Я направилась к кабинке, спиной чувствуя взгляд женщины, будто та выжигала на мне клеймо. Раздался грубый смех Камиллы. Она сидела вполоборота ко мне, развлекая болтовней свою компанию: грузную даму в платье на несколько размеров меньше, чем нужно, скелетоподобную брюнетку, которая была бы даже миловидной, если бы набрала фунтов двадцать, и крепкого парня с обесцвеченными волосами, в матросской шапочке и зашнурованном на голой груди кожаном жилете. На столе лежало зеркало с дорожками кокаина и маленькая ложечка.
Парень что-то нашептывал Камилле. Ее смех стих, когда она подняла на меня взгляд.
– Так скоро вернулась? Я думала, ты нашла там себе развлечение.
В ее голосе слышалась досада.
– Пока нет, – ответила я.
– Это Марлен, – представила меня Камилла. – Она здесь впервые и…
Парень хлопнул в ладоши:
– Девственница! Привет, Марлен. Я Ганс. И уж совершенно точно не девственник с тех пор… Ну, не могу вспомнить с каких.
Они не имели в виду девственность в буквальном смысле слова. Я была непорочна для этого места, для их подземного логова.
– Я тоже нет, – с улыбкой отозвалась я. – Или, по крайней мере, недолго ею останусь, как мне сказали.
Пока Ганс, ерзая, придвигался к Камилле, чтобы дать мне место на диване, она встряла в разговор:
– К несчастью, девственница она или нет, но у Марлен есть непреодолимое препятствие в виде любовницы.
– Всего одной? – игриво вставил словцо Ганс.
Я села рядом с ним под недобрым взглядом Камиллы. Ее манера поведения совершенно изменилась. Было видно, что она чем-то недовольна, но не ясно, чем именно. Неужели она рассчитывала, что я приму первое же предложение, которое будет мне сделано? Может, она планировала, что я быстро найду то, ради чего, по ее мнению, пришла сюда, и не буду портить ей вечер?
– Камилла не так меня поняла, – сказала я. – В данный момент у меня нет любовника, и я могу делать то, что мне нравится. Но пока еще не решила, кто или что может меня порадовать.
Я с трепетом заметила, как остальные отреагировали на мои слова: тучную даму пробила дрожь, и она прижалась ко мне бедром, брюнетка очень энергично закивала, выражая одобрение, а Ганс возликовал:
– Камилла, где ты ее прятала? Она прелестна.
– Угу, определенно, – прищурилась Камилла. – Даже во взятой напрокат одежде. – Она сделала паузу и добавила: – Разоделась, а заняться нечем. Ни любовника, ни выпивки, ни кокаина – вот позор.
Только я подумала, не нюхнуть ли мне гнусного порошка или, может, лучше заказать коктейль, как выступление на сцене закончилось. Группа из четырех музыкантов – мужчин в корсетах и высоких шляпах – грянула в смычки. Обитатели соседних кабинок высыпали на танцпол, уже хорошо подвыпившие и готовые пуститься в пляс.
– Станцуем чарльстон? – шепнула мне тучная дама, и Камилла криво усмехнулась.
Я колебалась в нерешительности и тут краем глаза увидела приближающуюся к нам высокую фигуру в белом смокинге. Я сразу узнала его. Это был тот самый мужчина, наблюдавший за нами раньше, кого Камилла притворно не замечала.
– О-о-о, – передернул плечами Ганс. – Сюда идет мой австрийский дружок.
– Руди из Чехословакии, – сухо поправила его Камилла. – И он любит заныривать, а не заглатывать.
– Может, в Чехословакии еще этого не пробовали.
Ганс откинулся назад, распустил шнурки на жилете и выставил наружу подкрашенные румянами соски как раз в тот момент, когда незнакомец в белом дошел до нас.
– Руди, – обратился к нему Ганс, – ты когда-нибудь пробовал? Пососать?
Мужчина апатично улыбнулся. У него были квадратные зубы и красивое лицо с прусскими чертами – тонкий орлиный нос и четко очерченный подбородок. Вблизи я разглядела, что он хорошо сложен, хотя не столь мускулист, как Ганс. С виду он был холеный – любитель ухаживать за собой. Темно-русые волосы смазаны бриллиантином, кроме одного локона, кокетливо упавшего на лоб. Всполохи красного и голубого света со сцены создавали впечатление, что его жесткий пиджак выточен из опала, и усиливали бронзовый отлив кожи.
Когда Руди склонил голову в старомодном поклоне, Камилла безучастным тоном произнесла, будто до сих пор его не замечала:
– Вижу, ты уже вернулся из Праги. Как там было? Жарко, я полагаю. Ты загорел. Снимал на улице?
Ганс засмеялся над двусмысленностью, а я различила в речи Камиллы резкие нотки, почти не поддающиеся дешифровке. Негодование? Может, именно Руди – причина ее желания, чтобы меня было поменьше видно?
– Мы немного снимали на натуре. Я забывал надевать шляпу, – уверенно произнес Руди.
У него был низкий тембр голоса. Он улыбнулся шире, и я поняла, что этот мужчина совсем не похож на других, собравшихся здесь, – элегантный и лишенный искусственности, он полностью осознавал свою привлекательность. Гомосексуалист, без сомнения. Каким и должен быть мужчина вроде него. А может, и нет. Камилла, кажется, была противоположного мнения, а если уж кто-нибудь знал правду, так это она.
Руди повернулся ко мне:
– А вы кто такая?
– Марлен Дитрих.
Я посмотрела на него сквозь монокль, подумав, что, вероятно, мне наконец подвернулось то, что нужно.
– Она учится в академии, – сказала Камилла. – Может, позовешь ее на пробы? Своих я все еще жду, разумеется, но, возможно, ей повезет больше.
Определенно, это было негодование, то есть она не шутила, когда говорила, что со мной будет трудно конкурировать.
Руди выглядел озадаченным:
– Вы актриса, Марлен?
– Надеюсь ею стать, – ответила я, не видя причин для лжи.
– Вы когда-нибудь снимались в кино?
Говоря это, Руди смотрел на лежащее на столе зеркальце. Склонившись над ним, брюнетка вдыхала носом с ложечки кокаин.
– Немного, – все-таки приврала я.
Он упоминал натурные съемки, значит работает в киноиндустрии. Вдруг во мне взыграли амбиции. Если он был настолько важной персоной, что Камилла сначала притворялась, что избегает его, он может оказаться очень значительным человеком. Она никогда не вкладывала ни время, ни эмоции в тех, кто не мог предоставить какую-нибудь возможность.
– Правда? Где? – спросил Руди, но я не была уверена, действительно ли его искренне интересует мой ответ или он просто поддерживает беседу. – Я вас раньше никогда не видел.
– Да так – то тут, то там. Ничего серьезного.
Я почувствовала, что Камилла начинает свирепеть, очевидно желая вернуть внимание нашего собеседника. Но я не собиралась отступать и сказала:
– Очень приятно познакомиться с вами, герр?..
– Зибер. Рудольф Зибер. Для друзей – Руди. Мне тоже, Марлен Дитрих.
– О нет! – воскликнул Ганс. – Гляди-ка, Камилла. У этой девственницы цепкие клешни.
Я принялась раскуривать сигарету и почувствовала, что герр Зибер продолжает смотреть на меня.
– Да? – подняла я на него взгляд.
– Вы не откажетесь потанцевать со мной?
Ганс загоготал:
– Прямо в точку.
Лицо Камиллы стало каменным. Обвив рукой плечи брюнетки, она сказала:
– Да. Иди, Марлен. Потанцуй с ним. Вы будете единственной парой противоположного пола. Хотя в таком прикиде кто разберется? Смешно.
Руди проводил меня на площадку, где чарльстон сменился медленным танцем. Партнеры раскачивались, прижавшись друг к другу, целовались и обменивались ласками.
Именно этого я и хотела, ради этого пришла сюда. И все же, когда Руди положил руку мне на талию, я засомневалась, ответил ли он на мой призыв или просто хотел подразнить Камиллу. Она сказала, он предпочитает заныривать, понятный эвфемизм, но после того, что я увидела, невозможно было ничего утверждать, не получив доказательств.
Пока мы танцевали, Руди держал меня на приличном расстоянии, только увеличивая мои подозрения. Ганс был прекрасен. Любой мужчина здесь захотел бы его. Возможно, герр Зибер не любил вульгарной демонстрации чувств?
– Так, значит, вы работаете в киноиндустрии? – наконец сказала я.
– А вы актриса, которая не сделала ничего особенного, – отозвался он.
Вблизи я увидела, что на его отточенном подбородке есть ямочка.
– Вы хотите играть в кино или только на сцене? – спросил Руди. – Академия Рейнхардта довольно престижная, но там готовят актеров для театра, не для съемок.
– Я работала перед камерой – моделью для журналов. И жених моей сестры, – порывисто добавила я, хотя не встречалась с Лизель несколько месяцев, не говоря уже о ее приятеле, – Георг Вильс, управляющий Театер-дес-Вестенс, говорит, что может взять меня на работу, когда я закончу учебу.
Слушая, как я сама себя нахваливаю, будто зачитываю свое резюме, я втайне ужаснулась. Почему меня волнует, какое впечатление я произведу на этого незнакомца? Но я не могла отрицать, что мне это небезразлично. Флер утонченности, слабое давление его руки на мою талию и почти равнодушная улыбка вызывали во мне те же чувства, какие я испытала наедине со своей учительницей французского: мне хотелось показать, на что я способна.
«Вот бы переспать с ним», – подумалось мне, и от осознания этого по телу разлилось тепло.
– Ну что ж, – сказал Руди, – у вас есть выбор. А в Берлине в наше время возможности – это все.
Он ловко обвел нас вокруг пьяной парочки. На площадке было тесно. Я вспотела, рубашка под фраком стала влажной. Внезапно я осознала, что моя неопытность бросается в глаза и ее можно прочесть по моему виду, как цену на этикетке, – девушка играет в переодевания в ночном клубе с сомнительной репутацией.
– Вам нравятся мужчины? – вдруг спросил Руди.
– Почему вы спрашиваете? – испугалась я.
Он задумался:
– Потому что мне кажется, я захочу увидеться с вами вновь.
– Тогда нравятся. Если вы захотите снова меня увидеть.
Его смех прозвучал нежно.
– Думаю, я должен сделать это. Вы необыкновенная. Я согласен с Камиллой. Пройдите пробы на студии, если это не сделает перекос в пользу одной из возможностей слишком сильным.
Я притихла, ошеломленная. Танец завершился. Прозвучал гонг, и на сцене началось новое действо: юноши с нектариновыми губами, в кружевных ночнушках и белокурых париках тащили, зажав между ног, украшенные бахромой табуреты с торчащими вперед фальшивыми фаллосами. Толпа загудела. Руди отвел меня в сторону и смотрел на это фиглярство со злобно-насмешливым выражением. Не зная, что сделать или сказать, я полезла в карман брюк за сигаретой. Когда выудила одну, у Руди уже была наготове зажигалка. Наклонившись к ней, я услышала тихий треск занимающегося табака и ощутила покалывание в легких.