[1088]. Если мы, оставив в стороне иные соображения, остановимся на четырех наиболее часто повторяющихся именах (Куусинен, Пятницкий, Ракоши, Эмбер-Дро), то общие черты и различия в их биографиях[1089] позволят нам представить, каким был типичный руководитель аппарата Коминтерна среднего и высшего уровней. Их национальная принадлежность: Пятницкий – литовец, по отчеству Аронович, что свидетельствует о его еврейском происхождении, Куусинен – финн, Ракоши – венгр, Эмбер-Дро – швейцарец. В этой гамме национальностей не случайно отражены черты национального состава аппарата Коминтерна на протяжении длительного периода: преимущество (вначале абсолютное, а в последующие годы несколько меньшее, но не исчезнувшее окончательно) в русском штате Коминтерна отдавалось лицам, «набранным из числа национальностей, представители которых имели призвание и опыт международной работы (евреи, прибалты)»[1090]. Значительным было присутствие политэмигрантов – участников революций, потерпевших поражение, – венгров, финнов, а затем в 1923 году – болгар. Большой удельный вес в аппарате имели представители малых и второстепенных партий, которые ввиду незначительной роли коммунистических партий в жизни соответствующих стран имели бóльшую возможность работать в международном аппарате и – по крайней мере теоретически – были в большей зависимости от аппарата, чем члены более влиятельных партий.
Из названных работ можно получить информацию о весьма скромном социальном происхождении руководителей Коминтерна: Пятницкий – сын плотника, Куусинен – портного, Ракоши – мелкого торговца, Эмбер-Дро – ремесленника, работающего по найму, высококвалифицированного часовщика – и об уровне их образования (в общем довольно высоком: Куусинен получил высшее образование, как и Эмбер-Дро, который был протестантским пастором; Ракоши кончил университет за границей; лишь Пятницкий начал в юности работать учеником портного, став в 20 лет профессиональным революционером). Показателен также их возраст: в рассматриваемый период Куусинену и Пятницкому – между 40 и 50, Эмбер-Дро и Ракоши – между 30 и 40. Создается впечатление, что руководитель аппарата старше среднего возраста руководителей национальных партий и имеет за плечами опыт революционной борьбы. Пятницкий стал политическим агитатором уже в 1898 году, но и три нерусских работника аппарата рано вступили на тот же путь: Куусинен – в 1905 году, Ракоши – в 1910, Эмбер-Дро активно участвовал в борьбе с 1916 года, но уже с 1912 года исповедовал социализм. Если на старших по возрасту, безусловно, немалое влияние оказали политические дискуссии и суровая организационная школа, через которые русская социал-демократия прошла на рубеже веков, то на более молодых неизгладимое впечатление, но в иной форме произвели война и Октябрьская революция. Пребывание Ракоши в плену в России и опыт Эмбер-Дро, приобретенный во время участия в Циммервальдской левой, – факты, которые выходят далеко за рамки их личных биографий.
Другим моментом, который следует отметить, является множество должностей и нагрузок у упомянутых руководителей. Вместе с тем очень трудно отделить в этих должностях функции политического характера от административных. В рассматриваемый период Пятницкий – руководитель ОМС, казначей Президиума, член Оргбюро и Исполкома, кроме того, он – сначала кандидат, а потом член Центрального Комитета ВКП(б). Куусинен – бессменный член Исполкома и Президиума и руководит различными региональными секретариатами, помимо того что занимает руководящие должности в русской партии (он станет членом ее Центрального Комитета в 1941 году). Эмбер-Дро – долгое время секретарь Исполнительного Комитета, член Оргбюро в 1925 – 1926 годах и Президиума в 1928 году, отвечает за работу Секретариата по романоязычным странам и часто выполняет наиболее сложные поручения Коминтерна в различных национальных партиях. Ракоши (пока он работал в аппарате Коминтерна) – также член различных постоянных комиссий. Некоторым из этих работников аппарата можно лишь с большой натяжкой приклеить ярлык серых и безликих исполнителей приказов, идущих свыше. Все это – выдумка авторов разных мемуаров, подхваченная значительной частью историографов. Следовало бы как можно внимательнее проанализировать роль Пятницкого, который в 1928 – 1933 годах часто выступал как руководитель, который (четко и твердо придерживаясь установок Коминтерна) больше других стремился исправить и умерить перегибы, беспристрастно (что тогда уже было не характерно) указывая на отрицательное влияние их на «работу в массах»[1091]. Как замечает Гаупт, «даже в среде с такой структурой, стратификацией и дисциплиной, какой был III Интернационал… механизм аппарата и власти не могут объяснить известность и значимость той или иной выдающейся личности»[1092]. В том же Куусинене, единственном из упомянутых руководителей, кто неизменно был на первом плане в течение всего периода существования Коминтерна и явился – среди очень немногих – воплощением организационной преемственности, следовало бы выделить такую черту, как способность маневрировать применительно к обстоятельствам, которая сделала его «человеком на все сезоны». Но при этом у него был несомненный талант систематичности и теоретической последовательности, позволивший ему отнюдь не формально вмешиваться в узловые вопросы разработки теории и практики коммунистического движения.
В целом карьера четырех рассмотренных здесь членов Секретариата позволяет высказать некоторые замечания по вопросу о преемственности в руководящей группе Коминтерна. О Куусинене мы только что сказали. Пятницкого освободили от его обязанностей в Коминтерне на VII конгрессе: это один из немногих случаев, когда руководителя аппарата (здесь речь не идет о таких политических деятелях первого плана, как Зиновьев, Радек или Бухарин) просто приносят в жертву изменившейся политической линии. Арестованный в 1937 году, Пятницкий погиб во время сталинского террора. История Ракоши нетипична, но, с другой стороны, она показательна, ибо помогает понять, что значило быть коммунистическим руководителем в период между двумя войнами. Он был арестован в 1925 году в Венгрии, куда вернулся нелегально, просидел в тюрьме 15 лет, избежав, таким образом, участия в жестокой внутренней борьбе и чисток, которые во второй половине 30-х годов испытала на себе значительная часть венгерской руководящей группы. После обмена политзаключенными между советским и венгерским правительствами Ракоши вновь занял место в аппарате Коминтерна в 1940 году, а в 1943 году был в числе подписавших резолюцию о роспуске Интернационала. Эмбер-Дро, политически связанный с Бухариным, в результате наступления на «правых» в 1928 – 1929 годах был отстранен и лишен всех основных должностей; однако, за исключением кратких перерывов, он оставался в аппарате, где, несмотря на то что был на относительно второстепенных должностях, продолжал выполнять поручения деликатного свойства. Из четверых он – единственный, кто покинул коммунистическое движение в период существования Коминтерна.
Трудно говорить о принадлежности к аппарату в узком смысле этого слова других членов Секретариата названного десятилетия, так как многие из них исполняли свои обязанности в течение лишь нескольких месяцев и психологически были больше связаны с собственными партиями, чем с московским «центром».
Анджело Таска, который работал в этой организации с сентября 1926 по январь 1929 года, оставил описание Секретариата, которое, будучи написано «по горячим следам», в разгар тяжелого кризиса, довольно хорошо отражает характер исследуемого нами десятилетия:
«В нашей литературе очень часто употребляется выражение „генеральный штаб революции“. Центр Коминтерна совершенно не заслуживает подобного определения. По составу и по тому, как он действует, он ничего общего не имеет с подлинным международным руководящим центром. Почти все, кто в нем работает, руководствуются самыми разными побуждениями, ничего общего не имеющими с главным фактором – заботой об общих интересах нашего движения. Есть целая группа чиновников (routiniers), которые прислушиваются к тому, что решают „там“, и „существуют“: Бела Кун, Коларов, Шмераль, Куусинен… Затем есть группа провинциалов, чей девиз: оставьте нас в покое в нашей стране, а что до остального – поступайте, как знаете (Белл, Страков, Барбе)… Обзор можно было бы продолжить, но это не стоит того. Политический Секретариат – разношерстный сброд, который держится вместе по самым разным причинам; он органически не способен вести квалифицированную политическую работу. Это может показаться вам преувеличением, но это так»[1093].
Резкая критика Таски, несомненно, во многом бьет в цель. Однако автор не подчеркивает, что «органическая неспособность» делать политику, в которой он обвиняет Секретариат, уходит корнями в структуру самой организации и критерии, лежащие в основе кооптации ее членов. Знаменательно, что остальные 38 руководителей, которые между 1921 и 1931 годами были членами Секретариата, находились на своих постах гораздо меньше по времени, чем Куусинен, Пятницкий, Ракоши и Эмбер-Дро. Это в значительной степени было вызвано – как станет ясно, особенно применительно к нерусским руководителям, – критериями ротации кадров и потребностями соответствующих национальных партий; отчасти же это отражало нестабильность и текучку партийных кадров, характерные для коммунистического движения начала 20-х – начала 30-х годов. Из 42 руководителей, которые были членами Секретариата в этот период, не менее восьми были исключены из собственных партий и еще столько же, раньше или позже, освобождены от ответственных должностей. Насколько это отражало изменение политической линии и насколько фракционную борьбу (направляемую или нет Коминтерном) внутри различных партий – зачастую трудно установить. Рассмотрим несколько случаев. В Секретариат, избранный V конгрессом (июнь – июль 1924 года), помимо Куусинена, Пятницкого и Эмбер-Дро, входили еще два действительных члена (француз Трэн и немец Гешке) и два кандидата в члены (англичанин Мак-Манус и чех Нейрат). Никто из последних четырех не попал в новый, расширенный Секретариат, избранный VII пленумом; однако за каждым «невведением» в состав Секретариата – своя история. Для Гешке это не было началом заката политической карьеры: он оставался руководителем высшего ранга в собственной партии по крайней мере до конца 1928 года и переизбирался в Президиум Интернационала на VII, VIII, IX пленумах. Таким образом, его замена на Реммеле вызвана, почти наверняка, простой необходимостью ротации руководящих кадров. То же можно сказать и о замене Мак-Мануса Мёрфи. Исключение Трэна и Нейрата было вызвано явно политическими соображениями. Первый, тесно связанный с Зиновьевым, следует за ним по нисходящей линии (он был затем исключен из Политбюро ФКП на съезде в Лилле в июне 1926 года). Второй вступил в конфликт с руководством Коммунистической партии Чехословакии; отметим, что разногласия здесь не были механическим повторением разногласий в русской партии; они крылись главным образом в сложном и неоднородном характере альянса, который представляла собой руководящая группа этой партии.