заключался в том, что бог есть не что иное, как проекция человеческих свойств, желаний и возможностей. Если бы люди приняли это во внимание, они были бы в состоянии познать эти свойства, увидев, что они сами создали бога, а не наоборот, и могли бы, следовательно, вернуть себе собственную «родовую сущность», или общую, снятую сущность.
Маркса интересовало прежде всего применение этого метода к философии Гегеля, которого Фейербах считал последним оплотом теологии, ибо Гегель исходил из идеального, а не из реального. Фейербах утверждал, что истинное отношение между мышлением и бытием заключается в том, что бытие есть субъект, в то время как мышление есть предикат, и, если мышление рождается из бытия, последнее не рождается из мышления[36].
Этот фейербахианский тезис был включен Марксом в объемистую рукопись, написанную им летом 1843 года. В ней на основе критики Гегеля начинают зарождаться идеи Маркса относительно демократии и упразднения государства. Согласно политической философии Гегеля, сознание объективно проявляется в виде юридических, социальных и политических институтов, созданных человеком, – единственных гарантов возможности обретения им полной свободы. Лишь самый высокий уровень организации общества – государство – способен, по его мнению, объединить индивидуальные права со всеобщим разумом. Таким образом, Гегель отвергает идею, что человек свободен от природы. Более того, с его точки зрения, государство является единственным средством превращения свободы человека в реальную действительность. Иными словами, Гегель отдает себе отчет в существовании социальных проблем, порождаемых конкурентным обществом в условиях экономической войны всех против всех, – ситуация, которую он определяет как «гражданское общество». Вместе с тем он полагает, что конфликт может быть улажен с помощью государства путем преобразования общества в единство «высшего порядка». Вслед за Фейербахом Маркс также критикует Гегеля, и его критика по своей сути заключается в утверждении, что, подобно тому как в религии существуют представления о боге как о создателе и о человеке как зависящем от него существе, так же и Гегель ошибочно полагает, что в основе лежит Идея государства, а все остальное – семья и различные социальные группы – находится в зависимости от этой Идеи. Применяя этот общий подход к частным проблемам, Маркс выступает за демократию: «Подобно тому как не религия создает человека, а человек создает религию, подобно этому не государственный строй создает народ, а народ создает государственный строй» [МЭ: 1, 252].
Особой критике со стороны Маркса, которая представляет собой скрупулезный анализ в несколько страниц, был подвергнут гегелевский тезис относительно выполнения бюрократией функции посредника между различными общественными группами, то есть бюрократия якобы оказывается «универсальным классом», действующим в интересах всех и каждого. Согласно Марксу, бюрократия способствует политической разобщенности общества, которая необходима ей в целях самосохранения; она преследует, таким образом, эгоистические цели в ущерб обществу. Последние страницы рукописи Маркса содержат объяснение того факта, что право на всеобщее голосование знаменует собой начало реформы гражданского общества. Он исследует два возможных пути: если государство и гражданское общество сохраняют самостоятельность, в этом случае все индивиды участвуют в законодательстве через своих депутатов, и только через них, – «выражением их раздельности и лишь дуалистического единства» [МЭ: 1, 358]. В случае если гражданское общество превращается в политическое общество, представительская функция законодательной власти отпадает, так как она зависит от отделения государства от гражданского общества в теологическом смысле. Таким образом, то, к чему должен стремиться народ, не законодательная власть, а правительственная. Маркс следующим образом резюмирует развернувшуюся дискуссию, что позволяет судить о том, как летом 1843 года он представлял себе будущие политические события:
«В неограниченном активном и пассивном избирательном праве гражданское общество впервые действительно поднялось до абстракции от самого себя, до политического бытия как своего истинного, всеобщего, существенного бытия. Но доведение этой абстракции до конца одновременно является ее упразднением. Утвердив свое политическое бытие как свое истинное бытие, гражданское общество тем самым сделало свое гражданское бытие, в его отличии от своего политического бытия, несущественным; а с отпадением одного из оторванных друг от друга моментов отпадает и его противоположность. Избирательная реформа представляет собой, следовательно, в рамках абстрактного политического государства требование упразднения этого государства, но вместе с тем и упразднения гражданского общества» [МЭ: 1, 361].
В данном случае Маркс приходит к аналогичному заключению, что и во время дискуссии об «истинной демократии». Соблюдение демократии требует всеобщего голосования, а последнее приводит к отмиранию государства.
Из рукописи ясно, как Марксом были восприняты принципиальный гуманизм Фейербаха и взаимозамена субъекта и предиката гегелевской диалектики. Маркс полагал решенным вопрос о том, что в результате будущих событий будут восстановлены утраченные общественные позиции индивидуума, тем более что Французская революция нивелировала права всех граждан в едином политическом государстве, акцентируя тем самым внимание на индивидуализме, типичном для буржуазного общества. Маркс недвусмысленно утверждает, что частная собственность не должна более составлять основу общественной организации, однако нет прямых указаний на то, что он боролся за ее полную ликвидацию, равно как нет ясности, какова роль различных классов в развитии общества.
Рукопись о Гегеле никогда не публиковалась, но содержащиеся в ней в эмбриональном состоянии идеи нашли свое более четкое выражение после того, как Маркс прибыл в Париж. Зимой 1843/44 года Маркс написал два очерка для «Немецко-французского ежегодника». Обе работы написаны ясным, отточенным слогом – в противоположность рукописи, незаконченной и темной. Первый очерк, озаглавленный «К еврейскому вопросу», содержит анализ мнения старого Бруно Бауэра, учителя Маркса, по поводу эмансипации евреев. По мнению Бауэра, еврейская эмансипация наступит лишь тогда, когда государство перестанет быть христианским, иначе дискриминация евреев неизбежна. По Марксу же, Бауэр слишком рано остановился на достигнутом: простая секуляризация политической жизни не включает в себя эмансипацию человека как существа гуманного. Соединенные Штаты не имеют никакой государственной религии и все же слывут религиозностью своих обитателей:
«Но так как бытие религии есть бытие несовершенства, то источник этого несовершенства надо искать лишь в сущности самого государства. Религия для нас уже не причина мирской ограниченности, а лишь ее проявление… Мы не превращаем мирские вопросы в теологические. Мы превращаем теологические вопросы в мирские. После того как историю достаточно долго объясняли суевериями, мы суеверия объясняем историей. Вопрос об отношении политической эмансипации к религии становится для нас вопросом об отношении политической эмансипации к человеческой эмансипации» [МЭ: 1, 388].
Опять-таки, по Марксу, проблема возникает в результате того, что
«человек… ведет двойную жизнь… жизнь в политической общности, в которой он признает себя общественным существом, и жизнь в гражданском обществе, в котором, он действует как частное лицо, рассматривает других людей как средство, низводит себя самого до роли средства и становится игрушкой чуждых сил» [МЭ: 1, 390 – 391].
Бауэр представлял себе государство, основанное на исключительном уважении всеобщих прав человека в том виде, в каком они были провозглашены Французской революцией и американской Декларацией независимости. Согласно Марксу, напротив, права человека суть лишь права атомизированных индивидов, враждебных друг другу и составляющих человеческое общество. Поэтому
«…право человека на частную собственность есть, следовательно, право по своему усмотрению (às on gré), безотносительно к другим людям, независимо от общества, пользоваться своим имуществом и располагать им; оно – право своекорыстия. Эта индивидуальная свобода, как и это использование ее, образует основу гражданского общества. Она ставит всякого человека в такое положение, при котором он рассматривает другого человека не как осуществление своей свободы, а, наоборот, как ее предел» [МЭ: 1, 401].
Отмечая, что общество, начало которому было положено французской революцией, во многом утратило свое социальное и объединительное значение, какое имело общество при феодализме, Маркс обращается к Руссо для того, чтобы схематично проиллюстрировать свою мысль о заполнении промежутка между индивидом как гражданином, членом сообщества, и изолированным индивидом, эгоистичным членом гражданского общества:
«Лишь тогда, когда действительный индивидуальный человек воспримет в себя абстрактного гражданина государства и, в качестве индивидуального человека, в своей эмпирической жизни, в своем индивидуальном труде, в своих индивидуальных отношениях станет родовым существом; лишь тогда, когда человек познает и организует свои „собственные силы“ как общественные силы и потому не станет больше отделять от себя общественную силу в виде политической силы, – лишь тогда свершится человеческая эмансипация» [МЭ: 1, 406].
В статье «К еврейскому вопросу» рассматривается проблема полной эмансипации человека, а уже в своей второй статье для «Ежегодника» Маркс указывает средства достижения этой цели. Статья должна была составить введение к его критике гегелевской философии права, готовившейся к публикации, и содержала ставшие афоризмом слова Маркса о религии: