Особенно интересными были удачные попытки провести в Австрии широкую программу реформ в области налогообложения, социального обеспечения, жилищного строительства, народного образования, здравоохранения и т.д. в коммунах с социалистическим большинством. Вовсе не удивительно, что эта конструктивная работа, ставшая особенно заметной в «красной Вене», превратилась в объект нападок реакционной буржуазии. Но и коммунисты со своей стороны подвергли «красную Вену» беспощадной критике, обвиняя австромарксистов в том, что они пользуются этим лозунгом в целях «компенсировать» свою политическую непоследовательность, чтобы оторвать массы от революционной классовой борьбы. Между тем Юлиус Браунталь дал следующее истинно австромарксистское объяснение этой конструктивной политике на муниципальном уровне:
«В течение ближайших четырех лет пример Вены покажет населению, какая мощная созидательная сила кроется в демократии и социализме. Этот блестящий комплекс достижений еще ярче засияет на темном фоне разрухи, которая является делом рук реакционного буржуазного правительства, мрачного сподвижника смерти и культурного упадка, если параллельно организационной работе по подготовке к завоеванию власти социал-демократы получат на ближайших выборах 250 тысяч дополнительных голосов избирателей, необходимых, чтобы достичь в государстве абсолютного большинства»[580].
В действительности эти предвыборные ожидания не оправдались ни на очередных, ни на последующих выборах, поскольку выяснилось, что городское население не смогло обеспечить «те многие голоса, которых не хватало» для получения социалистами абсолютного большинства. Однако конструктивная работа «красных коммун» в значительной степени способствовала укреплению социалистической гегемонии среди активного населения. У членов партии и сочувствующих она укрепила веру в возможности перехода к социализму, повысила сознание морального и жизненного превосходства социализма над капитализмом. Но и тут выявилось одно коренное противоречие. Конструктивная работа «красных коммун» усилила солидарность среди социал-демократов, она же заставила сплотить свои ряды и буржуазию, поскольку рассматривалась ею как вызов. Все более резкие столкновения между «красной Веной» и «черным» правительством не могли продолжаться до бесконечности и не привести к сражению по всему фронту. Такая поляризация сил должна была обязательно закончиться либо захватом власти социалистами во всей Австрии, либо крахом социалистической гегемонии в столице и переходом «красной Вены» на позиции правительства, подчинением его власти и политике. Таким образом, «красная Вена» была прелюдией к борьбе за «красную Австрию», трамплином и орудием революционно-политической борьбы за власть, и подобная позиция с точки зрения революционного социализма была вполне законной и похвальной. Но ввиду отсутствия перспективы и соответствующей цели сама конструктивная работа была фатально обречена на перерождение в свою противоположность: она пробуждала у трудящихся реформистские настроения и вызывала у буржуазии попытки подорвать социалистическое движение. Принимая во внимание эти противоречия и эту опасность, левое крыло социал-демократии выразило собственную позицию в лозунге: «От красной Вены к красной Австрии!»
В тесной связи с конструктивной работой в местных органах власти оказалась и удачная попытка не только привлекать членов партии и ее попутчиков к избирательной кампании и организационной работе, но и упрочить их принадлежность к партии, повысить их верность ее целям с помощью густой сети культурных, спортивных, школьных и педагогических мероприятий, расширить их горизонт, привить им иммунитет против интеллектуального влияния буржуазного общества и воспитать «нового человека». Поэтому австромарксизм развил тезис о том, что социалистическое воспитание не может дожидаться захвата власти, а, наоборот, уже сейчас должно стать острым оружием, неотъемлемой частью революционной классовой политической и профсоюзной борьбы[581]. Этот тезис также стал объектом критики справа и слева. Справа выдвигались возражения о том, что подобное социалистическое воспитание пролетариата усиливает поляризацию классов, раздражает средние слои и ускоряет фашизацию мелкой и крупной буржуазии. А слева говорили, что из-за этого вновь возродятся реформистские и «эволюционистские» иллюзии и пролетарские массы будут оторваны от «истинной» классовой, то есть политической, борьбы. Левое крыло социал-демократии твердо стояло на почве безусловного утверждения конструктивной социалистической политики на местном уровне, социалистического воспитания и образования масс и боролась за их безусловную интеграцию в политической борьбе за власть в государстве, за его перестройку в социалистическом и революционном направлении.
4. Линцская программа
После основания Австрийской республики не раз возникала необходимость обновить старые программы социал-демократии, составленные еще в условиях монархии (первоначальная программа, утвержденная в Хайнфельде в 1888 – 1889 годах, а также изменения, внесенные в нее на венском съезде партии в 1901 году). После тщательной подготовки это было сделано на съезде в Линце в 1926 году. Хайнфельдская программа была отредактирована Виктором Адлером и Карлом Каутским; новая программа носила отпечаток неповторимости языка и стиля Отто Бауэра и его варианта марксизма. Это была версия левого социал-демократа, которую охарактеризовали так: «Если угодно, это австромарксизм»[582].
В этой программе, куда также вошла аграрная программа 1925 года, были четко сформулированы и более или менее систематизированы и унифицированы особые позиции австромарксизма по таким проблемам, как реформа и революция, классовая гармония или непримиримость классовых интересов, раскол и единство, коалиция и оппозиция и т.д. В одной из редакционных статей, опубликованных в связи с открытием съезда, «Арбайтер цайтунг» указывала, что история австрийской социал-демократии прошла три этапа:
«Первый – пробуждение и объединение пролетариата, который обретает классовое сознание. Это Хайнфельдская программа. Второй – возникновение социал-демократических партий, которые повели последовательную борьбу за права трудящихся, всеобщее избирательное право, за восьмичасовой рабочий день. Это Венская программа. Третий – решительный штурм гегемонии буржуазии, этап борьбы за власть. Это Линцская программа, программа завоевания власти»[583].
В центре новой программы и дискуссии на съезде, предшествовавшей ее принятию, стоял вопрос о «пути к власти», и этот принципиальный вопрос был поставлен не абстрактно, а конкретно, на основе объективного марксистского анализа противоречий и соотношения классовых сил в послевоенной Австрии. Сам Бауэр объяснял структуру своей программы следующим образом:
«С одной стороны, в ней – конкретное знание пути, который ведет к власти; с другой – великая интеллектуальная и моральная задача воспитания в духе классовой солидарности, необходимой для переходного периода. Мы обращаемся к пролетариату с надеждой, что он до крайности усилит свое стремление как к власти, так и к культуре. И я надеюсь, что наша партия даст рабочему классу Австрии программу завоевания власти, программу завоевания культуры»[584].
В Линцской программе нашли свое воплощение твердая вера в возможности социализма и, если можно так сказать, ярко выраженный оптимизм австрийских социал-демократов; основной же тезис австромарксизма о том, что «наша жалкая австрийская бедность» и «реакционное окружение» накладывают отпечаток на соотношение сил в Австрии, был представлен лишь неясным намеком. Но историк не может игнорировать тесной связи между программой 1926 года, предшествующими событиями 1919 года и последующими событиями июля 1927 года (не говоря уже о постоянном отступлении австромарксизма вплоть до февраля 1934 года). Именно с этой точки зрения видно явное противоречие между верой в собственные силы и оптимизмом «программы завоевания власти», с одной стороны, и бессилием и пораженчеством – с другой, когда речь идет о принятии ответственных политических и стратегических решений до и после Линца. В этом противоречии в гораздо большей степени, чем в любой неточности, в любом упущении, любой ошибочной формулировке программы, и находится ахиллесова пята этой программы. Наиболее известным ее тезисом, вызвавшим самые большие споры, был тезис о «применении насилия в целях обороны», об угрозе диктатуры пролетариата в ответ на любую попытку установить буржуазную диктатуру. Соответствующий абзац программы звучит следующим образом:
«Буржуазия не откажется произвольно от своей позиции силы. Если даже она и примет демократическую республику, навязанную ей рабочим классов, то она, пока будет у власти, попытается свергнуть ее и установить монархию или фашистскую диктатуру еще до того, когда всеобщее избирательное право поставит ее перед угрозой передачи политической власти рабочему классу, или сразу после того, как она передаст ему власть… Пролетарская социал-демократическая рабочая партия будет осуществлять политическую власть в форме демократии, со всеми соответствующими гарантиями… Но если буржуазия захочет воспротивиться социальной революции, которую призван совершить рабочий класс, и попытается, согласно своей программе, задушить экономическую жизнь нации путем насильственного переворота в сговоре с внешней контрреволюцией, то в этом случае класс пролетариата будет вынужден разбить сопротивление буржуазии средствами своей диктатуры»[585].
Окончательному принятию этого абзаца съездом предшествовала живая дискуссия. Правое крыло, руководимое Карлом Реннером, отвергло тезисы о непримиримых классовых противоречиях, о неизбежном применении насилия со стороны буржуазии против демократии и рабочих организаций и об угрозе применения социалистами насилия и диктатуры. Оно увидело в них отступление от принципов демократического социализма и указало на опасность того, что эти формулировки могут быть демагогически использованы буржуазией с целью изолировать социал-демократию от средних слоев и в особенности от крестьян. Левое крыло под руководством Макса Адлера утверждало и вновь подчеркивало, что хотя Марксова концепция диктатуры пролетариата и деформирована коммунистами в смысле установления бюрократической гегемонии меньшинства над массами пролетариата и крестьян, однако это еще не повод для отказа от марксистского постулата. Наоборот, «диктатура пролетариата» как действительно марксистская диктатура в плане социальной (а не только политической) демократии, то есть диктатура подавляющего большинства активного населения, необходима для осуществления перехода от капитализма к социализму. В итоге требование Адлера включить в программу понятие «диктатуры пролетариата» как переходную государственную систему было отвергнуто, однако в программу было включено выражение «диктатура трудящихся» для обозначения переходного периода, которого, очевидно, нельзя избежать в случае гражданской войны, «навязанной пролетариату»