Например, московский профессор И. А. Гобозов в 2007 году опубликовал глубокий интересный учебник «Социальная философия». [27] В нем глубоко и с необходимой целостностью раскрыта система научных знаний по социальной философии. Автор последовательно, с логической и фактической убедительностью показывает отношения людей в обществе, законы взаимодействия людей, закономерные результаты их деятельности. Он опирается на классическую марксистскую теорию и использует достижения советской и современной западной социальной мысли. Однако один момент этой работы вызывает возражения. Автор необоснованно ставит и рассматривает тему и категорию прогресса раньше категории и темы развития. Прогресс является конкретизацией развития, а не наоборот. Потому что прогресс — это момент самого развития, как категории, включающей противоположный момент — регресс. Поэтому сначала надо рассмотреть развитие, выделить и определить в нем оба момента противоречия, а затем специально рассмотреть прогресс во взаимодействии с регрессом.
Эту проблему подробно рассматривает и успешно решает петербургский профессор М. В. Попов в фундаментальной научной работе «Социальная диалектика» (СПб., 2014). Он показал, как понятие «прогресс» связано с понятием «развитие», а последнее с понятиями «конечное» и «бесконечное», «предел» и «долженствование», «изменение», наконец — «становление». Получается необходимая связь ступеней восхождения от абстрактной категории к конкретному понятию. Это исследование лежащих в методологическом основании марксизма диалектических категорий позволило М. В. Попову увидеть существенные пробелы в понимании и изложении формационной теории в работах последних десятилетий, в исследовании способов производства. Подлинной новацией рассматриваемой работы является раздел «Становление формаций». И раньше исследовались и освещались вопросы конкретно–исторического становления и развития формаций. Но делалось это, как правило, в исторической форме — на материале отдельных стран. Поэтому мы знали историю становления разных формаций в различных странах, а из них, как мозаика, составлялась общая картина. В данной работе проведен категориальный анализ понятия формации и показана именно логика перехода одной формации в другую как процесс качественного преобразования базиса и надстройки в их взаимодействии между собой. Конечно, анализ ведется, прежде всего, на историческом примере России XIX–XX веков/, но он имеет и большое общетеоретическое значение.
Отправной мыслью автора является положение о том, что «общественное бытие определяет не только общественное сознание, но и определяющим образом влияет и на все остальные сферы общества — на политику, на формирование и деятельность государства, на идеологию». Противоречивость этого влияния обусловливает борьбу противоположных сил в обществе и муки становления формаций во всех сферах. Такой переход составляет, как правило, особый исторический период, более или менее длительный. Это периоды острой политической и идейной борьбы, завершающиеся снятием перехода: установлением нового общественного строя в результате революций. При этом новый строй не гарантирован от борьбы в нем старого с новым, от попятных движений, от контрреволюций и переходных периодов к ним. Так что общественная жизнь в переходные периоды постоянно находится в напряжении, в упорной борьбе противоположных сил.
Интересны и размышления автора о противоречивости экономического базиса в СССР и следствиях этой противоречивости.
Как бы оглядываясь на проведенный анализ и осмысляя свой метод исследования, М. В. Попов в конце работы заключает: «К сделанным выводам мы пришли потому, что брали экономический базис формации как способ производства, а не только как производственные отношения без производительных сил… Но в способе производства следует видеть и экономические причины для его прехождения, которое может реализоваться, если с прехождением не будет вестись необходимой борьбы». [28]
Думается, что этот методологический подход даст в руки исследователей еще один важный инструмент для анализа сложнейших социальных процессов как в нашей стране, так и за рубежом.
В 2009 году вышел курс лекций по социальной философии известного советского философа, декана философского факультета Ленинградского государственного университета имени А. А. Жданова профессора В. Г. Марахова. Здесь в неторопливой манере философского разговора со студентами речь идет о философии общества в широком философском контексте. Он включает такие крупные и важные разделы как способ производства, государство и политика, философия науки, философия истории, социальный детерминизм и другие. В результате складывается картина сложного раздела современной философской науки, называемой социальная философия. Автор опирается на широкий круг источников: древних и современных, российских и западных, но методологической основой остается марксизм. С В. Г. Мараховым можно не соглашаться, спорить по отдельным вопросам или даже темам, но нельзя не отдать должного: он верен выработанному мировоззрению, развивает его и выглядит очень убедительно, у него есть чему поучиться студентам.
Выходят и интересные специальные исследования по социальным проблемам на основе марксистского материалистического понимания истории. В частности, работы Х. А. Барлыбаева, Л. Е. Гринина, Ю. И. Семенова и других. Появляются и новые направления марксистских исследований, в том числе в неомарксизме.
Например, петербургский профессор С. И. Дудник опубликовал оригинальное исследование «Маркс против СССР. Критические интерпретации советского исторического опыта в неомарксизме». (СПб., Наука, 2013). Этот несколько неожиданный, но совершенно оправданный, ракурс позволил автору увидеть некоторые важные проблемы. Важные не только для общества, но и для дальнейшего методологического и теоретического осмысления самого марксизма. И прежде всего, дорогого стоит признание истины, что за «постсоветские десятилетия, свободные, казалось бы, от идеологического принуждения, в отечественном общественном сознании не появилось ни одной интерпретации истории, которая хотя бы частично могла соревноваться с марксистской интерпретацией». [29] Да, вот исходный пункт: признание того, что есть. Возможно, это мы не знаем таких интерпретаций, а где–то есть что–то более глубокое. Подскажите, научите, с радостью воспримем истинное и более высокое. Но пока, по крайней мере, никто из критиков марксизма ничего, кроме субъективной критики и зряшного отрицания марксизма, не дал. А если и было написано нечто существенное, то с прочной опорой на линию Аристотеля — Гегеля — Маркса.
***
Г. Гегель считал, что философия есть эпоха, выраженная в мыслях. Но при этом она, по его мнению, «всегда приходит слишком поздно»: «В качестве мысли о мире она появляется лишь после того, как действительность закончила процесс своего формирования и достигла своего завершения. То, чему нас учит понятие, необходимо показывает и история, — что лишь в пору зрелости действительности идеальное выступает наряду с реальным и строит для себя в образе интеллектуального царства тот же мир, постигнутый в своей субстанции. Когда философия начинает рисовать своей серой краской по серому, тогда некая форма жизни стала старой, но серым по серому ее омолодить нельзя, можно только понять; сова Минервы начинает свой полет лишь с наступлением сумерек». [30] То есть, можно понимать его мысль так, что его философия, как и всякая другая, выступает лишь в конце эпохи. Здесь он, по странной уступке, выступил бы какимто односторонним грубым материалистом: сначала есть реальное и лишь потом, в конце, идеальное. Это было бы правильно для старой материалистической философии. Но никак не подходит к его философии духа, в которую входит и «Философия права». В этом пункте Гегель противоречит себе: зная о крушении сильнейших в то время монархий — английской (ставшей к его времени совершенно формальной) и французской (формально реставрированной), он отстаивает монархию как лучшую форму государства и желает её для Германии. В чем дело? Ведь эпоха действительных монархий прошла. Но дело в том, что некоторые монархии, обветшалые, отсталые, реакционные, формально остались. Они тоже скоро прейдут. Менее, чем через 100 лет падут последние великие монархии: германская, русская, австро–венгерская и османская (также существовавшая свыше 600 лет). Но пока, во времена Гегеля, они есть. Поэтому здесь философ лишь отражает противоречивость ситуации: эпоха прошла, но отдельные единичные представители старой эпохи остались. И он понимает, что его философия отражает истинное и высшее в его эпохе, но рядом с ним существуют философы, которые выражают прошлую эпоху устаревшим образом. А новую эпоху выразят в мыслях новые люди.
Правда, это будет уже поколение К. Маркса и Ф. Энгельса.
То есть не только его философия выражает эпоху, но вся философия этой эпохи. А там было много всякого… Но Гегель выразил объективно истинное, и в этом смысле вечное. И он выразил прогрессивное, и в этом смысле выходящее за рамки его эпохи к будущему. И он прекрасно понимал это! Ведь он знал, что настоящее есть в–себе–будущее, что будущее формируется сегодня. Он понимал, что его система философии не только истинная система, но и высшая в данный период. И этот период будет длиться до новой истинной и высшей философской точки зрения. Поэтому она будет влиять на будущее.
Поэтому же этот его пассаж можно воспринимать и как иронический: это самоирония в том отношении, что он не может, конечно, омолодить старую эпоху; и это ирония по отношению к коллегам — современникам, которые желают её омолодить своими серыми красками.
Но точно так же обстоит дело и в нашей эпохе: кто–то пытается «философски» омолодить период хрущевскогорбачевского «социализма», а кто–то хочет приукрасить православную монархию. Но подлинно прогрессивное движение не должно пытаться ничего ни омолаживать, ни приукрашивать. Оно должно стоять на почве правды и истины с опорой на безупречные авторитеты, такие как Аристотель, Гегель, Маркс, Энгельс, Ленин. Как и сами они открыто признавали себя