[936]. С другой стороны, англо-американская историография видит в Ленине и его соратниках по партии создателей тонкого и дальновидного плана идеологических манипуляций, направленного к тому, чтобы «свести к одному» (reductio ad unum) «большевизму» все разнообразие революционных тенденций, вызванных или пробужденных к жизни эхом русской революции[937].
В действительности от внимания некоторых тогдашних наблюдателей, исполненных стремления понять истинную природу коммунистического движения вне тех жестких схем, под знаком которых проходила борьба двух соперничавших интернационалов, не ускользнул тот факт, что за видимой монолитностью возникли и продолжают существовать по сей день в скрытой форме глубоко различные позиции:
«Считать русскую революцию и большевизм самодовлеющими величинами, а не особыми историческими формами, – писал в 1928 году молодой итальянский революционер-интеллигент Родольфо Моранди, незадолго перед тем примкнувший к марксизму, – то есть ограничивать ими исторически коммунизм, ошибочно. Коммунизм – это скорее революционный социализм, возникший вследствие нарушения равновесия, которое сохранялось в Европе перед войной. Поэтому он представляет собой реальность международной жизни, подверженную эволюции, могущую выступать в зависимости от исторических и местных условий в различных формах»[938].
С этой точки зрения процесс формирования международного коммунистического движения 1917 – 1920 гг. заслуживает анализа во всей его идеологической и политической сложности. Подобного анализа удостоились отдельные национальные движения[939], а сравнительный анализ еще не был (или был недостаточно) проведен[940]. Настоящая работа предполагает дать лишь наметки для исследований в этом направлении.
1. Программа
Безусловно важным исходным моментом (хотя он и недостаточно принимается в расчет) явилось сделанное по радио 24 января 1919 года сообщение Советского правительства, в котором говорилось о предстоящем создании «нового революционного Интернационала»[941]. В тексте документа, составленного Троцким и опубликованного в тот же день в «Правде» под заголовкам «О I конгрессе Коммунистического Интернационала», говорилось, что в «конгрессе Коммунистического Интернационала» – срочность созыва которого подчеркивалась, хотя и не указывалось ни место, ни дата его проведения, – примут участие представители тридцати девяти «партий, групп и течений», которые затем перечислялись. Менее чем за месяц до этого, 27 или 28 декабря 1918 года, Ленин просил Чичерина – наркома иностранных дел большевистского правительства – «спешно… подготовить международную социалистическую конференцию для основания III Интернационала» и предлагал примерный список из двадцати организаций, которые следовало пригласить[942]. Карта формировавшегося коммунистического движения, которую можно воссоздать на основании этих двух документов, как мы увидим, весьма показательна. Не менее показательна формулировка основных положений программной платформы нового Интернационала, увиденных Лениным в «теории и практике большевизма» и в статье Розы Люксембург «Чего хочет „Союз Спартака“», которая была опубликована в газете «Роте фане» за две недели до этого и должна была стать программой предстоящего учредительного съезда КПГ. В обращении от 24 января содержалось ясное подтверждение названной статьи и перечислялся ряд пунктов, которые можно резюмировать следующим образом: 1) загнивание и неминуемый крах «всей мировой капиталистической системы» положат конец «европейской цивилизации вообще», если пролетариат не овладеет государственной властью, разрушив государственный аппарат буржуазии и заменив его новыми формами организации, которые явятся выражением пролетарской демократии, самоуправления масс, осуществляемого через Советы; 2) диктатура пролетариата должна стать орудием немедленной экспроприации капитала и уничтожения частной собственности на средства производства; 3) основной метод борьбы – «действия масс, включая открытую борьбу с оружием в руках против государственной власти капитала»[943].
Все документы, одобренные I конгрессом III Интернационала (2 – 6 марта 1919 года), подтверждают, уточняя и углубляя, перечисленные программные положения. Эту программу следует рассматривать как слагаемое по крайней мере трех различных компонентов. Первый компонент, собственно теоретический, включает идеологическое наследие II Интернационала, положительным элементам которого Ленин никогда не отказывал ни в исторической, ни в политической роли, настолько, что своему новому детищу, как было справедливо замечено, придал «содержание и форму, испытавшие сильное влияние элементов этой идеологии, даже когда это содержание и форма стремились преодолеть такое влияние»[944]. Анализ империализма и его неизлечимых противоречий, само выдвижение дилеммы «социализм или варварство» представляют собой развитие и один из возможных моментов (хотя и не единственный) сближения с экономической теорией II Интернационала, и не только его левого течения, но и самого «ортодоксального» центра. Второй компонент – русский революционный опыт, причем даже не столько периода подготовки к захвату власти большевиками (решающий период с февраля по октябрь, который затем будет постоянно приводиться в качестве обязательной основы для сравнения европейскому революционному авангарду), сколько также богатый уроками опыт первого года управления государством и гражданской войны. Третий компонент – стратегическое переосмысление левыми течениями рабочего движения того направления и форм, которые принял революционный процесс в Европе на основе послевоенного кризиса. Связующим звеном между этими компонентами и одновременно фактором, разъяснявшим их внутреннюю сущность, явился поиск новой формы пролетарской демократии в противовес буржуазной парламентской демократии. Напротив, элементом разрыва с традицией социализма II Интернационала (на почве которого западный революционный марксизм раньше смыкался с русским опытом) стала как раз концепция власти, которая понималась как демократия для пролетариата и диктатура по отношению к контрреволюционным классам; она опиралась на новые институты – рабочие, крестьянские и солдатские Советы.
Конечно, аналогии между различными формами массового движения в Центральной и Западной Европе (Arbeiterräte, Shop Stewards Commettees, рабочие Советы и т.д.) и Советами в России оказывались зачастую поверхностными и поспешными. Однако это не исключает того, что тема Советов, отнюдь не являясь достоянием только некоторых западных экстремистских групп [которые затем будут отстаивать ее как свою собственную – например, голландские «трибунисты», германская группа «Arbeiterpolitik» («Рабочая политика»)], в период зарождения мирового коммунистического движения была той характерной формой, которую взяло на вооружение идеологическое руководство большевиков и которая была затем дополнена результатами исследований, проведенных самостоятельно отдельными направлениями западноевропейской марксистской мысли[945].
Таким образом, перед нами программа с четко выраженными основными положениями, а также стратегия будущих действий, которым, похоже, удавалось привлечь на свою сторону небольшие, но достаточно однородные левые революционные организации, даже если они были глубоко различны по своим организационным принципам (они отразились в разногласиях, которые возникли между большевиками и спартаковцами относительно времени создания нового Интернационала) и часто по несходным тактическим оценкам. Главной исторической задачей периода формирования международного коммунистического движения было овладение этим теоретическим и стратегическим наследием с помощью партий и массовых движений капиталистического мира. Одобренные I конгрессом III Интернационала программные положения, разработанные большевиками на основании их опыта и ознакомления с теоретическими и политическими работами представителей левых революционных сил Запада, положения, понимаемые хотя бы отчасти как некая абстрактная модель, изменялись, иной раз теряя свою остроту, но одновременно и обогащаясь при взаимодействии с реальными силами и движениями, которые Октябрь пробудил к жизни во всем мире. История первого года существования Коммунистического Интернационала – это, в сущности, история сложных и напряженных сопоставлений. Попробуем рассмотреть ее в ее различных национальных формах, взяв за основу ту карту «партий, групп и течений», о которой говорилось в обращении 24 января 1919 года.
2. Кого принимали в III Интернационал
Прежде всего в документе наряду с русской большевистской партией было названо десять уже существовавших национальных коммунистических партий, пять из которых фигурировали как подписавшие обращение о созыве «I конгресса нового революционного Интернационала». Все эти партии были перечислены Лениным в письме к Чичерину и названы как партии, которые «мы имеем полное основание считать уже стоящими на базе III Интернационала и достаточно солидарными для формального основания III Интернационала»[946], но которые еще далеко не представляли собой однородного блока. Там же перечислялись партии ряда бывших областей Российской империи, история которых вот уже много времени, и уж во всяком случае начиная с 1917 года, была тесно связана с политической и организационной деятельностью русских большевиков, хотя каждая из них по этническому и социальному составу отражала соответствующие национальные черты; для других партий отделение от Российской империи закрепило часто отнюдь не второстепенные различия идеологических устремлений и организационных концепций с русской партией большевиков. Так было отчасти с Коммунистической партией Финляндии, которая (единственная из партий – организаторов III Интернационала) имела за плечами опыт поражения в революции, и это позволило ей резко, с почти сектантских позиций заявлять о своих позициях, противопоставляя их социал-демократическим традициям, которые, благодаря влиянию немецкой и шведской политической культуры, также оставили заметный след в истории Финляндии. Не случайно пять тезисов, одобренных учредительным съездом Компартии Финляндии в конце августа 1918 года, свидетельствовали о полном отказе от «старой парламентской, профсоюзной и кооперативной практики»