские тезисы», сначала на одном из собраний большевиков – делегатов Всероссийского совещания Советов, которое должно было вскоре открыться, а затем – в ходе общего собрания социал-демократов – большевиков и меньшевиков, – которое поначалу имело цель обсудить условия объединения.
С первого же пункта тезисов стало ясно, что мнение Ленина о войне не изменилось. Он заявил, что, несмотря на наличие нового правительства, война оставалась «грабительской, империалистской войной»; были «недопустимы» даже «малейшие уступки революционному оборончеству», а демократический мир был невозможен «без свержения капитала»; поэтому следовало развернуть агитацию и пропаганду в армии. Эти мысли о российской революции Ленин развивал еще с конца 1915 года[151]. А теперь он полностью отрицал возможность оказания какой бы то ни было поддержки Временному правительству и утверждал:
«Своеобразие текущего момента в России состоит в переходе от первого этапа революции, давшего власть буржуазии в силу недостаточной сознательности и организованности пролетариата, – ко второму ее этапу, который должен дать власть в руки пролетариата и беднейших слоев крестьянства»