Что касается компоненты социалистического происхождения, представители которой «выросли в ходе партийной и профсоюзной деятельности в золотой век II Интернационала и боролись одновременно за социал-демократию и, будучи ее левым крылом, против нее»[1002], то поворот второй половины 1919 года оказал на них двойственное и противоречивое действие. С одной стороны, ужесточение позиций и укрепление дисциплины, которые за ним последовали, а также возрождение некоторых аспектов большевистских концепций, которые уже были предметом полемики у левых во II Интернационале, способствовали тому, что некоторые течения марксистского социализма отдалились от Коминтерна. С другой стороны, менее резкое противостояние «центристским» партиям и стремление «придать коммунистическим партиям черты не только „авангарда“, но и „части“ рабочего класса, свойственные в лучшие времена наиболее боевым отрядам II Интернационала»[1003], позволяли перекинуть мостик к тем элементам социалистического движения, которые в предшествующее двухлетие решительно выступали против слияния с «новым революционным Интернационалом». В каждом отдельном случае решающими факторами были: специфика обстановки в стране, сила традиций и варьировавшийся характер поведения самих большевиков. В Швейцарии (в несколько меньшей степени в Швеции) обстановка в начале 1919 – середине 1920 года сложилась не в пользу III Интернационала и большинство рабочего класса осталось в рядах или в сфере влияния социал-демократии. В Великобритании начало диалога с Независимой рабочей партией совпало с моментом, когда общественное брожение, захлестнувшее страну, уже шло на убыль. Кроме того, принцип неизбежности гражданской войны, подтвержденный Исполкомом Коминтерна в ответном письме в связи с просьбой о разъяснениях, посланной английскими «центристами» (впрочем, этот принцип уже содержался во всех программных документах 1919 года), был для левых лейбористов куда убедительнее ленинской концепции партии. Независимая партия большинством голосов отвергла 21 условие, а небольшая ее фракция, примкнувшая к Коммунистической партии Великобритании, не внесла сколько-нибудь оригинального вклада в ее идеологическую платформу и не сыграла какой-либо выдающейся роли в ней[1004]. Во Франции большинство «центристского» направления, представленного группой «Реконстрюксьон», в конце концов приняло 21 условие потому, что руководящая группа Коминтерна, весьма скептически настроенная в отношении способности левых руководить, проявила большую терпимость при практическом исполнении этих условий. Но как стало ясно впоследствии, бóльшая часть сил, влившихся таким образом во Французскую коммунистическую партию, не порвала с политической практикой и идеологическим влиянием «центризма» и течениями, образовавшимися в результате раскола. Так, еще в 1924 году, накануне кампании «большевизации», официальный журнал Французской коммунистической партии описывал идеологический состав партии следующим образом: «20 процентов жоресистов, 10 процентов марксистов, 20 процентов последователей ленинизма, 20 процентов троцкистов и 30 процентов без ясно выраженных позиций»[1005].
В связи с тем что большевики стали по-иному смотреть на развитие революции на Западе, в иных странах стало возможным привлечение целого ряда течений революционного марксизма, которые первоначально не были на стороне коммунистического движения. Так было в Чехословакии с левомарксистским течением, которое стало ядром компартии и которому удалось присоединить к себе большую часть левых социал-демократов. Так в основном было и в Германии, где в октябре 1920 года большинство НСДПГ примкнуло к III Интернационалу, а в декабре слилось с КПГ. Таким образом, в этой компартии оказались представленными гораздо шире, чем в начале 1919 года, все течения немецкой левой социал-демократии, включая течения, выступавшие за Советы и представленные берлинскими «революционными делегатами», которые были далеки от веяний авантюрного экстремизма, столь сильно ощущавшегося на учредительном съезде КПГ[1006]. В Италии, напротив, применение на практике 21 условия, проходившее с куда меньшей гибкостью, чем во Франции, дало совершенно неожиданные и нетипичные результаты. Хотя Ленин подверг суровой критике экстремизм группы Бордиги, большевистские руководители были убеждены в том, что в Италии еще имеет место революционная ситуация, и направили огонь критики против «центризма» Серрати. На самом же деле в нем, пусть в несколько путаной форме, сплавились подлинно революционные традиции итальянского социализма. Ведь компартия поначалу не имела ни собственной идеологии, ни кадров, и лишь три года спустя в бесконечно более тяжелых условиях ей удалось, хотя бы отчасти, создать их[1007].
Милош Гайек.ЛЕВЫЙ КОММУНИЗМ
«Левым коммунизмом» было названо одно из активных течений формировавшегося III Интернационала, которое занимало промежуточное положение между большевиками и спартаковцами, с одной стороны, и революционным синдикализмом – с другой. Однако это течение не имело собственной организации; диапазон идей его представителей был действительно довольно широк, хотя все они были объединены общим знаменателем, который вполне оправдывал данное им определение[1008]. Изучая левый коммунизм 1919 – 1920 годов, следует различать теоретическую и политическую стороны вопроса. Идеи трех выдающихся мыслителей левого коммунизма послевоенного периода – Антона Паннекука, Германа Гортера и Дьёрдя Лукача – в общем были схожи, хотя имелись и некоторые различия. Напротив, политические позиции Амстердамского бюро, левых коммунистов Германии и Болгарии, итальянских «абстенционистов», Коммунистической партии Швейцарии или еженедельника Коммунистического Интернационала «Коммунизм», который публиковался в Вене, если и совпадали по одним вопросам, то по другим были различны, и если по некоторым вопросам принималось общее решение, то по ряду других эти решения были диаметрально противоположны.
1. Концепция социалистической революции
Паннекук и Гортер, естественно, не были радикальнее большевиков в оценке темпов развития мировой революции; более того, можно сказать, что их расчеты были умереннее прогнозов Зиновьева или Ленина. В конце 1919 года Гортер писал о революции: «Революция, подобно прибою, поднимется и схлынет, вновь начнет нарастать и наконец, через некоторое, может быть, длительное время, победит»[1009]. Паннекук также в самой значительной своей работе этого времени, написанной в апреле 1920 года, из развития событий в Германии делал вывод, что революция в Западной Европе – «медленный процесс, требующий длительного напряжения»[1010]. Это показывает, что определение «левый коммунизм» является в некотором смысле техническим термином, чье содержание выходит за филологические рамки: по столь важному вопросу такой значимости, как оценка развития революции, точка зрения этих двух выдающихся представителей левого коммунизма в действительности была более правой, чем оценка большевиков. Это не относится к Лукачу, который еще в июле 1920 года называл коммунистическим пораженчеством идеи, провозглашенные после падения Венгерской республики Советов, согласно которым европейский капитализм был «менее отвратительным», чем думали вначале коммунисты[1011]. И лишь некоторое время спустя он тоже пришел к мысли о длительности революционного процесса[1012].
Для левых коммунистов отправной точкой в концепции социалистической революции было сознание, что революция на Западе – дело куда более трудное, чем в России. В этом смысле они отчасти соглашались с Лениным и Радеком. Действительно, первый считал, что европейским странам будет труднее «начать» революцию, то есть завоевать власть, но зато будет проще, чем в России, «продолжать» революцию и «довести ее до конца»[1013]. По мнению Радека, русская революция могла преподать урок Европе на период, следующий за установлением пролетарской власти, однако путь к победе, как он полагал, должен быть во многом иным[1014]. В центре внимания теоретиков левого коммунизма был вопрос об установлении прочной власти.
«Проблема тактики, – писал Паннекук, – заключается не в быстром захвате власти (имея в виду, что речь идет о внешне выраженной власти), тем более что рано или поздно власть будет в руках коммунистов, речь идет о том, как создать у пролетариата основу для длительного классового господства»[1015].
Но тот же Паннекук охарактеризовал концепции левых коммунистов как радикальные и назвал оппортунизмом идеи, господствовавшие в Коминтерне. О последнем он писал:
«В революционной ситуации для него свойственно ожидать от крупного революционного выступления всего и сразу. Самая сущность его заключается в том, что он всегда принимает в расчет то, что характерно именно для данного момента, не для перспективы, и рассматривает явления поверхностно, вместо того чтобы проникнуть в их скрытую и важную сущность. Там, где сил для достижения некоей цели недостаточно, он обычно не увеличивает эти силы, а старается достигнуть цели иным, окольным путем. Чтобы добиться немедленного успеха в достижении цели, он жертвует условиями, которые в будуще