. Когда фракционная борьба с меньшевиками внутри единой партии, казалось, оттеснила на второй план борьбу большевиков за построение партии на этих организационных принципах, большевики собрались на свою Пражскую конференцию (январь 1912 года), которая избрала новый Центральный Комитет[920] и окончательно порвала с меньшевиками. Родилась большевистская партия, «партия нового типа», объединившая марксистов-революционеров. Старое название оставалось до 1918 года. В 1918 году было принято название «Коммунистическая партия».
«Не может быть единства ни федеративного ни какого-либо другого с либеральными рабочими политиками, с дезорганизаторами рабочего движения, с нарушителями воли большинства, – писал Ленин в апреле 1914 года. – Может и должно быть единство всех последовательных марксистов, всех защитников марксистского целого и неурезанных лозунгов независимо от ликвидаторов и помимо них»[921].
Ленин, однако, не считал еще эту организацию международным прототипом. Сопротивляясь попыткам II Интернационала объединить меньшевиков и большевиков в единой партии, он основывал свою аргументацию на специфике положения в российской социал-демократии.
«Отсюда видно, как ошибочно мнение[922], – подчеркивал Ленин, имея в виду Каутского, – будто наши разногласия с ликвидаторами не глубже, а менее значительны, чем разногласия так называемых радикалов и умеренных в Западной Европе. Ни в одной, буквально ни в единой западноевропейской партии нельзя найти ни одного общепартийного решения против людей, желающих распустить партию и заменить ее новою!!… Нигде в Западной Европе вопрос не стоит, как стоит он у нас, о самом существовании партии, о бытии партии.
Это – разногласие не организационное, не о том, как строить партию, а расхождение по вопросу о бытии партии. Тут не может быть и речи ни о каком примирении, ни о каком соглашении, ни о каком компромиссе»[923].
Определяя выдвинутые большевиками условия объединения, которого требовал II Интернационал, условия – он был в этом уверен – неприемлемые для меньшевиков, Ленин определял партию совсем иначе, в отличие от более широкого понятия, которое он защищал до 1912 года и которое включало в себя «целую гамму» различных мнений и различных фракционных органов: «Единство возможно лишь, если ликвидаторы готовы решительно порвать со всей своей тактикой и перестать быть ликвидаторами… Признается безусловно недопустимым существование двух конкурирующих газет в одном и том же городе или месте»[924]. С этого времени и в дальнейшем практика большевиков такой и оставалась. Те же самые ограничения будут применяться в течение всей оставшейся жизни Ленина также и к праву меньшинства «обсуждать перед всей партией программные, тактические и организационные разногласия в дискуссионном журнале»[925]. В 1914 году, после того как Роза Люксембург заявила, что, по ее мнению, в России «„царит“ хаос фракционной борьбы» и что основная ответственность за это падает на «„ленинскую“ фракцию», Ленин уверенно отвечал:
«…в России ничего подобного „хаосу фракционной борьбы“ не происходит. Там есть только борьба с ликвидаторами, и только в этой борьбе складывается действительно рабочая социал-демократическая партия, которая уже теперь объединила подавляющее большинство, 4/5 сознательных рабочих России»[926].
Вне этого единства рабочих, продолжал он, цитируя слова одного петербургского рабочего, «стоят лишь „генеральные штабы без армий“».
Весьма яркое представление об организационной силе большевистской партии мы находим в рапорте царской полиции 1913 года, опубликованном после революции:
«Ленинская фракция всегда организована лучше других, более решительна в достижении собственных целей, обладает более богатой инициативой в распространении собственных идей среди рабочих… Кружки, ячейки и большевистские организации существуют уже почти во всех промышленных центрах… В настоящий момент вся подпольная партия смыкает ряды вокруг большевистских организаций, ставших постоянными представителями рабочей социал-демократической партии»[927].
На протяжении всей войны организация продолжала свою подпольную работу против монархии и империализма. После Февральской революции она превратилась вскоре в массовую организацию рабочего класса, а затем и в движущую силу Октябрьской революции. Сама Роза Люксембург, сначала не скупившаяся на замечания по поводу важнейших сторон политики и деятельности большевиков в этой революции, все-таки признала организационную роль большевистской партии, по отношению к которой она вначале была настроена весьма критически. В 1918 году она писала: «Реальная диалектика революций… не идет к революционной тактике через большинство, но к большинству через революционную тактику». Восхваляя решительность Ленина и его товарищей «в решающий момент», она добавляла, что «только партия, способная вести, то есть звать вперед, может ожидать продолжения бури»[928].
7. Война и Интернационал
До 1914 года большевики подчеркивали, что они «хотят не создать особое направление в социализме, а применить к новым условиям нашей революции основные принципы всей международной революционной, ортодоксально-марксистской социал-демократии»[929], придерживаться образца партии, единого для всех стран. С началом войны и перед лицом краха II Интернационала, а также, в частности, вследствие того, что немецкие социал-демократы стали сторонниками войны, Ленин наметил новый тип партии в международном масштабе, который следовал бы примеру большевиков. Уже в начале сентября 1914 года в большевистских тезисах о войне, написанных Лениным, со ссылкой на «идейно-политический крах» старого Интернационала и на «капитуляцию» центристов типа Каутского перед лицом оппортунизма, говорилось: «Задачей будущего Интернационала должно быть бесповоротное и решительное избавление от этого буржуазного течения в социализме»[930]. В январе 1915 года Ленин писал, что социалистическая партия старого типа, «которая терпела в своей среде оппортунизм, все более накапливаемый десятилетиями „мирного“ периода», уже пережила себя; «рабочие большинства европейских стран оказались обманутым фиктивным единством оппортунистов и революционеров… Единство пролетарской борьбы за социалистическую революцию требует теперь, после 1914 года, безусловного отделения рабочих партий от партий оппортунистов»[931]. Тем более что, подчеркивал он несколько месяцев спустя, «в общем и целом старое, свойственное эпохе II Интернационала (1889 – 1914), деление социалистов на течение оппортунистическое и революционное соответствует новому делению на шовинистов и интернационалистов»[932].
Размышляя о социальных основах оппортунизма, с целью обосновать мнение, что «оппортунизм – не случайность, не грех, не оплошность, не измена отдельных лиц, а социальный продукт целой исторической эпохи»[933], Ленин приступил к выработке теории, которая связывала это явление с образованием рабочей аристократии, продукта империализма. Он объяснял, что крах II Интернационала имел общий характер, и подкреплял свою аргументацию в пользу нового Интернационала и новых партий с помощью анализа «высшей стадии» капитализма[934]. Опираясь на некоторые замечания Маркса и Энгельса, которыми крупнейшие руководители и теоретики социал-демократии, начиная с Каутского, по его мнению, намеренно пренебрегали, Ленин писал:
«С одной стороны, тенденция буржуазии и оппортунистов превратить горстку богатейших, привилегированных наций в „вечных“ паразитов на теле остального человечества, „почить на лаврах“ эксплуатации негров, индийцев и пр., держа их в подчинении при помощи снабженного великолепной истребительной техникой новейшего милитаризма. С другой стороны, тенденция масс, угнетаемых сильнее прежнего… скинуть с себя это иго…»[935].
Этой борьбе было предназначено стать отличительной чертой «истории рабочего движения» – именно потому, что она была «экономически мотивирована», – в ситуации, способной обусловить существование самих политических институтов демократических государств, и в перспективе ей было предназначено придать глубоко новаторский смысл интернационализму.
На этой основе Ленин осуществлял всю свою деятельность начиная с 1917 года. Победа Октябрьской революции в России и последующий революционный подъем в Западной и Центральной Европе явились необходимым толчком для образования Коммунистического Интернационала в 1919 году. Таким образом, в период между 1919 и 1921 годами все ведущие страны пришли к образованию коммунистических партий, которые поставили под вопрос как политический выбор, так и организационные формы социал-демократических партий.
Альдо Агости.ОСНОВОПОЛАГАЮЩИЕ ТЕЧЕНИЯ МЕЖДУНАРОДНОГО КОММУНИСТИЧЕСКОГО ДВИЖЕНИЯ
Для международного коммунистического движения – как только оно утвердилось и укрепилось на международной политической арене в качестве постоянной реальности – характерной чертой была всевозрастающая степень организационного единства и идеологической сплоченности. Это стало особенно очевидным с того момента, когда во второй половине 20-х годов его теоретическая база стала отождествляться с превращенной в догму системой «марксизма-ленинизма». Такая отличительная черта движения в фазе зрелости часто незаслуженно распространяется и на период его формирования. Долгое время наиболее распространенные интерпретации истории III Интернационала отстаивали – с противоположных позиций – следующие, искажающие суть дела оценки. С одной стороны, все еще доминирующая в официальной историографии социалистических стран точка зрения сводится к тому, что вокруг ядра «ленинизма» сплачивались все «здоровые» компоненты рабочего движения и в уже проложенном русле сливались воедино все течения, составившие коммунистическое движение