убликовать еще почему-то не изданные материалы или же осветить не совсем известные стороны деятельности Маркса и Энгельса. Все их труды, их деятельность могут быть – и были – проанализированы, объяснены и прокомментированы, более того (и это, несомненно, понравилось бы Марксу и Энгельсу больше всего), их образ мыслей и образ действий могут быть – и уже были – использованы для того, чтобы объяснить и изменить мир, который, естественно, во многом переменился по сравнению с эпохой основоположников марксизма. Первое поколение марксистов еще имело возможность иногда проконсультироваться с самим Марксом, чаще с Энгельсом, но ясно, что с 1895 года это стало невозможным. Поэтому неизбежно, что труды основоположников марксизма следует анализировать иначе, чем труды их последователей. Возьмем один пример. Мы знаем: сам Маркс считал, что с позиций левого младогегельянства он через Фейербаха перешел на позицию, которую (не будучи педантами) можно определить, как «Марксову», хотя и она в свою очередь была лишь отправной точкой для последующих разработок и теоретического развития. В какой же период своей жизни сам Маркс был «марксистом»? Этот вопрос вызывал яростные споры между марксистами и немарксистами, в особенности после публикации в 1932 году его «Экономическо-философских рукописей 1844 года». Переломный момент в этой дискуссии определен возможностью установить время, когда такой переход означал разрыв и отказ от предшествующих идей Маркса. Эта дискуссия повлекла за собой – во всяком случае, так считалось – множество осложнений политического порядка. Однако очевидно, что, по мысли самого Маркса, вопрос этот был совсем иного рода. Если даже он и думал о связи между «Рукописями» 1844 года и, скажем, «Капиталом», конечно же, он не выразил бы этого в терминологии, которой стали оперировать в дискуссиях после 1932 года. Следует предположить, что он, видимо, считал «Рукописи» одним из этапов своего развития как теоретика, которому присущи как точки зрения, от которых он уже отказался, так и другие, которых он продолжал придерживаться. Необходимо совершенно исключить предположение, будто он мог систематически сопоставлять Маркса 1844 года с Марксом 1867 года, поскольку он великолепно отдавал себе отчет в наличии или отсутствии преемственности между этими двумя позициями. Он мог самое большее чувствовать необходимость (как это сказано в послесловии ко второму изданию «Капитала») пояснить свою позицию, например, по отношению к Гегелю в свете развития критики и интеллектуальной мысли той эпохи. Его замечания по этому поводу не могут, однако, рассматриваться в свете последующих дискуссий о преемственности его мысли.
Возможно, следует привести еще пример. Сопоставление направлений мысли Маркса и мысли Энгельса также порождало широкие дискуссии еще при их жизни. Некоторые авторы договаривались даже не только до различия между двумя мыслителями, но и до несовместимости их образа мыслей или по меньшей мере до несовместимости вытекающих отсюда последствий. Совершенно ясно, что Маркс и Энгельс не были тождественны как мыслители, поскольку как личности они были разными. Энгельс прекрасно отдавал себе отчет в гениальности Маркса, хотя не сохранилось ни одного письменного документа Маркса, в котором был бы хоть малейший намек на меньшую гениальность Энгельса. К тому же между ними установилось своего рода разделение труда, в котором определенные темы были привилегией одного, а другие – второго. Военные вопросы, например, были привилегией Энгельса. Нет сомнения, что между ними иногда могло возникнуть несогласие, как нет сомнения и в том, что в определенных случаях каждый из них учитывал критику другого.
Кроме того, вполне очевидно, что их способ мышления и манера работы были разными. Маркс, за исключением тех случаев, когда истекали все возможные сроки, с огромным трудом мог (а в большинстве случаев даже совсем не мог) завершить проекты своих важнейших теоретических работ. Даже когда все, казалось, сделано хорошо, он не мог отказаться от соблазна изменить, переделать уже готовый текст. Свидетельством тому служат существенные изменения в первом томе «Капитала», внесенные в книгу, начиная от первого издания (1867) до посмертных, которые редактировал Энгельс (1884 и 1891). Энгельс, наоборот, писал очень быстро, очень ясно, возможно обращая большее внимание, в особенности после смерти Маркса, на систематичность и популярность изложения его и своих собственных идей, а не на развитие теории. Бесполезно, наконец, отрицать, что не всегда их мысли следовали в одном и том же направлении, однако вполне ясно, что книга, которую Маркс надеялся написать под влиянием работ Л.Г. Моргана и других этнологов своего времени, судя по его предварительным наметкам, отличалась бы от книги «Происхождение семьи, частной собственности и государства», написанной впоследствии Энгельсом, хотя тот и старался следовать намерениям друга.
Поэтому вполне уместно и необходимо прекратить смотреть на Маркса и Энгельса как на одного мыслителя о двух головах, а рассматривать их как двух различных мыслителей. И все же определяющим фактом остается сотрудничество, длившееся всю жизнь без каких-либо интеллектуальных разногласий. Это сотрудничество было столь тесным, что Маркс не только признавал вклад Энгельса в собственную теорию, но просто просил его писать некоторые статьи, которые должны были появиться под его именем (даже считаться его собственными). Нигде не сказано, что Маркс делал какие-то оговорки по поводу, например, «Анти-Дюринга», который в настоящее время считается самым характерным выражением именно позиций Энгельса. Короче, анализ возможных расхождений в области теории и практической деятельности Маркса и Энгельса – предмет дальнейшей истории марксизма, но не истории становления самих Маркса и Энгельса.
Этот первый том должен рассматривать как вопросы становления Маркса и Энгельса, так и те, которые могли возникнуть после того, как их жизнь и труды стали марксизмом. С точки зрения истории марксизма вторая группа вопросов имеет фундаментальное значение, и соавторы, работавшие над этой книгой, попытались учесть все, что происходило в ходе развития марксизма и последующих дискуссий, вызванных трудами классиков, и сосредоточить на этом свое внимание. Кроме того, следовало рассмотреть и вопрос, в каком смысле употреблялся сам термин «марксизм» в то время и как он применяется теперь. Об этом в основном говорится в статье Георга Гаупта, хотя по этому вопросу есть высказывания и в других статьях. Мы исходили из того, что после смерти Маркса Энгельс, систематически работая над публикацией полного собрания сочинений своих и Маркса, задался целью выявить комплекс непреходящих ценностей последовательного теоретического толкования и объяснения неясно поставленных проблем. Все это первый этап формирования основной традиции марксизма. Однако (и это неизбежно), хотя книга должна быть направлена в будущее, мы сознательно старались избегать написания истории классиков марксизма в свете последующего развития их теории. Мы рассмотрели в этом томе период до 1895 года, хотя в какой-то степени учитывали и события последующих лет. Единственная статья, которая прямо объединяет Маркса, Энгельса и нашу эпоху, – это небольшая статья о судьбе их трудов от первых изданий и до наших дней. Статья эта совершенно необходима, поскольку в ходе последующего развития марксизма, по крайней мере в том, что касается теории, все теоретики брали по большей части за основу собрание классических работ, имевшихся в наличии в определенное время, и их труд представлял в основном комментарии и критическое рассмотрение этих текстов. Статья, естественно, не претендует на то, чтобы стоять выше уже имеющихся капитальных исследований по библиографии Маркса и Энгельса.
Что же касается развития мысли Маркса и Энгельса (в одной из статей сделана попытка выявить особый вклад Энгельса), то литература по этому вопросу уже и сейчас достаточно велика. Мы не хотели бы – да и не пытались – соперничать в этой области с тем, что уже написано, но, как мы уже говорили, сделали попытку заложить основу для изучения последующих этапов развития марксизма. Нам хотелось взглянуть на Маркса и Энгельса в обстановке их времени, в особенности в свете социалистической традиции, которую они преобразовали. Статья о молодом Марксе, о первом и переходном периоде (середина – конец 40-х годов), здесь просто необходима. В остальном мы попытались рассмотреть три стороны деятельности Маркса – зрелого теоретика, те аспекты, которые всегда были предметом постоянных дискуссий после его смерти. Это экономика, философия и история. Заметим, что статья о Марксе-экономисте – последняя работа покойного Мориса Добба. В момент его смерти она даже не была перепечатана на машинке. Еще одна статья посвящена сложному вопросу, который в трудах Маркса и Энгельса можно в общих чертах определить как политику в ее основных аспектах: государство, революция и классовая борьба. Поскольку здесь трудно оторвать теорию от конкретной деятельности и политического анализа классиков, в ней пришлось придерживаться более строгого хронологического порядка.
Книга, естественно, не ставит своей целью начинать какую-то полемику, хотя невозможно писать о каких бы то ни было сторонах жизни и творчества Маркса и Энгельса без того, чтобы не оказаться в отношениях согласия или несогласия с позициями марксистской и антимарксистской литературы прошлого и нынешнего века. Подходы авторов носят сугубо личный характер, и мы ни в коей мере не пытались слить воедино разные, даже противоположные точки зрения. Мы даже не ставили целью добавить что-либо к тому, что уже известно о Марксе и Энгельсе и социалистическом движении их эпохи: огромный объем фактов и работ, посвященных этим вопросам учеными разных поколений, сделал бы эту задачу практически невыполнимой. Нам хотелось прежде всего заложить фундамент, на котором мы будем возводить здание следующих томов «Истории марксизма».
Лондон, лето 1978 года